Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум!
Третий час. Третий час прошел не так легко, как два предыдущих. Я начал потеть, сильнее, чем когда-либо в жизни, даже на самой страшной жаре. Соленая жидкость стекала по шкуре. При этом пот не капал на землю, а оставался висеть на волосках — ведь я не мог остановиться, чтобы как следует отряхнуться. От этого тело мое делалось все тяжелее, словно на него одно за другим набрасывали мокрые полотенца. Порою пот застилал глаза так, что надо было соблюдать крайнюю осторожность, чтобы с размаху не наскочить на какое-нибудь дерево. И все же я был уверен, что выиграю гонку, хотя пауку снова удалось сократить разрыв и его шаги звучали теперь чуточку громче:
Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум!
Четвертый час. Четвертый час снова принес некоторое облегчение, возможно, потому, что я уже совершенно не чувствовал тела. Я превратился в летучего духа, лишенного тела, парящего над землей, словно на воздушной подушке. То ли тело мое преодолело боль и усталость, то ли оно — что казалось мне более вероятным — просто осталось сидеть где-то далеко позади — в общем, я его совершенно не чувствовал. Только сознание все еще продолжало рваться вперед, и оно стало быстрым как ветер. Паука уже почти не было слышно.
Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум!
Пятый час. С наступлением пятого часа непрерывного бега я уже не знал, кто я, что я и где нахожусь. Временами я прекращал бежать и останавливался, обалдело озираясь вокруг, не понимая, что делать дальше, но тогда, к счастью, сознание возвращалось, предостерегая от наихудшего. Меня посещали самые странные мысли и видения, и я все больше проваливался в состояние полного умопомрачения. Порой мне казалось, что лес создан только для того, чтобы я мог по нему бежать. Мое невесомое тело поднималось все выше и выше, и я уже твердо верил, что с высоты птичьего полета обозреваю весь лес целиком, мало того, распоряжаюсь его судьбой, повелеваю каждым корешком, каждой травинкой или сучком. Потом я взлетел еще выше и мог уже окинуть взглядом всю Замонию со всеми ее обитателями, которых я видел всех по отдельности, будто через гигантскую лупу, при этом знал каждого по имени и мог единовластно решать, какая участь ждет любого из них. Наконец я вырвался в космос и оттуда наблюдал уже за всей нашей планетой, уверенно контролируя скорость ее вращения и регулируя силу притяжения. Ради шутки я даже устроил парочку ураганов над океаном.
Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком
МАРАФОНСКАЯ ГОРЯЧКА. Редкое состояние, в которое впадают исключительно бегущие по замонианскому Большому лесу. Спустя пять часов непрерывного бега температура тела бегуна в результате резкого увеличения концентрации в нем кислорода, вырабатываемого замонианским смешанным лесом, поднимается до 45° C, что для любого находящегося в неподвижном состоянии существа означало бы верную смерть. У бегущего же это вызывает лишь высвобождение так называемых независимых бацирр, которые, представляя собой похожие на бацилл микроорганизмы, мгновенно распространяются по всему телу и, достигая мозга, вызывают самые удивительные галлюцинации, которые, правда, никоим образом не мешают бегуну, а, напротив, помогают ему забыть об усталости и способствуют достижению еще больших спортивных результатов. Все эти галлюцинации имеют исключительно приятный характер и всегда связаны с быстрым передвижением вперед, так, например, бегущий часто представляет себя антилопой, леопардом или ласточкой — одним словом, кем-нибудь очень и очень быстрым.
В моем случае речь, видимо, шла о каком-то летающем боге. Но какая разница, если это помогало бежать быстрее. Паук к этому времени уже вовсе перестал для меня существовать. Может, он уже повернул назад?
Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум!
Шестой час. К началу шестого часа моего марафона всё снова вернулось на свои места: и сознание, и тело, отчетливее и тяжелее, чем когда-либо. Мне казалось, что на меня навесили мешки с цементом, ноги еле передвигались, словно налитые свинцом, шкура насквозь пропиталась по́том, я спотыкался при каждом шаге, и мне стоило неимоверного труда удерживать равновесие. Марафонская горячка прекратилась так же незаметно, как и началась, умопомрачение уступило место ясному и четкому осознанию того, что силы мои на исходе, а паук упорно приближается:
Бум! Бум! Бум! Бум!
Бум! Бум! Бум! Бум!
Седьмой час. С наступлением седьмого часа моего бега по лесу начало смеркаться. Сумерки принесли приятную прохладу, несколько остудив мой жар и подсушив пот.
А потом пришла ночь и стало темно. Я неплохо чувствую себя даже при самом скудном освещении, это выяснилось еще во время учебы в Темных горах. Великолепная ориентация в пространстве, обычная для морского волка, и развитые органы обоняния помогают мне даже в кромешной мгле перемещаться свободно, не хуже летучей мыши. Я чую запах деревьев, прежде чем успеваю на них наскочить, а внутренний голос подсказывает направление — это инстинкты, которыми обладаем только мы, синие медведи. И все же шаги паука-ведуна слышались все отчетливее, расстояние между нами сокращалось, он с грохотом, словно паровоз на ходулях, пробирался за мной по пятам в лесной чаще, разъяренно шипя и жадно скрежеща челюстями. Я собрал воедино все свои силы, чтобы сделать последний рывок. Раз и навсегда оторваться от монстра или окончить дни в его пасти. На карту было поставлено все.
И в этом мне пригодились знания, полученные в Ночной школе, особенно в области биологии. Сверкая пятками, словно кролик, ныряя под корнями, как настоящий лис, я понесся галопом, как зебра, учуявшая погоню. Подобно ящерице, я менял направление, ежом зарывался в листву, выглядывая оттуда осторожным глазом ужа.
Только у паука было целых восемь глаз, и ориентировался он в темноте ничуть не хуже. Да еще его подгонял голодный желудок, заставлявший развивать небывалую скорость. Кроме меня, в лесу, наверное, уже давным-давно не осталось никакой живности, поэтому нетрудно представить, что он почувствовал, завидев добычу после длительной голодовки. Пауки, правда, могут голодать очень долго, но когда-то приходит конец и последней накопленной калории. Если я уйду от него сейчас, у него не останется больше сил заманить в ловушку и умертвить новую жертву, особенно после такого грандиозного марафона по лесу. Придется несолоно хлебавши уползти обратно в чащу и встретить там голодную смерть.
Я отчетливо слышал, что он ускорил темп:
Бум! Бум!
Бум! Бум!
Бум! Бум!
Бум! Бум!
Восьмой час. А я не мог ответить ему тем же, ведь я все-таки не какая-нибудь ласка или газель, а обыкновенный медведь, то есть существо в нормальной жизни скорее неповоротливое и склонное к неторопливости. Ноги мои при каждом шаге падали на землю, как тяжелые гири, каждый мускул изможденного тела болел на свой особый, сводящий с ума манер, но хуже всего было то, что внутренний голос постоянно шептал на ухо, что надо остановиться, устроиться поудобнее на земле и немного вздремнуть. А паук-ведун в это время, будто учуяв мое настроение, воспрянул духом и стремительно стал приближаться. Стволы деревьев веером разлетались у него из-под ног, кусты, вырванные с корнями, он отшвыривал далеко в сторону и при этом еще шипел мне в спину ругательства на своем паучьем языке. Он настойчиво надвигался на меня, а силы мои были исчерпаны до последней капли.
