Сообщение из Нью-Мексико придало за ночь нервному новичку во внешней политике Трумэну новое чувство защищенности. Уинстон Черчилль заметил в своем дневнике, что американец прибыл к зеленому столу переговоров, как «изменившийся человек», который указал русским их границы — «где им сесть, а где сойти.» Но лишь 24 июля, когда конференции грозило медленное застревание в красивых фразах по вопросу о разделе сфер влияния, Трумэн решился вынуть из рукава спрятанный козырь.
После официального завершения заседания в замке Цецилиенхоф Трумэн оставил своего переводчика и подошел к Сталину в его обычном белом парадном мундире. Трумэн сообщал позднее, что он «походя упомянул, что мы обладаем новым оружием необычайной разрушительной силы. Глава российского государства не показал никакого особого интереса к этому. Он сказал лишь, что рад это слышать, и что надеется, что мы воспользуемся им в войне против японцев. «Обескураженный президент лишь с трудом смог скрыть свое разочарование. Когда Черчилль позднее спросил его об этой беседе, Трумэн лишь ответил, пожав плечами: «Он не задал ни единого вопроса!»
Министр иностранных дел США Бирнс объяснял своему шефу, что открытое отсутствие интереса со стороны Сталина объясняется-мол тем, что простоватый грузин «просто не понял значения сказанного». Но мемуары советского маршала Георгия Жукова, который присутствовал тогда в Потсдаме в качестве командующего Красной Армией показывают эту встречу тет-а-тет двоих самых всемогущих людей мира в совсем ином свете.
Согласно Жукову, Сталин обсудил подход Трумэна в тот же вечер с министром иностранных дел Вячеславом Молотовым. Очевидно, они оба точно знали о «новом оружии» американцев. В конце Молотов сказал: «Нам нужно обсудить это с Курчатовым и поторопить его.» Игорь Курчатов был физик-ядерщик и руководитель советской программы по созданию атомной бомбы. Кремлевские правители прекрасно были информированы о состоянии «Манхэттенского проекта».
Реакция Сталина на намеренно походя сделанное замечание Трумэна была вполне разумной и выгодной. Пока США одни в мире обладали атомной бомбой, Советский Союз вынужден был показывать, что новое оружие не произвело на него никакого впечатления. Таким образом, у любого вида американской «атомной дипломатии» заранее отнимались все преимущества. После атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки — тоже демонстрации силы перед Кремлем — Сталин выразил в качестве директивы свою мысль, что атомные бомбы годятся только для «устрашения слабонервных». Его «лицо игрока в покер» в Потсдаме было началом новой советской дипломатии — в тени Бомбы.
Американцы и англичане в Потсдаме об этом еще ничего не знали. Они не подозревали, что несмотря на строжайшую секретность «Манхэттенского проекта», в нем все же было слабое место. С 1941 года этот источник регулярно поставлял советской внешней разведке новейшие результаты западной ядерной программы. Тайна атомного оружия была выдана еще до того, как над пустыней Аламогордо в небо поднялся гриб первого атомного взрыва.
В 1951 году Конгресс США установил, что «крот» в «Манхэттенском проекте» «повлиял на безопасность большего количества людей и причинил больший ущерб, чем любой другой шпион в истории наций.»
Ранним утром того самого 16 июля 1945 года, дня, когда президент США Гарри Трумэн совершал свою поездку по развалинам Берлина, атомные физики, техники и военные на военных автобусах собирались на холме Компанья-Хилл, обзорной точке в центре пустыни Аламогордо, в ста километрах от ближайшего человеческого поселения. Название этой части пустыни, «Хорнада дель Муерто» («Путешествие смерти») никак не было связано с начатым там в половине шестого утра экспериментом — во времена первопоселенцев на американском Западе здесь умерли от жажды десятки пионеров. Но группу волнующихся наблюдателей совершенно не интересовала история этой Богом забытой пустыни. Они приехали сюда, чтобы пережить премьеру нового вида оружия, которое его создатели назвали «Trinity» («Троица»).
