На балконе с видом на море стояли двое – мальчик и еще мальчик. Именно так обоих называл третий мужчина, прятавшийся в затемненном номере.

Море, на которое смотрели условные мальчики, называлось Средиземным, омываемый им берег – Лазурным, а город на берегу именовался Каннами и у подавляющего большинства цивилизованных граждан ассоциировался с красной ковровой дорожкой.

Двое на балконе примыкали к большинству, с одной существенной поправкой: красная ковровая дорожка у них ассоциировалась с катафалком, и именно этим специфическим транспортом они страстно желали поскорее «эх-прокатить» скандально известного олигарха Якова Яблонского, он же просто ЯЯ.

Яблонский вышеуказанное желание отнюдь не разделял, не приветствовал, упорно не позволял ему сбыться и в настоящий момент рассекал волны синего Средиземного моря на собственной яхте, габаритами лишь незначительно уступающей тому отелю, на балконе которого томились мальчик и еще мальчик.

– Суета сует, мальчики мои, суета сует! – скучающим голосом произнес третий мужчина, мелодично позвенев кубиками льда в стакане для виски, наполненном чем положено. – Этак, в лоб, к нему не подобраться, надо издали заходить.

– Через Чукотку? – не без язвительности спросил Первый мальчик.

– Не путай олигархов друг с другом, малыш, – хмыкнул Третий. – И я имел в виду не расстояние, а время. Поройтесь в прошлом уважаемого Якова Аркадьевича, найдите что-нибудь человеческое в этой бронзовой статуе, ведь есть же люди, которым он доверяет.

– Уже нет, – сказал Второй мальчик.

– Рядом с ним, конечно, нет, а вот где-то там, в туманных далях его незабываемого прошлого наверняка хоть кто-нибудь остался, – уверенно предположил Третий и снова набулькал себе полный стакан. – Хватит пасти клиента по заграницам! Ступайте домой, в поле, в глушь, в деревню. Найдите у корней и истоков какого-нибудь его родного человечка.

– То есть шерше ля фам? – проявил эрудицию Первый мальчик.

– Не обязательно ля фам, совсем не обязательно, – возразил Третий. – Ищите бывшую любимую, школьного друга, неразлучного институтского товарища, соратника по первым славным авантюрам – любую душеньку, чей призыв способен вызвать теплый ностальгический отклик у нашего кровососа. Придумайте, как зацепить этого аллигатора за живое! Вышибите из него сладкую крокодилью слезу! Выдерните его на тайное романтическое свидание! И в теплой дружеской обстановке сделайте то, что нужно.

Второй мальчик проворно повернулся к морю задом, к номеру передом:

– А вы слышали, что в юности ЯЯ мечтал стать писателем и в течение пары лет вел дневник? Вот бы его почитать!

– Вот бы его найти для начала, – пробурчал Первый.

– Вот и молодцы, мои мальчики, вот и умницы, – похвалил их Третий. – Найдите дневничок, это верная тема. Полистаем, почитаем, подберем наживку для золотой рыбки!

На секретные поиски «дневничка» ушло два месяца. Разных ниточек мальчики перебрали не меньше, чем работящие ткачи-ковроделы, и наконец одна из них привела к бизнесмену помельче. Бывший приятель ЯЯ, он, предположительно, сохранил его юношеские записи.

Мальчики предвкушали занимательное чтение.

Петрович накрыл ладонями чадящий костерок в мусорном баке и зажмурился – от дыма и от удовольствия разом.

Языки пламени потянулись лизнуть задубевшую кожу, и это было как ласка – преступная, случайная и заведомо короткая. Вот-вот кто-нибудь увидит на сизом металлическом экране забора отсветы огня, и тогда поджигателя прогонят криками, а то и тумаками.

– Ах ты, сволочуга, пьянь подзаборная, опять за свое!

Спина под драным пальто зачесалась особенно сильно, как будто гневный бабий крик разодрал не только вечернюю тишину, но и зудящие струпья под лопатками.

Петрович оглянулся, спешно выдернул руки из жаркой вонючей пасти контейнера, ссутулился и заторопился прочь, приволакивая ноги в разбитых башмаках.

– Нет, вы только посмотрите, люди добрые, что делается! – продолжала возмущаться крикливая баба.

