Ее искренность сдавила ему горло — ему никогда не приходилось знать женщины, подобной ей, которая доверяла бы ему настолько, что говорила правду о своих чувствах.

— Теодосия, — начал он, лаская ее грудь и гладкую кожу живота, — удовольствия только начались.

Она подняла руку и прижалась пальцами к твердым мускулам под его соском. Очарованная его силой, заскользила рукой вверх, по его массивному плечу, длинным черным волосам и вниз, по выпуклым мускулам руки.

Ее прикосновение едва не свело его с ума — низкий стон напряженной потребности вырвался из его горла, он продолжал бороться за последнюю каплю самообладания, которую еще мог отыскать в буре желания, бушующей внутри него.

С трудом сдерживая страсть, Теодосия уронила ладонь с его руки.

— Ты не допустишь, чтобы я забеременела. — Она заглянула в его глаза, ища подтверждения, что он этого не сделает. — Ведь нет?

— Нет. — Слово слетело с его губ на горячем коротком выдохе. — Сейчас ты девственница и обещаю, по-прежнему будешь ею, когда я закончу. Есть способы.

Его утверждение смутило и в то же время возбудило ее.

— Какие?

Не отпуская ее взгляда, он развязал тесемки ее трусиков и медленно спустил их по ее гладким белым ногам.

Тень беспокойства пробежала по ее векам, когда спала последняя одежда. Она лежала перед ним обнаженной и никогда в жизни не чувствовала себя такой уязвимой и неуверенной.

Роман увидел тревогу, отразившуюся в ее глазах, и смягчил ее глубоким и медленным поцелуем, который заставил ее снова извиваться под ним, только тогда он поднял голову и охватил взглядом нескрываемое великолепие ее тела.

Он не мог говорить, затаил дыхание — только смотрел.

Никогда не видел такого совершенства. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем вернулся дар речи.

— Прекрасная, — прошептал он, — Боже, ты такая прекрасная, Теодосия.

От нее не ускользнула искренность в его глазах: она сияла всей интенсивностью звезды, на которую он ей однажды указал. Крайне тронутая, девушка почувствовала, как ее глаза наполнились слезами.

Едва увидев их, Роман застыл, остановленный старыми и неприятными воспоминаниями, нахлынувшими на него. Но дурные воспоминания тут же исчезли, когда Теодосия повернулась к нему, прижимаясь к его телу в немой мольбе об удовольствии, которое было обещано.

Положив руку на бедро, Роман мягко повернул ее на спину, медленно, готовый в любой момент успокоить девушку, если вернется беспокойство, провел рукой по внутренней стороне бедра и погладил бархатную плоть, а большой палец проник в шелковистые тайники ее женственности.

Теодосия едва не упала с кровати — короткие, но настойчивые волны наслаждения пронзили ее, и она изогнулась навстречу обещанному блаженству.

Наблюдая за игрой нарастающего восторга, отражавшегося на ее лице, Роман проник в нее двумя пальцами — в тот же миг его собственное желание заколотилось, заставив стиснуть зубы.

Боже — какая плотная, горячая и влажная.

А он вырывался из бриджей.

— Это, — выдохнул он, — лишь намек на то, что такое заниматься любовью.

Удивление подбросило ее, когда его пальцы начали пульсирующие движения внутри нее.

— Роман, — она простонала его имя и потянулась к нему.

Его широкая грудь коснулась ее груди, а волосы упали на шею и живот, глубоко в ней замерцала первая искра блаженства — она ахнула, когда незнакомые ощущения возросли, но нежный взгляд глаз Романа убеждал, что он понимает ее чувства и полностью контролирует все происходящее. Не размыкая взглядов, она отдалась его власти, приподняла бедра к его руке — источнику немыслимых ощущений, пробуждающихся внутри нее.

Удовлетворение нарастало: что-то неповторимо прекрасное рождалось в глубинах ее женственности. Напрягшись от ожидания, когда чудесные чувства медленно растекались в каждую часть ее тела, она осознала, что ощущения достигнут апогея и именно Роман вел ее к этой чувственной вершине.

