Зэки как раз построились на вечернюю поверку когда где-то далеко на севере, на самом краю, возникло подозрительное свечение. Оно росло на глазах, превращаясь в кровавый столб, который вскоре уперся вершиной в небо. Он угрожающе пульсировал набухшей багровой веной, создавая вокруг себя волновые потоки ужаса. Сам воздух, казалось, начал тонко звенеть и вибрировать.

Полярное сияние полыхало вторые сутки, но этот феномен ни на что, доселе ими виденное, похож не был. Внутри проявилось и начало, убыстряя обороты, вращаться огненное колесо свастики. Через несколько секунд столб рассыпался миллионами пламенеющих брызг, а вот свастика осталась.

Кузнецову, наблюдавшему это аномальное явление, вдруг стало весело. Его всегда радовало, когда плотное казенное сукно бытия вспарывало что-то немыслимое. Оцепенение ужаснувшихся зрелищем солагерников и солдат только добавляло комичности всей этой фантасмагории.

Первыми очухались вертухаи, принявшиеся истерически носиться по плацу, вроде как изготавливаясь к отпору. А пулеметчик на вышке, не дожидаясь команды, принялся лупить очередями в этот зловещий, преступный знак. Свастика медленно повернулась вокруг своей оси и, завывая, понеслась к лагерю. Вышка была срезана ее огненными серпами, бараки запылали. Все смешалось: крики, стрельба, рев мечущегося над лагерем неопознанного объекта.

«Вот они как дисколеты-то свои модифицировали», — подумал Кузнецов на бегу, вслед за прочими зэками ломанувшись к пролому в заборе.

— Ты че мне дуру гонишь про оленьи тропы, козлина?! Колись быстро, падла, кто тебе забашлял за то, что ты в сортире вторую неделю сидишь. Люди из-за тебя, урода, посрать нормально не могут!

Слова свои Палач подкрепил мощным ударом в солнечное сплетение и с трудом удержался от того, чтобы не пробить локтем сверху по хребтине сложившемуся пополам краеведу.

Гниду эту местные власти сильно уважали в основном потому, что Иван Иваныч Перельман работал на соросовский грант. И хотя в Средней полосе России подобное обстоятельство было с некоторых пор скорее отягчающим вину обстоятельством, здесь, вдали от суровых кремлевских башен, народ был прост и доверчив. Сам мэр смиренно ходил в женский туалет, но трогать краеведа во избежание международного скандала опасался. Однако, когда Палач, сообщив ему об исчезновении Мартиросова, объяснил, что теперь дела пошли серьезные и лучше нефтяникам не мешать, мэр умыл руки. В день проведения операции по изъятию Перельмана из нужника он просто не вышел на работу, взяв больничный в связи с обострившимся геморроем.

С превеликим трудом разогнувшись, краевед, давясь воздухом, вытащил из-за пазухи потрепанную книжицу под названием «Конспирология» с подзаголовком «Наука о заговорах, тайных обществах и оккультной войне» и ткнул скрюченным пальцем в обведенный желтым маркером абзац. Палач прочел:

«В письме Генона неустановленному адресату, известному под инициалами Ж.К., — по всей видимости, это был посвященный очень высокой степени, насколько позволяют судить его познания в области сакральной географии, — есть утверждение о существовании „семи башен сатаны“, которые соответствуют „персонам“ семи главных ангелов, павших вместе с Люцифером. Две башни находятся в Африке (Нигер и Судан), две в Малой Азии (Сирия и Месопотамия), одна — в Туркестане и, наконец, еще две в Западной Сибири или на Урале. Местонахождение этих двух последних башен, расположенных на советской территории, Генону было неизвестно. Но его адресат, таинственный Ж.К., предполагает, что одна из „советских“ башен должна быть расположена в бассейне реки Оби, так как, по его утверждению, „река Обь географически представляет собой такую форму, которая служит опорой постоянной активности для определенной категории демонов“».

Следует отметить, что книгу эту Федор знал и ценил, знаком был даже с ее автором, главным русским метафизиком Александром Дугиным. Безусловно, преклонялся он также перед гением великого посвященного Рене Генона, но взять в толк, какое отношение «башни сатаны» имеют к их раскладам, сразу не сумел.

