– На что ставишь?

– На Дерби. На победу Кильватера.

– Два к одному, – сказал Коля. Интерес в его глазах угас.

– Ты не понял, Коля. Я хочу поставить не просто на победу Кильватера во втором гиту, а на победу в призе. И хочу поставить крупную сумму.

Я старался говорить твердо. Интерес вспыхнул вновь.

– Думаешь, дорожка просохнет и Кильватер улучшит резвость? Сколько хочешь поставить?

– Пятнадцать тысяч.

Коля вытащил печенье из пакетика. Зачем-то поднес его не ко рту, а к уху и стал смотреть куда-то вдаль. Я заметил, что один глаз его косит.

– Тры к адному, – медленно произнес он с каким-то особенным выговором.

Я сделал вид, что думаю.

– Хорошо.

– Дэньги при тэбе? – продолжал он коверкать слова.

– Дэньги на сберкнижке.

Коля поднял брови и взглянул на Вассертрума. Вассертрум еле заметно кивнул.

– Пиши, – Коля пододвинул мне листок бумаги.

Я написал: «Победа Кильватера в большом рысистом призе. 15 000 рублей». Поставил число и расписался. Он сложил листок, оторвал половину и накарябал: «Пятнадцать тысяч в большом рысистом призе на победу Кильватера принято. Три к одному».

Я взял листок и пошел прочь. Сердце колотилось.

Вышел из-под навеса. Освещение стало иным. Как будто более мягким. Мне показалось, что туч нет. Я двинулся вдоль трибун. Тяжелая капля упала на голову. Я закрыл глаза. Отдаленный раскат грома. Я по-прежнему стоял с закрытыми глазами. «Какой же я мудак, – возникла в голове отчетливая мысль. – Сейчас хлынет дождь. Но, может быть, повезет… Изюм пришел в слабую резвость, Кильватер должен побить ее». Налетел порыв ветра. Снова грянул гром. Дербисты выехали на старт. Дождь полил как из ведра. Второй гит начался без фальстартов. Бег повел Кильватер. Скучный заезд, почти без борьбы. Шансов улучшить резвость в бушующую грозу у лошадей не было. Кильватер выиграл заезд, но проиграл Дерби, показав слабую резвость – всего 2 минуты 15 секунд.

Я подошел к Букмекеру. Я старался улыбаться. Это было трудно – на сберкнижке лежало десять тысяч из проигранных пятнадцати. Я пообещал, что мы увидимся на неделе.

Как ни странно, Лия выслушала мой рассказ спокойно.

– Придурок, – только и сказала она.

Наверное, так и надо, женщина на восьмом месяце не должна волноваться.

– Ну что, езжай к отцу, проси бабки. Настоящий придурок!

– Нет, к отцу за деньгами не поеду. Если рассказать, как все было, он мне в жизни больше информации не даст.

– Информации?! А зачем тебе информация? Ты все равно ею распоряжаться не умеешь. И потом, разве мы не договаривались после Дерби расписаться? Или передумал?

– Блин, ну что ты говоришь такое! Перенесем на месяц. Я знаю, где занять денег. Займу и отыграюсь.

– На месяц! Да я рожу через месяц!

– Подожди, не ори! Жить-то на что будем? У Михал Абрамыча на шее сидеть? Нет. Отыграюсь, и тогда всё – сразу поженимся, никаких больше ставок. Дай мне шанс. Прошу тебя!

Я схватил телефонную трубку и набрал номер Буковского.

– Владимир, добрый вечер, это Вильгельм. Можно подъехать? Мне нужна ваша помощь. Я попросил у Буковского семь тысяч. Больше просить нельзя. Это и так крупная сумма. Реально нуждающиеся люди получали значительно меньше. Правда, я просил в долг. На месяц. Получив деньги, немедленно поехал к Ермакову. Сказал, что собираюсь устроить шикарную свадьбу, что распишемся через две недели. А за это время хочу поиграть посерьезней, выиграть деньги на настоящий праздник, напоследок, так сказать. Он поверил.

В среду я был на ипподроме. У входа меня встретил здоровый амбал:

– Коля ждет. Коля стоял за тем же столиком и что-то жевал.

– Деньги принес? Я достал купюры.

– Молодец, вовремя, даже счетчик включить не могу. Будут еще плодотворные идеи – заходи, примем.

В эти дни я играл как бог. Казалось, мексиканская таблетка, которой угостил меня Ипполит, продолжает действовать и как будто помогает заглянуть чуть-чуть вперед, в будущее. Наверное, это была иллюзия, но играл я действительно хорошо. Делал ставки Ермакова, усиливал их своими ставками, иногда корректировал прогнозы наездника и брал весь риск на себя. Играл во всех заездах и там, где не имел информации, все равно доезжал.

