– Вот последнего, Леопольдо, у тебя действительно нет, – Леопольдо уловил в голосе матери явную обиду.

Вздохнув, он произнес:

– Давай сделаем так, мама́. Я поговорю с Ангеликой, и если она согласится, тогда сегодня вечером мы придем к вам с папой на ужин. Договорились?

– А сам ты, что, уже не способен принимать решения? Так бы ты мать слушал как девушку. Но я-то мать, родная душа, а она – сейчас есть, завтра уже может и не быть. Девушка – не жена, ее ничего не держит. Сколько у тебя их было, и где они сейчас? Поди знай, а тоже девушки, между прочим, были.

– Это уже не важно, мама́. Сейчас у меня Ангелика. Мы с ней вместе уже два года. Хоть ты это и не принимаешь, но она моя фиданцата[9]. К тому же, мы живем вместе. Я люблю Ангелику, и когда-нибудь мы с ней поженимся.

– Ох, эти новомодные веяния. Не к добру это. Гражданский союз богом не предусмотрен. Это все от лукавого. Одного не понимаю, Леопольдо. Чем тебе девушки из Ареццо не нравятся? Зачем тебе эта полентонэ? Она даже говорит не по-нашему. Разве тебе мало наших девушек, Леопольдо? Смотри, какая красавица Софи, дочь моей подруги доньи Риччи. Che bella[10]! А хозяйка какая! И постирает, и погладит, и накормит. Ох, Леопольдо.

Леопольдо вспомнил дочку синьоры Риччи, Софи. Небольшого роста, с обвисшим животом, сутулую, с лошадиным профилем и неровными рядами зубов. Только очень пьяный синьор мог назвать ее красавицей. Разве можно было ее сравнить с Ангеликой, его беллой? Только в самом ужасном сне. Ангелика в отличие от большинства итальянок была настоящей красавицей, современной Венерой, ниспосланной богами на грешную землю дарить людям любовь и радость. Ангелика нисколько не походила на ту массу согбенных, глазастых и неряшливых соотечественниц, окружающих Леопольдо изо дня в день. Возможно, все дело было в том, что мать Ангелики родом была из Восточной Европы, из Украины, а славянки издавна славятся своей красотой. Но не только внешностью привлекала его к себе Ангелика. Нет, не только и не столько. При желании и упорном поиске симпатичную девушку можно было бы найти и среди его соотечественниц. Главное, что нравилось Леопольдо в Ангелике – ее характер. Ангелика виделась ему мягкой, заботливой, чуть капризной, но не эгоистичной. В общем, она была другой, не такой как все. Поэтому уже спустя месяц после их знакомства Леопольдо подарил Ангелике дешевенькое обручальное колечко, дабы другие знали, что эта красавица уже занята. Так Ангелика стала его фиданцатой, его невестой. И именно тогда он купил квартиру, правда, не без помощи родителей, и съехал с родительской квартиры, чтобы жить со своей волшебной амор[11].

Леопольдо слушал словоизлияния матери, а сам смотрел в окно и улыбался. Он свой выбор сделал давно, два года назад, когда только познакомился с Ангеликой, своей волшебной любовью, его фиданцатой. По правде говоря, у него было несколько фиданцат и до Ангелики. Но то было все несерьезно, так, поиграться, затащить в кровать, ничего более серьезного с ними он и не планировал. Он им даже колечки не дарил. Но когда он встретил Ангелику, все стало иначе. Она перевернула его привычный мир, из-за нее он покинул отчий дом, где прожил больше двадцати пяти лет своей жизни и впервые за свою холостяцкую жизнь начал подумывать о том, что Ангелика – девушка, на которой он женится. И ему было совершенно наплевать, откуда Ангелика родом – из Калабрии или из Ломбардии, да пусть даже из Африки. Важна была только амор. А вот амор у него была сильной. Часто он и сам удивлялся ее силе: подарки, прогулки, поездки к морю, собственноручно приготовленный ужин. И все это было не только тогда, в конфетно-цветочный период, но и сейчас, спустя неполных два года. Ничего не изменилось, разве что амор только усилилась.

