Очнулся в санитарной машине. Сапун-гора осталась где-то позади, и сжалось сердце разведчика. Кажется, в тот час или чуть позже в ого сознании вызревали слова, которые сейчас обращаю к тебе, читатель.
Если ты будешь в Севастополе, обязательно поднимись на Сапун-гору — высоту геройства. Здесь во время Великой Отечественной войны гремела историческая битва. Низко склони голову перед теми, кто на этой священной земле отдал свою жизнь за свободу нашей Родины-матери. Вспомни славных разведчиков морских пехотинцев.
Если ты художник — нарисуй их, известных и неизвестных, в лепестках пламени!
Если ты скульптор — воскреси их в граните!
Если ты композитор — воздай им славу волнующей душу ораторией!
Если ты поэт — сложи им гимн, который жил бы вечно! И скажи слова крылатой благодарности тем, кто был до конца верен интернациональному долгу.
А. Сгибнев, М. Кореневский.
«Выхожу на связь…»
О Фариде Фазлиахметове
Мы знали, что перед нами сильный противник, упорство которого будет возрастать по мере нашего продвижения по его территории. Важно было сделать так, чтобы наше наступление не вылилось в затяжные бои, а было стремительным, неудержимым, чтобы враг не мог планомерно отходить, цепляясь за выгодные рубежи. Вот почему было уделено большое внимание тщательной разведке как переднего края вражеской обороны, так и всех рубежей в ее глубине…
Из книги Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского«Солдатский долг»
1. Встреча у Большого театра
Весна подарила девятому мая отличную погоду: солнечную, ясную, с бездонной голубизной неба. В сквере у Большого театра, давно уже ставшем излюбленным местом встреч бывших фронтовиков, щедро распустились почки. На деревьях у фонтана во множестве белели фанерные указки, подобные тем, что в годы войны служили путеводителями на фронтовых дорогах.
И люди, седые, со шрамами ранений, в блеске наград, трепетно замирали у этих знаков, чтобы отыскать по ним свою армию или дивизию, а подойдя поближе, воскликнуть молодо и торжествующе: «Здравствуйте, однополчане!»
На виду у столпившегося вокруг народа пехотинцы обнимали пехотинцев, моряки — моряков, летчики — летчиков.
Одна лишь группа — человек семь-восемь — стояла как бы особняком и от этого призывного шума, и от этой всеохватывающей радости. На яблоне, под которой собрались молчаливые, сдержанно-суровые бойцы, не было никакой указки. Чувствовалось, они кого-то нетерпеливо ждут…
Но вот группа вдруг мгновенно оживилась, лица расцвели улыбками, послышалось; «Федор, Федор!» И человек, высокий, плечистый, сразу утонул в объятиях. «Федор, дорогой наш Федор!» — доносились возгласы.
Высокого, с редкими сединками, черноволосого мужчину в действительности звали не Федором, а Фаридом. Однако в обстановке, что свыше трех десятков лет назад окружала «молчаливых», более подходящим, чем Фарид, было имя, которое бы не выделялось, не цеплялось за чужую память, если его произнесут при посторонних. В тридцатилетней давности имелись у Фарида про запас и другие имена на короткий срок, но товарищи, пришедшие к Большому театру, запомнили его как Федора. Запомнили по многим славным делам более чем двухлетнего пребывания в глубоком тылу врага.
