Из-за отсутствия единого разработанного плана вывода из строя коммуникаций противника, недостатка у партизан минно-взрывных средств, разобщенности в действиях партизанских формирований, проведенных в ходе «Рельсовой войны» акций было явно недостаточно, чтобы перекрыть вражеские коммуникации[241].

Операции «Рельсовой войны», по мнению И. Г. Старинова, не достигли цели, и, больше того, количество доставленных поездов вермахту не только не уменьшилось, а наоборот, даже увеличилось. Так, чем больше партизаны подрывали рельсов, тем меньше они производили крушений поездов. Эту зависимость поняли партизанские командиры, в том числе и белорусских партизанских формирований и, начиная с сентября 1943 года резко уменьшив количество подорванных рельсов, одновременно увеличили число крушений, и противник стал все меньше пропускать поездов на фронт[242].

По данным ЦШПД, белорусские, смоленские и орловские партизаны с 3 августа по 16 сентября 1943 года подорвали в тылу вражеской группы «Центр» более 160 тысяч рельсов[243]. По данным противника, 20,5 тысячи рельсов.

Исследование И. Г. Старинова после войны показало, что сумма перерыва движения поездов от действий партизан на перегонах — 18 750 суток, на участках достигала только — 11 120 суток [244].

По мнению И. Г. Старинова, «…вредность установки начальника ЦШПД на повсеместный подрыв рельсов заключалась в том, что на оккупированной территории на 1 января 1943 года было 11 млн рельсов, а подрыв 200 тысяч рельсов в месяц составляет всею менее 2 %, что для оккупантов было вполне терпимо, тем более, если они подрывались в значительной мере там, где немцы при отходе сами разрушить не могли»[245].

К еще одному из видов диверсий, совершаемых партизанами, следует отнести подрывы и порчу мостов. Мосты, которые подвергались диверсиям, были самые различные как по своей структуре (деревянные, железобетонные), так и по стратегическому значению. Лучшим способом разрушения деревянных мостов, являлось сжигание надводной или подрыв подводной частей моста[246].

Если деревянный мост нельзя было сжечь, например, из-за дождя, производилась его механическая порча. Эффективным было подпиливание свай на двух средних опорах с одной и той же стороны три четверти их диаметра. В целях маскировки места пропилов замазывались глиной или грязью, опилки убирались.

Подрыв железобетонных мостов осуществлялся путем минирования пролетных строений и опор. Пролетные строения подрывались в одном месте, если они были не более 10 метров, и в двух местах, если были более указанной длины[247].

В штабах омсбоновских отрядов и бригад разрабатывались планы многих крупных диверсий и на других объектах. В их осуществлении особая роль возлагалась на подпольщиков: ведь установить мины и заряды на строго охраняемых объектах могли только люди, имеющие к ним свободный допуск и не вызывающие у охраны подозрений[248]. О масштабах этих операций свидетельствуют следующие данные: только за первые восемь месяцев действий в тылу врага отряд М. С. Прудникова совершил более 200 диверсий. Свыше 50 крупных диверсий было на счету отряда С. А. Ваупшасова, и подавляющее их большинство — в Минске[249].

В 1942–1944 годах около 70 раз — и в ночные часы, и среди белого дня — Минск и другие города сотрясали мощные взрывы зарядов, заложенных подпольщиками и подрывниками «Местных»[250]. В организации наиболее значительных диверсий принимали личное участие командиры отрядов и бригад.

При диверсиях на важных военных и промышленных объектах, на электростанциях, в учреждениях связи, а также на объектах в сельской местности использовалось минирование, организовывались поджоги, уничтожение и выведение из строя объектов и иными способами. В основном здесь применялись способы минирования подрывными устройствами различной взрывной силы, установление мин с часовым механизмом взрывателя, а также минами, закамуфлированными под дрова, брикеты торфа. Чекистские подразделения организовали также множество диверсий путем поджогов с имитацией самовоспламенения с помощью табельных средств или изготовлением зажигательных устройств на месте из подручных материалов. Был организован многочисленный вывод из строя различного промышленного оборудования, станочного парка, электрогенераторов, паровых турбин путем замыкания электропроводов и другими способами.

Работа по разрушению или минированию любых объектов разделялась на два этапа. Первый этап включал в себя подготовку к диверсионному акту, второй исполнение. Случайная, непродуманная установка мин, хотя и наносила урон фашистам, однако не давала того внушительного эффекта, который достигался в результате спланированного минирования[251].

Таким образом, организация диверсионной работы играла огромную роль в деятельности органов государственной безопасности СССР в тылу противника.

В годы Великой Отечественной войны гитлеровцам был нанесен серьезный урон на коммуникациях в их тылу путем диверсий. Но возможности по нарушению вражеского тыла были использованы в незначительной мере. Это произошло потому, что сохранилось очень мало обученных людей[252], а на подготовку кадров было затрачено недостаточно времени; не хватало нужной техники, партизаны и оперативные группы государственной безопасности испытывали острый недостаток в ВВ, которых получали от 10 до 25 % потребности; не было единого органа, который бы занимался подготовкой, обеспечением и руководством диверсантами[253].

При большом количестве руководства — партийные органы, Военные советы фронтов, НКВД, Штабы партизанского движения, ГРУ, по мнению И. Г. Старинова, целенаправленно занимались диверсиями только штабы партизанского движения[254]. И. Г. Старинов считал, что ГРУ занимались диверсиями как «подсобным» способом, предпочитая считать поезда, а не пускать их под откос[255].

Все это приводило к отсутствию должной плановости в действиях диверсантов, и поэтому даже значительное количество бесплановых диверсий не давало должного результата, так как противник ликвидировал последствия диверсий параллельно и замечал перерыв движения только от наиболее крупных акций.

Опыт Великой Отечественной войны показал, что задачу по длительному нарушению движения партизаны и оперативные группы государственной безопасности могли с наименьшей затратой сил и средств решить при помощи МЗД и радиоуправляемых мин.

Диверсионное направление привлекло внимание британскою руководства задолго до первых залпов Второй мировой войны. Первое слово в этой сфере произнес еще в конце 1938 года руководитель информационно-аналитического Центра промышленной разведки (ИИЦ) Десмонд Дж. Ф. Мортон. Он впервые сформулировал передовую концепцию экономической войны, согласно которой в грядущих вооруженных столкновениях разрушение экономики противника будет играть не менее важную роль, чем уничтожение его армии. В связи с этим он предложил провести подготовку к созданию министерства экономической войны, четвертого боевого ведомства государства наряду с министерствами армии, авиации и флота. Мортон полагал, что «новое министерство должно заниматься не только открытыми операциями, как, например, контролем за контрабандой, но и развернуть свою наступательную деятельность в сфере так называемых „специальных операций“, проводя их в виде диверсий и саботажа. Эти операции должны быть направлены как против вражеских государств, так и против тех нейтральных стран, из которых противник получает снабжение»[256]. Такой подход предусматривал централизацию руководства подрывной работой, проводимой уже не столько в сиюминутных интересах войск, сколько в соответствии со стратегическими целями ведения войны. Эти взгляды разделял друг Мортона Уинстон Черчилль, полностью реализовавший их в 1940 году.