В течение 13 лет Козловский путешествовал по Европе. Он быстро сводил знакомства с самыми разными людьми. Этому способствовал как колоритный, невольно привлекавший внимание внешний облик русского дипломата – он был чрезвычайно тучен, румян, с приятным живым лицом, постоянно озаренным легкой любезной улыбкой, – так и его обширные познания в разных областях, от математики до поэзии Древнего Рима. Ум, остроумие, дар слова, редкое обаяние – по свидетельству знавших Козловского, его невозможно было не полюбить. От «русского европейца» были в восторге при французском и британском королевских дворах, с ним дружили столпы культурной Европы – Шатобриан, мадам де Сталь, Байрон (который упомянул Козловского в 7-й песне поэмы «Дон Жуан»), Гейне. В Оксфорде Козловский первым из русских был удостоен звания почетного доктора гражданского права. Время от времени он выступал в качестве публициста – напечатал за рубежом статьи «Некоторые статьи о греческом восстании и позиции России по отношению к нему» (1821), «Опыт истории России» (1820–1823), «Социальная диорама Парижа. Сочинение чужестранца, проведшего в этом городе зиму 1823 и часть 1824 года» (1825).

В 1826 г. воцарившийся в России Николай I потребовал от Козловского вернуться на Родину, на что князь Петр Борисович, чувствовавший себя в Европе как рыба в воде, ответил вежливым, но непреклонным отказом. Случай был исключительным: как-никак «невозвращенцем» становился не кто-нибудь, а дипломат в ранге посланника!.. Но международный скандал все же решили не раздувать, уж больно заметной и известной фигурой был Козловский. К тому же его многочисленные знакомства в европейском свете играли на руку внешней политике России – ведь князь создал и успешно поддерживал положительный образ русского за рубежом. Козловскому всего лишь сократили на полторы тысячи рублей пенсию.

Только осенью 1835 г. нужда пригнала князя Петра Борисовича в Россию. Но приезд на Родину вовсе не был покаянным. Князь мгновенно завоевал злоязычный петербургский свет и стал всеобщим кумиром. В светские салоны начали приглашать «на Козловского».

Правда, быт самого «льва сезона» часто изумлял даже его близких приятелей. По воспоминаниям поэта князя П.А. Вяземского, «мы тогда с Жуковским часто навещали его и заставали то в ванной, то на кровати. Несмотря на участие в его недугах, нельзя было без смеха видеть барахтавшуюся в воде эту огромную человеческую глыбу. Здесь можно кстати употребить это прилагательное – “огромное”, которое так часто и неуместно ныне у нас употребляется. Пред нами копошился морской тюлень допотопного размера. До цинизма доходящее неряшество обстановки комнаты его было изумительно. Тут уж не было ни малейшего следа, ни тени англомании. Он лежал в затасканном и засаленном халате; из-за распахнувшихся халата и сорочки выглядывала его жирная и дебелая грудь.

Стол обставлен и завален был головными щетками, окурками сигар, объедками кушанья, газетами. Стояли склянки с разными лекарствами, графины и недопитые стаканы разного питья. В нелицемерной простоте виднелись здесь и там посуда, вовсе не столовая, и мебель, вовсе не салонная. В таком беспорядке принимал он и дам, и еще каких дам, Господи прости! Самых изящных и самых высокорожденных».

К 1836 г. относится знакомство Козловского с Пушкиным. Они быстро сдружились, и в пушкинском журнале «Современнике» вскоре появились статьи Козловского «Разбор Парижского математического ежегодника на 1830 год» и «О надежде». По просьбе Козловского Пушкин начал переводить с латинского подлинника Ювенала и почтил князя стихами, которые начинались так: «Ценитель умственных творений исполинских, / Друг бардов английских, любовник муз латинских…» «Козловский стал бы моим Провидением, если бы решительно захотел сделаться раз навсегда писателем», – писал Пушкин Чаадаеву.

Примирение Козловского с Николаем I прошло успешно, и просьба князя о повторном вступлении на службу в российский МИД была удовлетворена. Правда, ответственный пост ему больше не доверили, а направили в Варшаву, состоять при особе наместника в Царстве Польском. Но служить Козловскому оставалось недолго. 26 октября 1840 г. обаятельный «русский европеец» скоропостижно скончался в Баден-Бадене на 56-м году жизни.

