– А у вас, значит, мужские штучки есть?

– Дык, есть, – нехотя признались мужики.

– И посмотреть можно, – продолжала я пробираться к сути.

– Че?.. Прям при свете? – испугались мужчины.

– А что, они у вас светобоязливые? Как вампиры? – изумилась я, ухихикиваясь. – Как солнце увидят, так сразу в норку прячутся?

– Че сразу в норку! – жестоко оскорбились похитители. – Просто господин граф предупредили, что ежели что… то он нас – того…

– Чего – «того»? – Мне была интересна моя степень нужности графу.

– Лишит потомства, – с тоскливым вздохом признались мужики, – будущего!

– А-а-а! – прониклась я. – Ясно. Это серьезная причина. Тогда, может, развяжете – и спокойно доедем?

– Ты нас, девка, уж прости, – покаялся второй похититель, – но у нас евойный приказ. Потерпи чуток. Скоро ужо будем на месте.

И мы снова запрыгали по дороге. Я и горшок. Под мой несмолкаемый аккомпанемент. В конце концов, у меня получилось хоть немного защитить лицо. Мокрые веревки ослабли от моего ерзания, и мне удалось чуть вытащить одну руку и прикрыть лицо, пригнув голову.

Ехали мы, ехали и наконец приехали… В смысле – наш караван прибыл к месту назначения. Я почувствовала, как бег животного замедлился и жеребчик, или кто там у них был под седлом, вскоре остановился. Меня осторожно сняли, перевернули личиком вверх (вот спасибо, благодетели! Горшок тут же наделся мне на лицо!) и потащили. Тащили минут десять гулкими коридорами, поднимаясь по лестницам. Я уж было подумала – задохнусь во цвете лет. Но не успела. Все же донесли.

Меня поставили на ноги и сдернули мешок. Факир был пьян, и фокус не удался! Горшок не улетел с мешком, а плотно оседлал мою голову, наподобие короны. А что? Я у себя в душе всегда королева!

– Почему она мокрая? – раздался мерзкий голос графа. – Что это?

– Это слезы! – радостно заявила я, щурясь на свет одним глазом, потому что второй открываться не хотел. Мир виделся сквозь неясную радужную пелену, меня мутило и качало. От моего костюма несло, будто от помойного ведра – прокисшей похлебкой, конским потом и еще черт знает чем. Внутри термоядерным комом опять начала разгораться лютая обида и злость.

– Так много? – поразился Алфонсус.

– А то! – возгордилась я. – И сейчас я немедленно кое-кому продемонстрирую, как именно страдала!

– Не надо! – протянул руки в жесте отрицания подтоптанный граф. – Давай по…

Я перебила:

– Надо, Фоня, надо! – настойчиво уговаривала его, стягивая с головы горшок и начиная постукивать по донышку наподобие тамтама. Ух-х! Ритм войны.

Граф отодвинулся, расширенными глазами глядя на приближающееся чудо, подтанцовывающее в нервной судороге.

Я обвела всех присутствующих безумным взглядом, запоминая дислокацию. Но Алфсуслик подстраховался и, кроме нас двоих, в кабинете никого не было.

– Аг-га! – обрадовалась я, умело отсекая мужика от двери.

– Алисия! – предупреждающе прикрикнул их светлость. Впрочем, очень неуверенно прикрикнул. Без огонька.

Я воодушевилась и метнула в него родной горшок, напевая:

– Алисия, прекрати! – начал более мягко увещевать меня барин, шустро отпрыгивая и ловко уворачиваясь от летящих в него тяжелых подручных предметов.

– Я еще не все спела! – проурчала я. А что вы хотите? Похищенная женщина – это вам не шутка! – Тебе, зайчик мой, не нравится, как я пою?..

– Нравится! Очень нравится, – расцвел слащавой улыбкой граф, усиленно подлизываясь, что меня насторожило и обозлило еще больше. Когда такие, как он, вдруг подлизываются – жди для себя большой армагеддец! – Только присядь, золотко мое, давай поговорим.