Через две недели я приехал на встречу с Ермаковым в «Метрополь». Он как всегда сидел за столиком в небольшом темном зале без окон. На улице был ясный день, но в этом месте хоть днем, хоть ночью – всегда темно и пустынно.

– Присаживайся, Вильгельм. Как успехи? Я достал из портфеля пухлый коричневый конверт и положил на стол. Ермаков сразу же хапнул сверток и убрал куда-то вниз, под ноги.

– Кушать будешь?

– Нет, спасибо.

– Я слышал, – голос его звучал слишком спокойно, спокойно до ужаса, – ты усиливал мои ставки, Вильгельм. Надеюсь, это учтено в расчете? В конверте все правильно?

– Михал Абрамыч, – замычал я, – нам ведь с Лией нужны деньги на свадьбу, я только иногда позволял себе ради…

– Позволял себе что? Обворовывать меня…

Захотелось в туалет.

– Нет, Михал Абрамыч, ну зачем вы…

– Эх, Вильгельм, если бы я не любил тебя как сына… Ладно, считай, что это мой подарок, на свадьбу.

Живот крутило все сильнее.

– Когда расписываетесь?

– Не знаю, теперь, наверное, после родов. Чего там осталось, не сегодня так завтра в роддом.

Как будто всполохи от горящих казачьих станиц пробежали по лицу Михаила Абрамовича Ермакова.

– Дело ваше, – тихо сказал он, – для меня вы давно женаты. Так что больше ко мне за информацией не ходи. Родственникам наездников нельзя играть. Ты выиграл достаточно. На жизнь хватит.

Он сделал неопределенный жест, и я понял, что могу уходить.

Выбрался на воздух. Огляделся. Красивая широкая улица. Захотелось перекреститься.

Итак, подведем итоги. Дома в тумбочке 10 000 рублей. С букмекером рассчитался. Семь тысяч надо отдать Буковскому. Остается три. Достаточно. Я снова собирался играть.

16 августа, пятница. Рядовой день на ипподроме. Мне и раньше приходилось играть без подсказок, но тогда все было иначе. Выигрыш не был необходимостью, наоборот: по средам, когда я играл без информации Ермакова, следовало, скорее, проигрывать, чем выигрывать.

Сейчас проигрывать мне никак нельзя. Я смотрел на беговую дорожку, и какая-то морозная ясность охватывала меня. В голову лезли мысли о таблетке. Неужели такое может быть, и воздействие ипполитовского зелья сохраняется до сих пор? Если поразмыслить, я чувствовал будущее даже тогда, когда делал роковую ставку Черному букмекеру. В глубине души я знал, что проиграю. Эх, дурак! Ладно, посмотрим.

Я раскрыл программку и наметил комбинацию.

В этот день я выиграл во всех девяти заездах. Я уже не сомневался, что моя интуиция вышла на иной, более высокий уровень. Еще несколько беговых дней – и мы с Лией будем обеспечены, по крайней мере, на первое время.

В воскресенье утром Лию увезли в больницу. Я переволновался и приехал на ипподром только к третьему заезду. Что-то изменилось. Сначала мне было не ясно, что именно. Я чувствовал, что на трибунах душно. Воняло. Приставучий комар укусил в щиколотку, и она ужасно чесалась. От морозной ясности не осталось и следа. Я проиграл в четвертом, пятом, шестом заездах. Начав увеличивать ставки, проигрывал вновь и вновь. Вместо мороза знойное августовское марево окутывало мой мозг. Я понял, что дело дрянь, я больше ни хрена не чувствую.

Проиграв кучу денег, вышел на улицу. Лия в больнице, я в жопе, надо звонить Ипполиту.

Ипполит очень удивился моему звонку. Недолго думая, я прямо спросил его про таблетку.

– Ну, приезжай. Угощу.

Он жил близко, на улице Станиславского.

В ту ночь мне снились сны. Снилась дорога на Готенбург. По ней мчится кабриолет. В нем выряженные в дурацкие костюмы три клоуна-депутата. Они гонятся за кем-то, кривляются и швыряются солеными огурцами. Потом снилась Красная площадь и огромный портрет Леопольда Ильича на здании главного универмага Москвы. Леопольд Ильич – на себя не похож – весь завешан орденами, рядом гигантский красный транспарант «Мы придем к победе коммунистического труда». Я иду вдоль диковинного транспаранта и подхожу к немецкому посольству, что на Васильевском спуске. Перед посольством пожилой певец исполняет знакомую песню, я бросаю милостыню в его цилиндр и узнаю постаревшего Маккартни – такая белиберда. Просыпаюсь. Понедельник, 19 августа. Морозной ясности пока в голове нет. Собираюсь и еду на работу.