Я провел ночь перед наступлением в 107-м полку. Вместе с замполитом полка майором Г. И. Кузнецовым мы пошли в 1-й батальон, которым временно командовал начальник штаба полка майор Николай Степанович Локтионов.
К этому времени батальон занял исходное положение для атаки. Командиры и политработники, как говорилось тогда, доводили боевую задачу до каждого воина. Есть в военном языке такие неизящные, но абсолютно точные выражения: «Доводить до каждого». Именно доводить, чтобы задача дошла до сознания любого бойца, а не осталась лишь в документах на командном пункте. Мы рассказывали о провалившихся планах немецкого командования, о героизме наших солдат в боях под Понырями, о том, что настало время и нам сравняться с ними в мужестве.
— Наступать будет нелегко. Перед нами шестая пехотная дивизия немцев и до сотни танков... — начал я разговор в одной из рот.
— Так много? — прозвучал чей-то встревоженный голос. Но тут заговорили почти все сразу:
— Ничего, будем бить!.. Давно руки чешутся!..
Желание наступать было огромное, уверенность в своих силах — неодолимая, и это уже, по крайней мере, половина победы!
Ночью многие солдаты не спали. Трудно даже привычным ко всему людям заснуть перед боем! Хочется говорить о самом близком, дорогом, о том, за что завтра пойдешь хоть на смерть.
Родина? Конечно Родина! Но ведь она каждому видится по-своему — через свою любовь, свои березки...
В землянках и укрытиях фронтовые друзья открывали друг другу самые сокровенные мысли, писали письма, складывали треугольниками и отдавали старшине роты.
Кто-то рядом со мной вполголоса запел полюбившуюся фронтовикам песню:
...Ты меня ждешь
И у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю,
Со мной ничего не случится...
Что ж, может быть, в этой вере в особую силу женской преданности и чистоты, способную охранять солдата от смерти, был свой глубокий смысл.
Подошел парторг батальона капитан Клименко, высокий, худощавый, с жестким обветренным лицом. Считался он человеком суховатым. На политработу был переведен с командной должности. Разговаривать много не любил. Сев рядом со мной, Клименко вынул из полевой сумки пачку бумаг и молча подал мне.
— Что это?
— Двадцать девять заявлений с просьбой принять в партию. Все они поданы сегодня... Вот так!
Было темно, и я не мог прочесть заявлений, но я перебирал их и, мне кажется, даже на ощупь угадывал биение сердец, которые отдавали себя партии до конца.
— Вот так!.. — повторил Клименко. Он не хотел выдавать волнение и закончил официально: — Разрешите идти. Надо подготовить и рано утром провести заседание партбюро.
— Иди, Василий Никитич!
Я отдал ему заявления, пожал руку.
15 июля на рассвете я возвратился на КП дивизии. В 5 часов 45 минут началась артиллерийская подготовка. В небе появилась наша авиация. Гул непрерывный, все нарастающий. Раздались тысячи взрывов. Слившись воедино, они как бы потрясли небо и землю.
На наблюдательном пункте дивизии находились командир 17-го гвардейского корпуса генерал-лейтенант А. Л. Бондарев и командиры приданных частей.
В 6 часов артиллерия перенесла огонь в глубь немецкой обороны и пехота поднялась в атаку.
Среди взрывов, сквозь пелену дыма было видно, что наши бойцы стремительно пошли вперед. Могучее «ура» донеслось до нас. И вот уже подразделения дивизии врываются в первую траншею противника. У меня от радости захватывает дух, учащенно бьется сердце. Вот он, долгожданный день! Многие месяцы мы его ждали, готовились к нему.
Но успех только-только обозначился. Оправившись от первого удара, фашисты стали оказывать ожесточенное сопротивление. На правом фланге дивизии 111-й полк задержался в первых траншеях противника.
— Почему полк не продвигается? Что там делает ваш командир полка? — резко спросил Бондарев. И не дождавшись ответа от комдива, обратился к начальнику политотдела корпуса и ко мне:
— Надо добраться до сто одиннадцатого полка, разобраться на месте...