Нетушки. «Эту песню не задушишь, не убьешь!»[4] Нас не подкупить такой фальшивой монетой.

– Щас! Непременно! – согласилась я, примериваясь к метательному снаряду системы канделябр. – Как токо допою – так сразу и поговорим. Подробно. Если от тебя что-то останется, прыткий ты мой!

Метнула, промазала и провыла:

– Девушка! – грозно заорал их светлость, который уже больше своей хитро… мудрой головушкой на фоне обоев не отсвечивал и благоразумно предпочитал отсиживаться в засаде под столом, пока гибло его бесценное родовое имущество. – Это может плохо кончиться!

А я продолжила развлекаться.

– Для тебя, мой птенчик, – точно! – парировала его угрозу.

– Почему для меня? – высунул любопытную голову граф из-под стола и тут же спрятался обратно, увидев фурию, вальяжно разлегшуюся на столешнице и поигрывающую ножом для вскрывания писем. – Я могу позвать слуг!

– Можешь, – не стала отрицать я очевидного. Зачем? – И они даже придут. И меня, как ни прискорбно, скрутят мигом… Вот только вот ТЫ потом всю жизнь будешь кричать очень тонким голосом и при желании сможешь выступать сопрано в хоре мальчиков. Это как раз я успею!

– Стерва! – обиделся Алфонсус.

– Суслик! – не осталась я в долгу.

– Деревенщина!

– Эксплуататор!

– Вот и поговорили, – надулся граф. Пустил «замануху»: – А у меня к тебе есть деловое предложение…

– Да-а? – проявила я необъяснимую склонность к милосердию. Как говорится, «только для вас и только сейчас – скидка на беседы с похитителями по цене два в одном!». – Ладно. Объявляю временное перемирие. Вылезай на переговоры.

Противник пока не решался. Умничка. Так и запишем: не по годам умен, легко поддается дрессуре.

Я обвела удовлетворенным взглядом разгромленную комнату, скромно заметив:

– Кабинет был оБделан в лучших традициях!

И насладилась скорбным стоном графа, созерцавшего разруху.

– Все так плохо? – решила для разнообразия побыть добренькой.

– Это был мой любимый кабинет… – грустно сообщил мне Алфонсус и высморкался в необъятный носовой платок с монограммой.

– Мда-а? – скромно устыдилась я. – А зачем в дорогое гостей пускаешь? Не все, как я, смирные, могут порой и в глаз дать.

– Лучше бы в глаз, – вздохнул мужчина и посмотрел на меня исподлобья, как будто прицениваясь: если меня продать, то покроет ли прибыль понесенные им убытки? От его пронизывающего взгляда засвербело в носу. Захотелось почесаться и заверить, что нет. За меня много не дадут!

– Дать? – вернулась к теме разговора.

– Чего? – как-то насторожился, даже скорее – испугался граф, незаметно отодвигаясь.

– В глаз, – невинно напомнила ему о его пожелании, надувая губы и делая их похожими на большой сковородник.

– Не надо, вот уж обойдусь без этого счастья, – отмахнулся господин, усаживаясь в кресло и предварительно смахнув на пол осколки антикварных статуэток, по которым я устроила стендовую стрельбу не менее антикварными тяжелыми бронзовыми подсвечниками. – Давай лучше поговорим о наших делах.

– Давайте поговорим… о ваших делах, – беззаботно согласилась с оратором, все еще сидя на столе и счищая с единственного платья прилипшую вареную репку. При этом во все глаза (второй глаз к тому времени открылся) пялилась на своего похитителя.

Напротив меня величественно восседал высокий худощавый мужчина в роскошном бархатном костюме а-ля «Генрих Восьмой».

На вид мозгляк, хотя его подбитые ватином плечи и широкие рукава частично скрыли этот довольно-таки существенный для мужского пола недостаток. Лицо породистое, узкое. Хитрые, близко посаженные глазки темно-карего цвета, маленькие и блестящие, вместе с узким подбородком и большим горбатым носом создавали картину мелкого грызуна. Ну, пасюка такого молоденького или мыши-переростка. На лице застывшее выражение ехидства.