Леопольдо остановил машину на светофоре, обратил внимание на двух донь пенсионного возраста, прогуливающихся в столь раннее время по тротуару. В элегантных юбках и блузках, с платочками на шее, сережками, тщательным макияжем, отпедикюренными ногами и отманикюренными руками. Эти две синьоры могли бы дать фору по части умения подать себя любой молодушке.

Светофор мигнул зеленым. Леопольдо добавил газу, машина тронулась с места. Дождавшись, когда мать сделает паузу, чтобы набрать воздух в грудь перед выбросом новой порции слов, Леопольдо произнес:

– Мама́, я приехал на работу. Увидимся за ужином.

– Не спеши, Лео. Я еще не все сказала. Хотела спросить: не мог бы ты сегодня прийти на ужин сам, без своей полентонэ?

– Ангелика, мама́, Ангелика! – крикнул Леопольдо. – Перестань называть ее полентонэ!

– Что ты раскричался на меня, Леопольдо? Подумаешь, обмолвилась.

– Знаю я твое "обмолвилась", мама́. Почему ты хочешь, чтобы я пришел один?

– Какая разница, почему хочу? Просто хочу пообщаться со своим сыном наедине. Разве это запрещено в наше время?

– Нет, мама́, не запрещено, только я хочу знать истинную причину твоего желания.

– Нет никакой истинной причины, Леопольдо.

– Я подумаю, мама́. Пока.

– Пока, милый.

Леопольдо закончил разговаривать и бросил мобильник на приборную панель. Как же трудно порой бывает разговаривать с собственной матерью.

– И ведь не спроста она захотела, чтобы я пришел один, без Ангелики? – думал Леопольдо. – Что она задумала? Как же я пойду без Ангелики? И чем займется Ангелика, пока меня не будет?

Леопольдо дал по тормозам, когда ехавшая впереди машина остановилась. Вместе с ней остановилась и встречная машина, желтый "рено". Из окон высунулись головы. Леопольдо выругался. То ли соседи, то ли приятели решили выяснить друг у друга как дела. При этом они нисколько не озаботились тем, что их машины преградили дорогу.

Леопольдо посигналил. Послышались автомобильные гудки сзади, спереди.

– Che cazzo vuoi[12]?! – крикнул Леопольдо один из водителей, махнув рукой.

– Va fa'n'culo[13]! – закричал другой, размахивая рукой, словно готовился к взлету. – Mille cazzi nel tuo culo[14]!

– Уступите дорогу, – крикнул кто-то из водителей.

– Ten'cazzo[15]! – послышалось в ответ.

Раздался хохот, головы болтунов исчезли внутри салонов машин. Машины тронулись с места и покатили по брусчатке, давя колесами мелкую пыль.

Несколько часов спустя, уже сидя в своем кабинете, Леопольдо гулял взглядом по экрану мобильника и чувствовал странную неловкость. Надо было позвонить Ангелике и сообщить об ужине в доме его родителей. Делать же это ему совершенно не хотелось. В последние недели и даже месяцы Леопольдо стал избегать совместных семейных ужинов, не желая снова и снова выслушивать упреки матери в адрес Ангелики. Матери Ангелика не нравилась и вряд ли только из-за того, что девушка была из другой провинции. С этим синьора Витале со временем, конечно же, смирилась бы. Дело было в другом, а именно в том, что мать Леопольдо считала девушку недостойной парой своему сыну, так как та, по ее мнению, не раз слышанному Леопольдо, была карьеристкой, а значит, не сможет достаточно времени и внимания уделять ее любимому сыну. Леопольдо часто спрашивал мать, на чем аргументируются ее слова, на что синьора Витале голосом, полным возмущения, говорила: она никогда не сидит дома. Леопольдо пытался объяснить матери, что Ангелика журналист, у нее работа такая – не сидеть на месте. Если бы она сидела дома, то ее бы и в Ареццо не было, на что синьора Витале говорила: и было бы очень хорошо. В итоге Леопольдо начал все реже и реже ходить с Ангеликой в гости к своим родителям, да и звонить не спешил, зная, что мать не упустит возможности в который раз перемыть косточки Ангелике.