Командный пункт полка мы нашли в небольшом кирпичном здании вблизи железной дороги. Противник вел усиленный огонь из дальнобойных орудий. Тревожно завывая, «юнкерсы» входили в крутое пике и бомбили.
Не успели пробраться в дом, как в него ударил тяжелый снаряд. Половины здания как не бывало. Спасла бетонная стена, перегораживавшая дом на две части. Когда рассеялись пыль и дым, мы увидели убитого Акчурина — агитатора полка и раненого инструктора политуправления фронта Алиева.
Командир полка Ш. В. Челидзе понял причину нашего прихода и, не дожидаясь вопросов, стал горячо объяснять:
— Задачу выполним. Люди готовы на все. Смотрите, какой сделали рывок. Скоро возобновим атаку. Только зачем напрасные потери? Подбросьте огоньку. И пусть наша авиация отгонит небесных музыкантов (так называли наши солдаты пикирующие бомбардировщики противника Ю-87). Тогда мы себя покажем...
Я слушал Челидзе и чувствовал: он на ветер слов не бросает.
Подмога не заставила себя ждать. «Сыграли» гвардейские минометы, появились «яки» и «лавочкины».
Атака возобновилась. Вместе с политработниками полка мы поспешили на передний край. Призывный клич «Коммунисты и комсомольцы, вперед!» разносился во всех батальонах и ротах. Политработники полка — заместитель командира по политчасти майор Г. А. Прохоров, парторг старший лейтенант Д. И. Власов — в цепи наступающих, комсорг Николай Бобровский первым врывается в траншею противника...
Гитлеровцы применили свой излюбленный ход. На стыке частей они протолкнули группу автоматчиков, которые должны были посеять панику среди наступающих. Однако этот шаблонный прием не имел успеха. Высланный навстречу взвод младшего лейтенанта К. В. Евсеенко полностью уничтожил вражеских автоматчиков.
В районе Березового Лога произошла серьезная заминка. Гитлеровцы ураганным огнем прижали к земле нашу пехоту. Челидзе немедленно послал туда своего заместителя по строевой части майора Полякова.
Поляков был замечательным человеком. Порывистый, словно переполненный бьющей через край жизнерадостностью, веселой энергией, он умел вести за собой людей легко, без принуждения. Он сам верил в свою счастливую звезду, и другие всегда верили, что с ним не пропадешь. Поэтому, наверно, ему давалось то, что порой казалось невозможным.
Все эти замечательные качества Полякова раскрылись во время боев в окружении под Левошкино на Северо-Западном фронте. Как помнит читатель, Борис Алексеевич командовал тогда батальоном и первый в дивизии был награжден двумя орденами Красного Знамени. И хотя, конечно, отлично знал и грязь и труд войны, сохранил романтическое отношение к подвигам. Известная пушкинская строка «есть упоение в бою» могла бы выразить обычное душевное состояние Полякова. Недаром с этой строкой перекликалась песня о Полякове, сложенная его солдатами:
Два ордена Краснознаменных —
Его боевой аттестат.
Он битвою был упоенный,
Как истинный русский солдат.
Песня была не ахти какой грамотной, но пели ее долго и увлеченно.
В двадцать лет он уже в звании капитана командовал батальоном, затем стал майором и заместителем командира полка по строевой части.
Челидзе, как и все мы, безгранично доверял Полякову. Едва тот ушел, как командир полка сказал:
— Ну, теперь все будет в порядке...
Центром вражеской обороны, ее ключевым пунктом на участке, где продвижение задержалось, стал вкопанный в землю тяжелый танк. Он едва возвышался над полем боя и был плохой мишенью для нашей артиллерии. Мощная лобовая броня надежно охраняла его от осколков и выстрелов из ПТР. И орудие танка, оставаясь неуязвимым, било непрерывно и точно.
