Напрасно каблуками тяжелых спортивных ботинок я старался упереться в какой- нибудь выступ, напрасно цеплялся руками. Кожаная куртка, рубаха и белье сползли со спины, хомутом окрутились на шее и закрыли лицо. Все исчезло. В предсмертной тоске я вскрикнул и закрыл глаза.
Прошла секунда… Другая… Еще и еще…
Придя в себя, я открыл глаза, освободил лицо. На очень крутом, почти отвесном склоне я повис, зацепившись закрутившейся, как хомут, одеждой за пенек сосны, росшей когда-то из трещины.
Увидев под болтающимися ногами синеватую пустоту, я закрыл глаза и опять тихонько застонал, замер, парализованный страхом и отчаянием. Потом властно вступила в права животная воля к жизни. Я ощутил растущее давление одежды под мышками и понял, что под тяжестью тела руки могут вывернуться вверх и выскользнуть из рукавов. Осторожно я исправил положение. Открыл хорошенько лицо. То, что было под ногами, уже не привлекало никакого внимания: я совершенно забыл о пропасти. Очень осторожно, чтобы не сорваться с пенька и не вырвать его с корнем, огляделся по сторонам. Трещина идет к дорожке, расползаясь в стороны, как паутина, более мелкими щелями. Я нащупал впадину ногой и поглубже засунул в нее каблук… Потом другой… Ослабил давление на пенек… Одной рукой уцепился за выступ, другой нацелился еще выше… Переменил положение ног… Сдул с ресниц мешавшие смотреть горячие капли пота. Собрался с силами — и повернулся лицом к скале!
Теперь лихорадочная энергия переполнила руки и ноги, сделав их на время ловкими и сильными, как никогда. Жить! Жить!! Я наметил выступы и впадины, по которым можно было выбраться на дорожку. Отдохнул. С замиранием сердца снял скрученную одежду с пенька. Это был страшный миг. Затем медленно пополз по стене, сперва, пробуя прочность камня, только затем, с опаской перенося тяжесть тела с одной опорной точки на другую. Ползти, нужно было метров пять, вверх и наискось. Сколько это потребовало времени — не могу теперь сказать. Весь мир исчез — остались выступы и впадины, несколько метров каменного крутого ската — их нужно было завоевать в тяжелой борьбе. Капли пота слепили глаза, я чувствовал их соленый вкус на пересохших губах… В гробовой тишине сам слышал свое хриплое, воющее дыхание… Наконец, ухватился за край дорожки, подтянулся, лег на нее грудью и животом. Забрался с ногами. Буду жить! Буду!! И потерял сознание…
Вероятно, быстро пришел в себя, вскочил и, не глядя по сторонам, не понимая зачем, побежал вниз. Спотыкался. Падал. И все бежал, бежал… В лесу упал лицом в траву. Мыслей не было. Ничего не болело. Первое, что я вспомнил, когда заработал мозг, была мутноватая синева под болтающимися в воздухе ногами. От ужаса я вскрикнул и закрыл лицо руками. Началась мучительная рвота. Стало легче. Я умылся, почувствовал боль, сунул руки за спину — кровь. Тогда я разделся, намочил лохмотья рубахи в ледяной воде и растер ею утомленное тело. Оделся. И вдруг одна мысль, как удар молнии, пронзила меня с головы до пят: Изольда!
Я забыл о ней. Теперь вспомнилось сразу: ощущение движения сзади… Толчок между лопаток…
Воспоминание об Изольде подействовало, как живительная сила. Я внезапно позабыл про усталость и боль, рванулся бежать вниз. Потом остановился, тщательно привел в порядок свой костюм и закурил. Осмотрел браунинг и большой складной нож. И затем тронулся в Гриндельвальд.
Конечно, она уехала. Сейчас выясню, поездом или иным путем. Вызову Улафа в Интерлакен. Возьму такси и немедленно туда. Ночью увидимся, выработаем план действий. И в погоню! Она заедет в Локарно. Кончик нити, которая выдаст ее в мои руки, держит Иоланта.
Переулком я свернул к знакомому пансиону. И вдруг, случайно взглянув через изгородь, сквозь деревья и кусты сада увидел пепельные кудри в освещенном окне угловой комнаты нижнего этажа.
Ах, вот как… Ну, положение меняется!
Переулок пуст. Стемнело. Я перелез через ограду, подобрался к окну. И засел в кустах.
Я могу прицелиться получше и закончить все одним выстрелом. Убежать, пожалуй, успею. Но это будет не то, нет, нет — это не то.
Я хотел просто избавиться от Изольды. Теперь этого уже недостаточно. Умирая, она должна знать, что это моя рука настигла ее. Не избавления жажду, но мести!
Моим оружием будет только нож. Он один в состоянии достаточно красноречиво выразить клокочущие в груди чувства! И действовать буду не спеша: Изольда все-таки не уйдет теперь!