После смерти Козловского П.А. Вяземский писал: «Ни в сфере государственной деятельности, ни в литературе, ни на каком другом гласном общественном поприще он не занимал высшего места, места, ему особенно присвоенного. Никакие обязанности, никакая ответственность, собственно, на нем не лежали… Но в одном отношении был он полным представителем одного ясного и высокого понятия: он был вполне человеком необыкновенно умным, необыкновенно просвещенным, необыкновенно добрым. Сего довольно, чтобы иметь верное, неотъемлемое место в частной современной, если не во всеобщей истории человечества и верное и неотъемлемое право на любовь и уважение ближних, на слезы и скорбь благодарной памяти».

Вяземский оказался прав – память о Козловском сохранили многие знавшие его люди. Уже в 1845 г. в Лейпциге вышла первая биография князя Петра Борисовича. В дальнейшем о нем увидели свет еще две книги – «Русский европеец» Г.П. Струве (Сан-Франциско, 1950) и «Петр Борисович Козловский» В.Я. Френкеля (Ленинград, 1978).

Княжна Зинаида Александровна Белосельская-Белозерская родилась 3 мая 1789 г. в Дрездене в семье посланника России в Саксонии, князя Александра Михайловича Белосельского-Белозерского и его жены Варвары Яковлевны, урожденной Татищевой. Рано лишившуюся матери девочку воспитывал отец – человек широко образованный и просвещенный, большой любитель искусств. Именно от него Зинаида переняла безупречный художественный вкус и способности, позволившие ей в будущем стать настоящей «русской европейкой».

В 1810 г. княжна Зинаида вышла замуж за князя Никиту Григорьевича Волконского. Жизнь семьи заключалась в многочисленных придворных обязанностях и мероприятиях. Но от других придворных дам Зинаиду Волконскую отличали многочисленные таланты, видимые, что называется, невооруженным глазом: она прекрасно знала литературу – русскую и европейскую, писала стихи и прозу, сочиняла оперы, в которых сама исполняла главные партии, могла поддержать разговор на любую тему, от политики до философии. Молодая княгиня стала звездой Венского конгресса 1815 г., одной из любимых собеседниц и корреспонденток императора Александра I.

В том же году Волконская впервые поселилась в Риме. Ее палаццо Поли стал одним из центров светской жизни Вечного города. По-видимому, именно тогда Волконская под влиянием иезуитов тайно перешла в католичество – тайно, поскольку для придворной русской дамы «измена вере» была совершенно недопустима. В 1817-м она возвращается в Россию, где с головой погружается в изучение русской истории и культуры. Впрочем, в чопорном и холодном петербургском свете такое рвение вызвало лишь насмешки, и в 1824 г. у княгиня Зинаида переезжает в Москву, где селится в доме своей мачехи на Тверской (он сохранился в перестроенном виде, сейчас там гастроном «Елисеевский»).

Как выяснилось, такой шаг был совершенно правильным. В Москве Волконскую ждал очень теплый прием, и в краткий срок ее салон стал одним из самых модных мест Первопрестольной – у нее регулярно собирались известные писатели, музыканты, журналисты, ученые. Князь П.А. Вяземский называл дом Волконской «волшебным замком музыкальной феи», Пушкин обессмертил его хозяйку как «царицу муз и красоты». Появился у Волконской и постоянный преданный поклонник – юный поэт Дмитрий Веневитинов, посвятивший княгине множество стихотворений.

Впрочем, «эпоха Волконской» в Москве закончилась уже в 1826 г. Она устроила проводы в Сибирь жен декабристов, после чего за ней был установлен тайный надзор полиции. А после того как император Николай I узнал о переходе Волконской в католичество, он впал в настоящее бешенство. Волконская почла за благо перевести все свои капиталы на имя сына и в 1829 г. навсегда переселилась в Рим – город, который играл в ее жизни не менее важную роль, чем Москва. На окраине Вечного города княгиня Зинаида приобрела участок земли, где архитектор Джованни Аззури выстроил по ее заказу прекрасную виллу (ныне – резиденция посла Великобритании в Италии). Здесь Волконская жила летом, на зиму переезжая в палаццо Поли в центре Рима.