Здесь надо сказать, что графология стала известна в России лишь в самом конце XIX века. Пропагандистом и популяризатором этой науки (которая в то время еще относилась к разряду эзотерических) выступил И.Ф. Моргенстиэрн (Моргенштерн), долгие годы обучавшийся графологии на Западе (в Германии и Франции) у таких ее адептов, как Ж. Мишон, А. Варинар, Г. Буссе и др. Собственно родоначальником графологии считается аббат Мишон, который в 1871 г. основал в Париже Графологическое общество и стал издавать журнал «Графология» (La Graphologie). Вернувшись в Россию, Моргенстиэрн начал производить с конца 1890-х свои собственные опыты, принесшие ему известность. А в 1903 г. в Петербурге был опубликован его большой труд под названием: «Психографология, или Наука об определении внутреннего мира человека по почерку», включавший в себя более 2000 автографов разных выдающихся людей древности и нашего времени с их портретами. Осенью того же года Моргенстиэрн приступил к изданию в Петербурге «Журнала психографологии», который знакомил читателей с основами новой науки — законами «графизма» и предлагал в виде иллюстраций образцы графологической экспертизы — психологические характеристики («портреты») видных деятелей XVII–XX вв. (русских царей и разных знаменитостей, в том числе С.Ю. Витте, А.Н. Куропатки-на, Э.Э. Ухтомского), составленные на основе изучения их почерков. В 1903 г. увидело свет и еще одно пособие по графологии, принадлежавшее заезжему оккультисту графу Чеславу фон Чинскому «Графология. Краткое руководство для определения по почерку духовного мира человека — нравственных его качеств, наклонностей и умственного склада»). Несколько позднее в С-Петербурге возникают общества — Графологическое (1909) и Психографологическое (1910), основанные соответственно А.К. фон Раабеном и И.Ф. Моргенстиэрном.

Владимиров, очевидно, приложил немало усилий, чтобы овладеть наукой «почерковедения», позволяющей проникнуть в тайники человеческой души, — штудировал всевозможные пособия и брал уроки у наиболее авторитетных петербургских графологов включая самого Моргенстиэрна. Приблизительно в 1909 г. К.К Владимиров начал производить самостоятельные психографологические экспертизы в Петербурге и добился немалых успехов. Вот, например, как отозвался о его работе некто В. Церер:

Но К.К. Владимиров не только составлял «психологические портреты». Он пытался по почерку предсказывать будущее (что, строго говоря, выходит за рамки графологии). «Все ему открыто, он видит в почерке, как в зеркале, все прошедшее, настоящее и будущее. Он — маг», — восхищенно свидетельствовал о таланте Владимирова другой его клиент.[107] (Поразительное совпадение: Владимиров и Барченко практически в одно и то же время занимались гаданием — один по почерку, другой по руке.) Впрочем, далеко не все «экспертизы» новоиспеченного графолога были столь блестящими. Случались неудачи и даже курьезы — так, один из клиентов Владимирова-прорицателя сетует — но не на предсказанную ему в будущем тюрьму, с чем вроде бы согласен, а на то, что «прорицатель» не «разглядел» в его почерке, что ему уже доводилось седеть в тюрьме в прошлом!

Помимо графологии, К.К. Владимиров увлекался и другими оккультными науками. Спектр его эзотерических интересов был необычайно широким — астрология, каббала, таро, розенкрейцерство, йога, герметизм, телепатия, магия. Неожиданный переход от революционных идей к оккультизму может кому-то показаться парадоксальным, но таких идейных «перебежчиков», как Владимиров, было немало среди представителей русской интеллигенции, переживших крах революции 1905 г. Впрочем, те же самые люди десятилетие спустя смогут легко совершить и обратный переход — от оккультизма к революции.

Увлечение Владимирова оккультизмом, как и у многих его современников, очевидно, началось с интереса к загадочным «психическим феноменам» — телепатии, гипнозу, ясновидению и особенно к спиритизму (медиумизму). Из писем его корреспондентов мы узнаем, что уже в 1907 г. ему нередко доводилось участвовать в спиритических сеансах на квартирах своих знакомых, а в конце года К.К. Владимиров даже обратился к президенту кружка менталистов и издателю журнала «Ментализм» И. Бутовскому с предложением о сотрудничестве «на идейной почве». Себя он скромно охарактеризовал как «человека, сведущего в некоторых областях оккультизма».[108] В следующем году Владимиров начал посещать С.-Петербургское психическое общество (собиралось по четвергам в доме 23 по Садовой ул.), а еще через год завязал отношения с теософским обществом. Председательница РТО А.А. Каменская, возможно, уже наслышанная о графологических способностях К.К. Владимирова, лично пригласила его бывать у себя.[109] Впрочем, об участии Владимирова в работе РТО ничего определенного сказать нельзя. В то же время он проявлял большой интерес к теософии, что подтверждается наличием в его личном архиве значительного количества материалов теософского содержания.

Оккультное мировоззрение Владимирова, по-видимому, окончательно сформировавшееся в начале 1910-х, представляло собой весьма характерную для того времени смесь западных и восточных учений — теософии, буддизма и каббализма. Свет на credo психографолога проливают письма некой В.Ф. Штейн, относящиеся к 1912–1913 гг.[110] Переписка между молодыми людьми завязалась на книжной почве — Владимиров, имевший прекрасную библиотеку, вероятно, доставшуюся ему от родителей жены, посылает своей новой знакомой в Сестрорецк, где она отдыхает на даче, ряд книг, в основном оккультного содержания, которые должны помочь ей преодолеть духовный кризис. В письмах Штейн упоминается «Древняя мудрость» и «L’Avenir Imminant» Анни Безант, «Четвертое измерение» П.Д. Успенского, «Учение и ритуал высшей магии» Э. Леви, «Оккультизм» К Брандлера-Прахта, «Сверхсознание и пути к его достижению» М.В. Лодыженского, «Раджа-йога» Вивекананды и другие книги, которыми в ту пору зачитывались русские оккультисты. Все эти сочинения она старательно штудировала, регулярно сообщая в Петербург Стано, невольно взявшему на себя роль ее духовного наставника, свои мысли о прочитанном. В этих посланиях нередко можно встретить реплики на те или иные суждения Владимирова и цитаты из его собственных писем. Так, Константин Константинович излагает своей подопечной учения Будды и Шопенгауэра, ссылается на Ницше и других западных и восточных мыслителей, демонстрируя незаурядную эрудицию. (Правда, иногда кажется, что Стано нарочито щеголяет своими знаниями, чтобы произвести впечатление на молодую и, очевидно, симпатизирующую ему женщину.) В одном из писем Вера Штейн просит своего друга объяснить смысл непонятного ей термина «двавды рожденный», которым он называет себя, что, по-видимому, намекает на принятое Владимировым посвящение в орден мартинистов или розенкрейцеров. Известно, что в предвоенные годы в России особенно активно велась пропаганда мартинизма. Главными проводниками этого оккультного учения были уже упоминавшийся нами Чеслав фон Чинский, генеральный делегат мартинистского ордена в России (с конца 1910-го), и Г.О. Мебес, генеральный инспектор петербургского отделения ордена (с того же времени). И тот и другой, между прочим, являлись также известными графологами (Мебес, например, в 1912 г. возглавил графологическое общество в Петербурге). Таким образом, Владимиров легко мог сблизиться как с Чинским, так и с Мебесом на почве общего увлечения графологией, а отсюда лишь один шаг до вступления в орден, тем более что оба этих оккультиста изо всех сил. стремились к насаждению мартинизма в России.