Точно в назначенное время на установленном в двухстах километрах от Компанья-Хилл стальном каркасе взорвался атомный заряд. Его ядро состояло из пятикилограммового шара плутония, размером с апельсин. Вспышка огненного шара была ярче Солнца и, несмотря на сильные защитные очки, ослепила на несколько минут наблюдателей на Компанья-Хилл. Когда над «Уровнем Ноль», в центре взрыва, на километры вздыбился в небо столб дыма, горячая волна достигла Компанья-Хилл.
«Было так, как будто открылась раскаленная печка, и оттуда выкатилось Солнце в час заката», - записал один свидетель. Стальной каркас, на котором техники установили бомбу «Троица», превратился в пар. Асфальт вокруг башни превратился в песок, зеленый и прозрачный, как нефрит. В центре детонации на долю секунды температура была как внутри Солнца — более десяти миллионов градусов по Цельсию.
Создатели «Манхэттенского проекта» принесли на Землю энергию Солнца. Плутониевый «апельсин» высвободил взрывную энергию двадцати тысяч тонн обычной взрывчатки — тротила.
Все еще пораженные впечатлениями от первого атомного испытания, физики, которые более трех лет работали над своим «малышом», поздравляли друг друга: «Сработало!» Но самым прозорливым из них было понятно, что с их изобретением начинается новая, опасная эпоха. Человечество уже скоро очутится в том состоянии, когда сможет уничтожить самого себя. Роберт Оппенгеймер, руководитель «Манхэттенского проекта», пророчески процитировал фразу из «Бхагавад-гиты», священной книги древних индусов: «Теперь я стал смертью, разрушителем мира.»
Немного поодаль от радовавшихся ученых стоял худой аскетичный очкарик. Он стоя наблюдал за характерным грибообразным облаком дыма и пыли во время взрыва, а не лег на землю, как это предписывали инструкции по технике безопасности. На основе последних расчетов о силе «Троицы» он был уверен, что для людей на Компанья-Хилл никакой опасности нет. Человек этот верил прогнозам, потому что он сам отвечал за их математическую проработку.
Его коллеги не удивлялись тому, что он стал подальше от них. Очень талантливый, всегда немного бледный ученый с немецким именем был известен как скромный одиночка. Но что никто тогда не знал на Компанья-Хилл, так это того, что человек в никелированных очках вписал в учебник атомной истории новую и очень опасную главу. Именно он выдал Москве тайну атомной бомбы. Его звали Клаус Фукс.
Последствия разоблачения «самого гнусного предателя всех времен», как его тогда обозвал американский журнал «Тайм», были чудовищны. Арест супружеской пары агентов Джулиуса и Этель Розенбергов, казнь которых поразила мир, политический взлет архиреакционного сенатора от штата Висконсин Джозефа Маккарти, и начавшаяся вслед за этим антикоммунистическая охота на ведьм в США, вступление Америки в Корейскую войну, и, возможно, самое важное — решение президента Трумэна о создании водородной бомбы — все это в большей или меньшей степени прямые последствия дела Клауса Фукса.
Кто же был этот спокойный и замкнутый холостяк, казавшийся своим знакомым воплощением образа школьного отличника? Что привело бежавшего от нацистов физика к многолетнему двойному шпионажу в постоянном страхе? Какие обстоятельства заставили его вредить стране, приютившей его, и в поисках утопичного будущего предавать своих друзей и коллег? Этими вопросами занимались десятки авторов. Жизни атомного шпиона посвящены несколько фильмов, он послужил прототипом Карлу Цукмайеру для его драмы «Холодный свет». Но все попытки пробраться до глубин души самого знаменитого шпиона-ученого походили на охоту за призраком.
Причиной этого был, в первую очередь, сам Фукс. Даже после своего освобождения из английской тюрьмы он не отказался от главной добродетели шпиона — железного молчания. Его британскому биографу Норману Моссу, который без устали пытался добиться беседы с вышедшим на пенсию ученым и шпионом в Дрездене — последнем месте его жительства, Фукс послал лишь копию своей речи перед учеными Академии Наук СССР. Единственным автобиографическим наследием умершего в 1988 году на избранной им самим родине ГДР было интервью, которое взяла у него «Штази» — Служба госбезопасности ГДР за пять лет до его смерти. Мы воспользовались этой беседой.