А потом она достигла ее. Теплое и мягкое удовольствие быстро усиливалось, словно цветок, открывающийся великолепию солнца, — слишком прекрасный, чтобы постичь его, — расцвел внутри нее. Она приняла ощущение в полном благоговении, дрожа всем телом от восторга.

Теодосия долго лежала без движения, окутанная нежностью, созданной Романом, когда блаженство, такое искусное, растворилось в мягкий сладостный пульс, оставивший ее настолько удовлетворенной, что она не могла придумать ничего другого, чего можно было еще хотеть в этом мире.

Улыбка тронула ее губы, когда увидела, что Роман наблюдает за ней, следя за каждой эмоцией и чувством, отражающимся на ее лице. Он выглядел таким же счастливым, какой она себя чувствовала, и его удовлетворенность каким-то образом еще больше усилила ее радость.

— Роман, — прошептала она. Переполненная чувством, она погладила твердые мускулы его спины и начала целовать его плечо, грудь и шею.

Ее нежные невинные ласки пробудили в нем желание держать ее вот так всегда и никогда не отпускать. Вместо этого он убрал от нее свою руку и, прижимаясь губами к ее влажному лбу, размышлял над тем, что доставил ей удовольствие, — дал ей вкусить чувственного наслаждения, стал ее первым мужчиной, сделавшим это.

А это для него оказалось больше, чем он мог признаться сам себе.

Роман сел, усадил ее на колени, прижав к груди, — не получившее выхода желание продолжало терзать его, но он не замечал его, сосредоточившись на прекрасной женщине в своих руках.

— Скажи, что не жалеешь, Теодосия, — попросил он тихо, но требовательно.

Искра сомнения, которая скользнула в его глазах, породила в ее сердце нежность. Не сказав ничего, не отрываясь, она смотрела, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку, каждый изгиб и тень на его лице.

Роман значил для нее так много, что стал чем-то особенным. Она не могла объяснить, почему испытывала такую нежность к мужчине — Роману Монтана, как и не отрицала своей привязанности к нему. Еще труднее было представить, как будет чувствовать, когда настанет день их расставания.

— Теодосия?

Нежно коснулась она ямочки на его подбородке, затем погрузила пальцы в прекрасные волосы воронова крыла.

— Скажи, я разрешила называть меня по имени? Он усмехнулся.

— Мисс Уорт и занятия сладостным искусством страсти как-то не укладываются в моей голове, а как насчет тебя? Тоже ведь называла меня по имени.

— Ты знаешь, — пробормотала она, не убирая руку из его густых волос, все еще охваченная наслаждением, — имя Роман происходит от латинского слова Romanus и означает «человек из Рима».

— Не спорь со мной, имя Теодосия происходит от латинского слова Theoknowsia, которое означает «человек, который все знает».

Она опустила руку к его груди, прочертила медленные круги вокруг его сосков.

— Теодосия по-гречески — «божественный дар»: моей сестре Лилиан было шестнадцать, когда родители отчаялись иметь еще детей — мое рождение они сочли подарком с небес. Так я получила это имя.

Ее объяснение застигло его врасплох: как мало она рассказывала о своем прошлом; хотя достаточно сделала предположений о его детстве, но не захотела поделиться с ним своими воспоминаниями. Он решил, что было бы забавно вызвать ее на столь откровенный разговор.

Но не сейчас — позже, когда удостоверится, что не жалеет о произошедшем.

— Я задал вопрос, а ты не ответила.

Она положила голову ему на плечо, удивляясь, что оставалась совершенно обнаженной и не испытывала ни стыда, ни робости.

— Нет, Роман, не жалею. Удовольствие удовлетворило мою физическую потребность, равно как и любопытство, которое продолжало возрастать с тех пор, как ты впервые упомянул о важности сексуального удовлетворения. Ты снова научил меня чему-то, чего я не знала, и за это я тебе искренне благодарна.

Как и раньше, ее признательность нашла отклик в его груди, заставив сильнее биться его сердце.

— Почему ты плакала, Теодосия? — спросил он, продолжая гладить рукой теплую ложбинку между грудями.