— Мама расскажет, когда подрастешь, Женевьева, — эхом отозвался Иоанн Креститель, ковыляя среди высокой травы и островков колокольчиков. — Как твои исследования, мамочка?

Женевьева погладила мягкую головку попугая.

— Сколько лет живут африканские серые, мамочка?

— Около семидесяти, — ответила Теодосия. — Иоанн Креститель еще долго будет с нами.

— Он действительно поразительный Psittacus erithacus, правда, папа? — спросила Женевьева, обратив сияющий голубой взгляд к отцу.

Роман усмехнулся.

— Может, и так, но всегда будет раздражать, надоедать, прикидываясь идиотом, если ему вздумается. — Но его тирада означала искреннюю привязанность к птице, которая, надо полагать, переживет его и будет радовать будущие поколения семьи Монтана.

Попугай хлопнул правым крылом.

— Надеюсь, доктор Уоллэби будет весьма доволен, Женевьева. Он действительно поразительный Psittacus erithacus.

— Женевьева, — спросила Теодосия, — знаешь, кто придет на твой день рождения в следующем месяце?

— Кто?

— Тетя Лилиан, дядя Аптон и кузен Шанселлор.

Женевьева взвизгнула и захлопала в ладоши.

— Научу Шанселлора находить по следам! — воскликнула она. — Бедный Шанселлор. Живет в большом городе и не может многому научиться. Я уже могу так же выслеживать, как и папа. Сегодня он спрятался от меня, но я вспомнила все, чему научилась, и всего за десять минут нашла его. Он прятался в одном из сараев, где кошка с котятами. Мне хотелось взять одного котенка домой, мамочка, они такие мягонькие, как ленты для волос, атласные, что купил папа. Помнишь, когда купил мне те ленточки, мамочка? — весело продолжала она. — Это было, когда мы ездили с ним в город. В тот день он еще купил мне лепешки, но они обожгли нос. Хотела полюбить мятные лепешки, мамочка, но они все равно понравились мне не больше, чем зеленый горошек, от которого у меня ночные кошмары, прямо как от привидений. Ты веришь в привидения, мамочка? Иногда я верю в них, а иногда знаю, что они не настоящие. Так можно взять одного котенка из сарая? Хотела бы оставить одного, если появятся привидения.

Теодосия рассмеялась — ее дочь была мастером по части деревенской болтовни и могла тараторить часами.

— Когда научишь, как Женевьеву, выслеживать тебя по следам, папа? — спросил другой детский голосок.

Роман смотрел, как его четырехлетний сынишка Бо вышел из-за юбок Теодосии. Его золотые волосики и огромные карие глаза казались маленькой копией красавицы матери.

Бо сунул в рот палец, немного пососав, вытащил.

— Мама рассказывала, как ты когда-то выслеживал Иоанна Крестителя, папа. Она сказала, что ты искал по песку на траве.

Роман спешился и подхватил сына на руки.

— Я думал, ты интересуешься мамиными исследованиями, и не остается времени на изучение искусства выслеживания.

— Хочу делать и то и другое, — твердо заявил Бо, запустив свои маленькие пухлые пальчики в длинные густые волосы отца. — Вчера Женевьева учила меня свистеть через крекерные крошки.

— А ему потребовалось много времени, чтобы научиться, папа, — пояснила Женевьева.

Роман засмеялся и поцеловал Бо в лобик.

— Не беспокойся, сынок. Я учил твою маму, как свистеть через крекерные крошки, много лет, но она до сих пор так и не умеет. Что касается выслеживания, то я дам тебе первый урок, как только поговорю с мамой. — Он мягко опустил сына на землю и посмотрел, как дети побежали к пастбищу, где паслись лошади.

Иоанн Креститель заковылял позади них.

— Вчера Женевьева научила меня свистеть через крекерные крошки, — крикнул он и, немного подлетев, вразвалку зашагал дальше.

Улыбаясь, Роман взял Теодосию за руку и повел в тень величественного дуба. Взглянув вверх, она увидела свое имя, вырезанное на самой большой ветке. За эти годы Роман вырезал ее имя на каждом дереве, которое находил на ранчо, и каждый раз, исполняя давний ритуал, поднимал ее на дерево и кормил бутербродами с изюмом.

— Если хочешь, испробую твое лекарство от импотенции, — предложил Роман, положив руки по бокам ее пышной груди, кивнув в сторону бутылочки с жидкостью на деревянном столе. — Через несколько часов после приема улизнем в комнату и убедимся, хорошо ли оно действует.

Теодосия припомнила мгновения любви, которыми они наслаждались предрассветными часами. Утренние удовольствия довольно часто предшествовали началу дня. Женевьева и Бо были зачаты в два подобных утра.

И, вероятно, во время прекрасного рассвета, два месяца назад, он сотворил ребенка, которого она сейчас носила.

Она улыбнулась.

— Роман, поверь, тебе не надо ни единой капли таких средств.

Увидев тайну в ее улыбке и огромных глазах, он мгновенно прикоснулся к животу.

Теодосия положила на его руку свою ладонь.

— В январе у нас появится еще один ребенок. Он смотрел на нее долго и нежно.

— Я люблю тебя, Теодосия.

— И я люблю тебя, Роман.

Заключив ее в свои объятия, долго держал и думал, как много значит она для него: коснувшись губ, перевел взгляд на брошь; погладил рубиновое сердце, любуясь сиянием солнечного света на его сердечных струнах.