Палач вопросительно-угрожающе уставился на Перельмана. И того прорвало, Федор даже пожалел о том, что предварительно не выпроводил в коридор ребят из службы безопасности Мартиросова. Прозвучавшую из уст краеведа информацию о том, что сопка, охраняемая шаманами, и есть согласно его многолетним исследованиям та самая «башня в бассейне Оби», вызвала у них, мягко говоря, недоумение. Но еще больше удивило их то, что демонстрировавший все это время полную адекватность Глебов не бьет краеведа ногами, дабы пресечь подобное пургогонство, но внимательно его слушает.

«А ведь убедительно излагает, сука, — думал тем временем Палач. — Обь и правда речка какая-то стремная, правильно я вчера не дал Ваньке в ней по пьяни искупаться. А сам-то он, кстати, из Нигера родом», — вспомнил Федор, и на душе у него сделалось тревожно.

Николаю улыбался полярный волк. «Легкой поживе радуется, гад», — подумал Кузнецов и потерял сознание. Случилось это на третьи сутки побега из лагеря. Многие зэки сумели воспользоваться налетом сверхзвуковой свастики, но не многие ушли от погони. Да и те замерзали в бескрайней тундре один за другим.

Но опытный разведчик-диверсант, умело петляя и заметая следы, растворился в буране. Пару самых упорных вертухаев, никак не желавших упустить жертву, он подстерег, прикинувшись сугробом, и передушил. Совершил он это дело ловко, как всегда в подобных случаях, автоматически точными движениями. Однако после, впервые в своей душегубской практике, замер над телами, стремительно заносимыми снегом. И вдруг пронзительно понял, что, может, это были последние люди, которых он в своей жизни видел.

Всмотрелся в лица убиенных. Простые, курносые, обретшие так несвойственные им при жизни покой и отрешенность. Только теперь в них, пусть тоже не без труда, можно было углядеть размытый и смутный, но все же Божий образ. Однако, напрягаясь в его выискивании, можно было попусту растратить так нужные сейчас силы. И Кузнецов взял себя в руки. Дождавшись, пока метель укроет трупы белым саваном своим без остатка, двинулся дальше в снежную непроглядность.

Немало странного и дикого видел Николай в последующие дни. Табуны оленьих скелетов проносились перед его глазами, поднимая копытами снежные бури. Потом стали попадаться островки тайги. Из них навстречу ему выходили древние идолы, дышали в лицо ледяным ужасом. Николай пробовал применять все йогические техники, какие знал. И небезуспешно — временами от него шел пар, снег под ним таял, обнажался ягель, который Николай жадно жевал. Но силы кончились, и Кузнецов, плавно оторвавшись от земли, полетел над тундрой куда-то на север, к острым полярным торосам. По мере приближения к ним он с тревогой видел, что они растут и ширятся, все сильнее напоминая горные пики. Вскоре Николай узнал навеки незабываемый таинственно-притягательный Тибет.

Кузнецов совсем неспроста очутился здесь, под самыми облаками, где обитают одни только мохнато-бесстрастные яки и ламы-невидимки. Экспедиция, возглавляемая товарищем Блюмкиным, шла по следу немцев. Те высадились в горных твердынях с сугубо секретной миссией. Только для чекистов их задача, уж конечно, тайной не была. Обо всем донесла агентура, затаившаяся в структурах европейской масонерии. У товарища Бокия издавна имелись в них свои люди.

Дело в том, что преследуемый Николаем со товарищи отряд состоял сплошь из членов «Германен Орден», ложи праворадикальных мистиков, грезивших о мировом господстве. И все бы ничего, мало ли полоумных по Тибету шляется, не за всеми же в горы лезть. Но на этот раз серьезнейшие опасения вызывало то, что тащили тевтонцы с собой русского эмигранта Харина, который, как было чекистам доподлинно известно, создал какое-то новое сверхоружие. А вот что оно собой представляло, достоверно никто не знал.