Ее массивное тело в белом халате наполовину заполнило собой окно пищеблока.

– Что творится-то, а?! Этот бомжара, тварь вонючая, опять нашу мусорку подпалил!

– Вера Ивановна, немедленно прекратите ругаться, у нас тут дети! – привстав на цыпочки, строго сказал главврач Семин в открытую форточку.

– Дети, – эхом повторил Андрей, не отрывая взгляда от человеческого силуэта в желтом прямоугольнике другого окна.

Здание центра построили «книжкой», и из кабинета главврача хорошо просматривалась палата, расположенная под углом.

– Ему спать не пора? – не оборачиваясь, спросил Андрей доктора.

Фантомас уже с полчаса неподвижно сидел на подоконнике, глядя в ночь, где не происходило ничего интересного.

– Не хочет, – вздохнул Семин.

– Да он ничего не хочет! – раздраженно сказал Андрей.

Он видел, что коробка с очередной новой игрушкой стоит на полу возле кровати. Фантомас ее даже не распаковал.

– То-то и оно! – снова вздохнул доктор.

Андрей выругался гораздо круче, но гораздо тише, чем Вера Ивановна, и прижался лбом к холодному стеклу.

Мальчик на подоконнике был похож на изящную статуэтку – хрупкие плечи, тонкая шея, аккуратные уши, голая голова. Отсутствие бровей и ресниц подчеркивало чистоту и гладкость восково-желтой кожи.

Андрей закрыл глаза и тихо спросил:

– Сережа, сколько еще?

– Андрюша, дело не в деньгах, ты же знаешь, мы делаем все, что можно!

– Я не о деньгах! – Андрей обернулся, сверкнул глазами. – Я спрашиваю, сколько ему осталось?!

– Бог знает, – доктор Семин отвел взгляд в сторону. – Беда в том, что он уже не хочет бороться.

– Он ничего не хочет, – повторил Андрей и вновь посмотрел на сына.

Семь лет. Всего семь! Господи, как ты бываешь несправедлив!

Угловатая фигурка на подоконнике изменила позу. Теперь Фантомас стоял на коленях, прижавшись лицом к стеклу. Под желтыми ладошками и расплющенным в пятачок носом расплылись туманные пятна.

– Куда это он засмотрелся? – удивился доктор Семин.

Зимой роскошные больничные клумбы прятались под снегом, и на лавочках в поздний час не было ни души.

Но кто-то же запустил эту штуку?!

Призрачно белея в темноте, в звездное небо медленно возносился большой целлофановый пакет. Под ним, распухшим, как подушка, яркой звездочкой горел живой огонек.

Андрей дернул раму и настежь распахнул окно.

Подхваченные ветром, со стола доктора вспорхнули бумаги, и стало слышно, как в своей палате смеется Фантомас.

Летательный аппарат прошел совсем близко, и Андрей успел разглядеть и сам пакет (большой мешок для мусора!), и подвешенную под ним на тонких стропах-проволочках горелку – донышко пивной жестянки.

– О-бал-деть! – запрокинув голову, по слогам восторженно произнес доктор Семин.

Андрей скользнул изумленным и недоверчивым взглядом по расплывшейся в широкой улыбке мордашке Фантомаса и выбежал из кабинета, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.

– Андрей Палыч, куда?! – спохватился скучавший в коридоре водитель-охранник.

– Витя, давай за мной! – на бегу скомандовал Андрей и, проскочив мимо лифта, запрыгал вниз по ступенькам.

Старик на балконе пятиэтажки докурил сигарету и по крутой дуге отправил бычок к земле – как будто самолет пошел на посадку. Петрович запомнил место его приземления, выждал немного и пошел подбирать окурок. В этот момент во двор влетели и закружились вокруг чадящего мусорного бака два мужика.

Петрович прижался к стене и боком-боком двинулся вдоль нее к выходу со двора.

– Стой! – заметив движение, гаркнул, как выстрелил, один из тех мужиков.

Петрович замер и зажмурился.

– Витя, не бей его! – подоспел второй мужик.

Он был постарше и очень хорошо одет. Солидный дядька, только весь расхристанный, запыхавшийся и с глазами, как у больной собаки.