Начал накрапывать дождь. Я сидел и смотрел в открытое окно, дрожа от яростного нетерпения. Сейчас отойдет последний поезд. Неужели уедет?
Изольда вышла в ванную, долго плескалась там, моментами мне казалось, что она незаметно ушла и, я упустил ее. Но потом опять слышались звуки воды, я с облегчением вытирал влажный лоб. Наконец она вышла в халате, позвонила и что-то сказала горничной. Заказала машину?! От волнения стучали зубы, я пожирал окно глазами… Вошел человек с чемоданчиком. Изольда села на стул, ее покрыли салфеткой. Началась длинная процедура подвивки и укладки прически. Зачем? Нашла время… Парикмахер работал очень тщательно и долго, потому что Изольда часто смотрелась в зеркало и давала новые указания. Я взглянул на часы — поезд отошел. Слава Богу! Наконец, осмотрев себя в зеркало со всех сторон еще раз, Изольда, видимо, осталась довольна. Парикмахер вышел. Подали фрукты и вино. Небрежно полулежа в кресле, она слегка пощипывала гроздь винограда, чему-то улыбаясь, встряхивая время от времени светлой головой. Сидя под дождем в кустах, я терялся в догадках. Что это такое? Не ждет ли она кого-то?
Вдруг Изольда встала и, присев на край стола, подняла телефонную трубку. Я услышал знакомый номер.
- Рона? Вы? Не спите?
- Ничего не случилось. Просто хочу, чтобы последним впечатлением сегодняшнего дня было мое пожелание вам спокойной ночи.
- Не знали, что и думать?
- Не сейчас. Я сошла с ума уже давно и не жалею об этом!
- Такой вы меня всегда и помните Рона, — любившей вас больше себя.
- Волнуюсь? Нет, это вам показалось!
- Да нет же, нет! Все в порядке. Впрочем, возможно, что я задержусь на время. Если мы долго не увидимся, то, пожалуй, следует сказать вам несколько слов на прощанье…
Задумалась, опустив трубку. Взглянула в окно. Да что с ней сегодня? Неужели совесть? Глядит в темноту и представляет себе черную ночь в горах, дождь и мое истерзанное тело на мокрых зубьях скал…
- Дитя мое, будьте счастливы. Пусть Бог даст вам столько счастья, сколько вы дали его мне. — Голос ее дрогнул. Чтобы собраться с силами, она сделала паузу. Потом, овладев собой, закончила ласково и спокойно:
- Ну, спите спокойно. Бай-бай!
Время шло. Наконец, с бокалом в руке, Изольда снова показалась в окне, потушив свет в комнате. Тучи быстро неслись по небу, минутами становилось темно, моросил дождь, потом снова выглядывала луна. Фигура неподвижно стоявшей женщины то скрывалась, то снова вставала предо мной, озаряемая лунным сиянием. Я не мог разгадать выражения ее лица, оно было бледно, светлые кудри казались голубыми, как у русалки. Что думала Изольда, не знаю, я же вспоминал свою жизнь, через которую она пронеслась, как буря.
Эта женщина, сломавшая меня, стояла передо мной совсем близко, а я сжимал рукоятку большого ножа и глядел, и никогда раньше она не казалась мне такой прекрасной. Шитый золотом шелковый халат небрежно распахнулся, девственное тело, тренированное спортом и тщательно холеное, казалось юным, гибким, как у молоденькой девушки. Но лицо поражало расцветшей красотой женщины, знающей жизнь и все то, что можно взять от нее.
Наконец Изольда очнулась. Громко произнесла какое-то слово (я не успел понять его), резко засмеялась и залпом осушила бокал. Взглянула на небо, на серебряное мерцание вечных снегов. И исчезла в комнате. Я понял, что она готовится ко сну.
Снова прошло время. Я взглянул на часы. Три часа, тридцать минут. Минуты самого глубокого сна. Скоро рассвет. Пора.
Я снял ботинки, натер камфарой руки и подошвы чулок. Если придется стреляться, то не забыть, выстрелить снизу, под челюсть, чтобы исковеркать себе лицо. В кармане документов нет. Я нигде не прописан. Нигде не осталось вещей. Оружие готово. Сердце не колотится, руки не дрожат. Спокойно заглядываю в окно. Вон кровать: Изольда спит. Как подойти к ней? При свете опаснее, но иначе она не узнает меня… Если набегут тучи, обожду в углу… Левой рукой схвачу за волосы, рвану вверх… и в то же мгновенье — до крика — ударю ножом. Лезвие держать горизонтально, чтобы легче прошло между ребрами. Потом уже громко не крикнет. Буду держать ее перед собою, пока не потеряет сознание. Мое торжествующее лицо — это последнее, что она увидит в жизни. Потом — в Мюррен!
