Ему все это не нравилось.

Дом на другой стороне лужайки не вызывал беспокойства: подумаешь, еще один дом в еще одном районе. Проблема в том, что на въезде были припаркованы машины. Целых четыре.

А договаривались, что он встретится с Ксавье тет-а-тет.

Сидя в кабине грузовика, Ван внимательно присматривался к дому. Жалюзи опущены. Внутри горят только две лампы. Свет на крыльце выключен.

Но на кону стояло много чего. Сказать «да» этому болвану значило, что Ван сможет бросить стройку, уменьшив нагрузку на тело. Он заработает в два раза больше, чем сейчас, и накопит денег, чтобы прожить, когда уже не сможет драться.

Ван вышел и приблизился к парадному входу. От вида коврика для ног с изображением плюща у него по телу почему-то побежали мурашки.

Дверь распахнулась прежде, чем Ван нажал на звонок. Ксавье стоял по другую сторону порога, огромный и словно весь в побелке.

– Ты опоздал.

– А ты сказал, что мы будем одни.

– Тревожишься, что не управишься с компанией?

– Зависит от компании.

Ксавье отошел вправо.

– Почему бы тебе не зайти и не проверить?

Ван не двинулся с коврика.

– Чтобы ты знал: я сказал своему брату, что еду сюда. Адрес, и все такое.

– Которому брату: старшему, младшему?

Ксавье улыбнулся, видя, что Ван прищурил глаза.

– Да, мы знаем о них. Как ты и сказал: адреса, и все такое.

Ван сунул руку в карман парки. Девятимиллиметровый пистолет скользнул в ладонь, словно найдя дорогу к дому.

«Деньги, думай о деньгах».

Спустя несколько секунд Ван произнес:

– Приступим к делу или продолжим трепаться здесь?

– Это не я по ту сторону двери, сынок.

Ван зашел внутрь, не спуская с Ксавье глаз. В доме было холодно, словно отключили отопление, или здесь вообще никто не жил. Отсутствие мебели говорило о втором.

Ван напрягся, когда Ксавье полез в задний карман. Но он достал другого рода оружие – десяток новеньких стодолларовых купюр.

– Так мы договорились? – спросил Ксавье.

Ван огляделся. Затем взял деньги и спрятал их.

– Ага.

– Хорошо. Начинаешь сегодня вечером.

Ксавье повернулся и прошел в глубь дома.

Ван следовал за ним, оставаясь начеку. Особенно когда они спустились в подвал и Ван увидел еще шестерых Ксавье, стоящих у подножия лестницы. Все – высоченные, бледноволосые, со странным старушечьим запахом.

– Похоже, у тебя тоже есть братья, – невзначай проронил Ван.

– Они не братья. И не употребляй здесь этого слова.

Ксавье посмотрел на головорезов.

– Это твои ученики.

Двигаясь самостоятельно, но под присмотром медсестры в полной защитной экипировке, Буч опустился обратно на кровать, наконец-то помывшись и побрившись. Катетер и капельницу убрали, и он неплохо поел. Из прошедших двенадцати часов крепко проспал одиннадцать.

Боже… он опять чувствует себя человеком, а скорость, с которой идет восстановление, – просто как дар, ниспосланный ему с небес.

– Вы хорошо справились, сир, – сказала медсестра.

– Следующая остановка – Олимпиада.

Он натянул на себя покрывало.

Когда медсестра ушла, Буч взглянул на Мариссу. Она, склонившись над вышивкой, сидела на койке, которую принесли по его настоянию. С тех пор как он проснулся около часа назад, Марисса вела себя немного странно, словно хотела что-то ему сказать, но не могла решиться.

Он обвел взглядом роскошную копну волос, изящные руки, персиковое платье, раскинувшееся по временной кровати… а затем остановился на лифе. Элегантные пуговки спереди шли вниз. Примерно сотня штук.

Буч заерзал ногами, почувствовав волнение. И – прикидывая, сколько потребуется времени, чтобы освободить каждую жемчужинку.

Его тело всколыхнулось, кровь прилила к плоти промеж ног, заставив ее набухнуть.

Кто бы подумал? Воистину ему стало лучше.

И, черт возьми, он попросту негодяй.

Он отвернулся от Мариссы и закрыл глаза.

Да, но вот только при опущенных веках Буч вспоминал, как целовал ее на балконе второго этажа в доме Дариуса прошлым летом. Он помнил это так же отчетливо, словно рассматривал фотографии. Вот он сидит, она стоит между его ног, они целуются… Кончилось это на полу, когда под ним сломался стул.