Не годами, да еще с неопределенным «более чем», а днями, часами, минутами исчислять бы то отчаянное, опасное, как минное поле, время. Допусти хотя бы небольшую ошибку — смерть. Это в лучшем случае. А в худшем — пытки в гестаповских застенках. Гитлеровцы за голову «высокого Федора» (все-таки дознались, что он Федор) обещали крупную сумму, а также «имение с двумя коровами и трактором в хорошем состоянии». Взывавшая к предательству листовка, перечисляя особые приметы «большевистского парашютиста», указывала на «следы пулевых ранений в ладонь правой руки, в правое плечо и грудь». Надо сказать, точными были приметы. Видно, «за высоким Федором» охотились опытные, матерые контрразведчики. Да, три ранения получил Фарид, действуя во вражеских тылах. Третье — тяжелое: пуля задела позвоночник. Но и тогда остался на посту, подлечился у партизан, отказавшись вылететь на Большую землю, в московский госпиталь. Да, парашютист: семь раз приземлялся за линией фронта, выполняя задания особой важности. До многого докопались фашистские ищейки — одного не добились, несмотря на все посулы: не нашли они черную душу, которая польстилась бы на их имение или трактор с коровами в придачу. Фарида надежно укрывали и люди, и леса, и родная земля!
По нашим представлениям, не может такой человек запамятовать даже мельчайшую подробность своего боевого прошлого: оно ведь исключительное, необыкновенное.
— Ничего подобного! — энергично возражает Фарид Салихович Фазлиахметов. — Эко, придумали — «исчислять разведчикам фронтовые годы днями, часами, минутами!» Исчисляйте, как всем — пехотинцам или танкистам, летчикам или морякам. Меня всегда восхищал солдат в атакующей цепи. Александр Матросов — вот кто мог бы на минуты и секунды раскладывать переживания своего смертного боя. А мы… Мы, как все: год за три — выслуга фронтовая. И, как у всех фронтовиков, может, позабылось что-то или сместилось по месту и времени. В документы бы заглянуть для точности…
В документы, которые имел в виду Фарид Салихович, мы заглядывали. Нет им цены, напечатанным, как правило, в единственном экземпляре на раздерганных, с прыгающим шрифтом штабных машинках, написанным от руки на обратной стороне трофейных топографических карт, отбитым на лентах военного телеграфа и даже выполненным на ткани.
«Всем командирам частей! О прибытии тов. Фазлиахметова немедленно сообщить в разведотдел штаба фронта».
Печать, подпись.
В мягкую трубочку тоньше спички свертывали такой лоскуток и зашивали в полу или воротник пиджака. Конечно, при возвращении разведчика к своим соответствующая служба и без этого матерчатого удостоверения разобралась бы во всем, сразу же навела бы справки.
— Но, понимаете, как-то легче на душе было с ним, — взволнованно говорит Фазлиахметов. — При тебе — советский документ. Единственный. Ничего, что он даже не прощупывается под плотным сукном, — разведчикам их документ виделся как наш «серпастый, молоткастый паспорт». И развеивалось, отступало прочь чувство оторванности от всего, что тебе дорого. Ты — гражданин Советского Союза! С документом Родины!
Фарид Салихович поглаживает шелковистую ткань удостоверения, потом не без надежды спрашивает:
— А материалы разведгруппы «Александр Матросов» вам в архиве не попадались?
— Попадались, Фарид Салихович, как же — до единой записки, до единого сигнала с той стороны сохранено…
И мы вместе с Фаридом Фазлиахметовым возвращаемся в тот далекий фронтовой год.
Он уже близился к концу, декабрь сорок четвертого. Дней двадцать — двадцать пять осталось до начала Восточнопрусской стратегической наступательной операции 3-го и 2-го Белорусских фронтов и левого фланга 1-го Прибалтийского фронта. Заместитель начальника штаба 2-го Белорусского — генерал, о котором Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский впоследствии напишет в книге «Солдатский долг», что это «мастер своего дела», склонившись над картой, снова и снова перечитывал названия населенных пунктов в полосе предстоящего наступления и приговаривал вполголоса:
— Ясно… И здесь вполне ясно… Здесь тоже…
Вдруг генерал нахмурился, поднял взгляд на стоявшего перед ним майора Медведовского.
— А здесь пока ясного мало, — и подчеркнул название города, стоявшего на пересечении четырех железных и десятка шоссейных дорог. — Непорядок!
— Товарищ генерал, я как раз пришел доложить, что группа для заброски в район Бютова к вылету готова. Возглавит группу младший лейтенант Фазлиахметов…