– Буч…

Он открыл глаза и отпрянул. Лицо Мариссы находилось прямо перед ним. Запаниковав, он опустил глаза, проверяя, прикрыто ли покрывалом происходящее между ног.

– Да? – сказал он так хрипло, что пришлось повторить.

Боже, его голос всегда был немного осипшим, Буч произносил слова с хрипотцой, но сейчас все это усугублялось желанием оказаться голым. Наедине с ней.

Пока Марисса изучала его лицо, Буч боялся, что она все увидит, заглянет в самую глубь. Туда, где одержимость ею сильней всего.

– Марисса, думаю, мне пора спать. Отдохнуть, понимаешь…

– Вишу сказал, что ты ко мне приходил. После ранения Рэта.

Буч снова зажмурился. Первая мысль – что он оторвет свою жалкую задницу от койки, найдет своего соседа и измордует его. Чертов Ви…

– Мне не сообщили, – произнесла Марисса. Когда он посмотрел на нее и нахмурился, она покачала головой, – Я не знала, что ты приходил, пока Вишу не сказал мне прошлой ночью. Кто тебя тогда встретил? Что произошло?

Она не знала?

– Я… э… открыла дверь догген. Она сходила наверх, потом сказала, что ты никого не принимаешь и позвонишь. Но ты так и не позвонила… Я не хотел преследовать тебя, или еще что-нибудь в этом духе.

Да уж… он все же немного ее преследовал. Слава богу, она этого не знала. Если, конечно, Ви, этот болтун, не просветил ее и на этот счет. Вот негодяй.

– Буч, я тогда болела и нуждалась в отдыхе. Но я хотела тебя видеть. Поэтому попросила, чтобы ты мне позвонил, когда мы встретились в декабре. Но ты сказал «нет», и я подумала… ты утратил ко мне интерес.

Она хотела его видеть? Она именно это сейчас сказала?

– Буч, я хотела тебя видеть.

Да, это и сказала. Дважды.

Разве могло это не приободрить?

– Черт, – выдохнул он, встретившись с ней глазами, – Ты хоть представляешь, сколько раз я проезжал мимо твоего дома?

– Правда?

– Чуть не каждую ночь. Я был просто жалок.

«И до сих пор таким остаюсь».

– Но ты хотел, чтобы я ушла отсюда. Злился, увидев меня здесь.

– Я взбесился… ну, разозлился из-за того, что ты не надела костюм. И я решил, что тебя принудили здесь находиться.

Дрожащей рукой он дотянулся до ее волос. Боже, какие мягкие.

– Вишу может так убедительно говорить. А я против того, чтобы сострадание или жалость заставили тебя находиться там, где ты не хочешь.

– Я хотела быть здесь. Я хочу быть здесь.

Она схватила его руку и сжала.

Воспоследовавшая тишина словно говорила: «Боже, наверное, сейчас Рождество». Буч попытался восстановить события последних девяти месяцев, чтобы догнать правду, которая куда-то ускользала. Он хотел ее. Она хотела его. Правда ли это?

Кажется, правда. Кажется, все хорошо. Кажется…

Он позволил опрометчивым отчаянным словам сорваться с губ.

– Марисса, я схожу с ума по тебе. Да, абсолютно чертов… э… схожу с ума. По тебе.

Ее голубые глаза увлажнились.

– Я… тоже. По тебе.

Буч даже не заметил, что переместился. То их разделял воздух, а теперь он прижимался губами к ее рту. Когда Марисса ахнула, он отклонился.

– Извини…

– Ничего… я… просто, я удивилась, – сказала она, глядя на его губы, – Я хочу, чтобы ты…

– Хорошо.

Он склонил голову набок и провел пальцем по ее губам.

– Пододвинься ко мне ближе.

Притянув Мариссу за руку, Буч положил девушку на кровать, затем перекатил на себя так, чтобы она находилась сверху. Весила она не больше воздуха, и ему это нравилось, особенно облако светлых волос. Обхватив ладонями лицо Мариссы, он заглянул ей в глаза.

Ее губы приоткрылись в легкой улыбке, предназначавшейся лишь ему, и Буч увидел кончики клыков. О боже, он должен каким-то образом попасть внутрь ее, проникнуть, поэтому он прижался к ее губам и начал движения языком. Марисса стонала, пока он ее дразнил, а затем они провалились в страстный поцелуй. Буч провел руками по ее волосам и обнял ладонями затылок. Раздвинул ноги, и между ними устроилась Марисса, усилив напряжение там, где он и так уже был тверд и горяч.