Попытались связаться с фронтом. Из этого ничего не получилось. Не отвечал нам больше и штаб армии. Связь с ним восстановилась только во второй половине дня, когда стало очевидно, что противник обошел фланги дивизии и пытается взять нас в клещи с двух сторон. Мне опять приказали начать отход, но уже не на восток, а почти на юг, в район Погара, с последующим выходом на рубеж реки Десны к Трубчевску.
- А теперь, - "предупредили" нас из штаба армии, - связь снова закрываем и откроем только завтра...
Что это означало, мы понимали: армейский КП будет перемещаться в другой район.
Я созвал командиров частей. Они явились почерневшие от пыли, многие были с окровавленными повязками. Иные совсем не прибыли - оказались убитыми. Вместо них я видел теперь новых командиров. Одних кто-то успел назначить, а другие приняли управление войсками д бою по собственной инициативе. У некоторых я заметил кавалерийские петлицы. 21-я кавалерийская дивизия, как высокоподвижная ударная сила, фактически уже не существовала, и ее спешенные подразделения примкнули к нашим.
Не успели начать совещание, как на КП влетел запыхавшийся дивизионный интендант В. П. Чечерин и сообщил, что немецкие танки показались у деревни Титовка, где располагались тылы дивизии. Высланная туда разведка подтвердила: Чечерин не ошибся. Дивизия, развернутая фронтом на запад и север, оказалась в полном окружении. Танковые колонны врага громыхали уже по пыльным дорогам от Рославля на Унечу.
Тогда мы, конечно, не знали, что 13-я армия находилась в полосе, выбранной гитлеровским командованием для нанесения удара в тыл всей гомельской группировки советских войск. Для этого Гудериану пришлось снять значительные силы с основного, смоленского, направления и повернуть их к югу, на соединение с группой армий "Юг".
Как стало известно только теперь из мемуаров Гудериана, дневников Гальдера и других источников, у верхушки вермахта не было единодушия в этом вопросе. Командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал фон Бок считал, например, что отвлечение части сил со смоленского направления сорвет выполнение намеченной наступательной операции на Москву. Однако Гитлер настоял на ликвидации "гомельского выступа", нависавшего с одной стороны над правым флангом ударной группировки Гудериана, а с другой угрожавшего рвавшимся к Киеву войскам группы армий "Юг". По всей вероятности, ожесточенные бои, которые мы вели
В июле на рубеже реки Сож, не на шутку встревожили Гитлера, и он решил во что бы то ни стало разделаться с войсками, преграждающими путь Гудериану.
Второе окружение 132-й стрелковой дивизии переживалось нами куда более хладнокровней, чем первое. Имея уже некоторый опыт в этом отношении, я понимал, что главное теперь - это не терять напрасно ни одной минуты, сразу поставить перед людьми четкую и ясную задачу. И такая задача была поставлена: с наступлением темноты внезапно атаковать противника и разорвать кольцо окружения.
Командирам частей я указал на местности, где и когда нужно сосредоточиться, на каких рубежах развернуться для атаки и в каком направлении следует двигаться после прорыва. Штаб наметил уравнительные рубежи по оси движения, удаленные один от другого примерно на 25 км. Конечным являлся рубеж в районе Погара, который был указан нам приказом командующего 13-й армией. В рамках этого плана командирам частей предоставлялось право действовать самостоятельно.
В напряженные часы подготовки к ночной атаке (как, впрочем, и во время самой атаки) неоценимую роль сыграли политработники и рядовые коммунисты. Они вселяли в людей веру в наши силы, в успех задуманного прорыва, не давали распространиться паническим настроениям. Командование дивизии и работники штаба также направились в подразделения, чтобы на месте, где советом, а где и своею властью, помочь командирам полков и батальонов подготовиться к тяжелому бою.
Перегруппировка войск и командных пунктов началась еще засветло. Густые лесные заросли надежно маскировали нас от противника.
Мы уже изучили повадки гитлеровцев и хорошо знали, что сразу же с наступлением темноты - после ужина - они залягут спать. Уверенные в своем превосходстве, немцы воевали тогда еще с комфортом, педантично соблюдая заведенный распорядок дня...
Расчет наш оказался правильным. Дружная атака застигла фашистов врасплох. К тому же темнота, окутавшая землю, затрудняла ориентировку и не позволяла им точно определить, куда и в каком составе двинутся окруженные.
Решив, по-видимому, осветить местность, противник поджег огромный массив неубранной пшеницы. Запылала со всех концов и деревня Титовка, лежавшая на нашем пути. Однако и при такой иллюминации нашим бойцам удалось подойти к противнику незамеченными, выкатить на руках орудия и расстрелять в упор преграждавшие нам дорогу вражеские танки.
Головной отряд, с которым следовал и я, вступил в Титовку. Торопливо, держа наготове оружие, проходили мы мимо горящих изб, будучи не в силах чем-либо помочь попавшим в страшную беду жителям.
За деревней немцы встретили нас шквальным огнем. Часть наших людей, вместо того чтобы поскорее оторваться от противника, залегла на картофельном поле. И за это свое малодушие, как и следовало ожидать, некоторые поплатились жизнью.
Там же, у Титовки, мы потеряли начальника штаба дивизии полковника Д. В. Бычкова. Его судьба долгое время оставалась неизвестной. Только в 1954 году я узнал, что тов. Бычков попал в плен.
Гитлеровское командование, взбешенное тем, что у него из-под носа выскользнула целая дивизия, бросило в леса автоматчиков. Но, наученные горьким опытом первых месяцев войны, они не рисковали углубляться в дебри и целый день вели беспорядочную стрельбу с лесных опушек, которая не причинила нам никакого вреда.
Не увенчались успехом и многочисленные попытки врага отрезать нам путь, вторично взять нас в кольцо. Мы неудержимо двигались к назначенному штабом армии рубежу, с ходу опрокидывая вражеские заслоны.
Маршрут наш был проложен через лесную глухомань и болотные топи. Он имел свои преимущества и свои недостатки. Преимущество состояло в том, что в таких местах реже приходилось встречаться с противником. Но здесь, к сожалению, совсем не было возможности пополнить иссякшие у нас запасы продовольствия.
Помню, одет я был тогда в брезентовый плащ, а Магон завертывался обычно в солдатскую плащ-палатку. За все время нашего путешествия по болотным хлябям мы сняли эти доспехи лишь однажды, вздумав помыться. И тут только обнаружили в них многочисленные дыры от пуль и осколков. Один из командиров, находившийся с нами, заметил по этому поводу:
- Вы, товарищи генералы, оба, наверное, в рубашках родились. Эвон как плащи изрешетило, а сами целехоньки...
Примерно в середине августа зашли мы в одну попавшуюся на пути деревеньку. Она была невелика, но люди здесь жили еще в достатке и стали наперебой потчевать нас всякой всячиной. Однако не успели мы расположиться за гостеприимными столами, как раздался тревожный крик:
- Танки!
Все выскочили из изб, кинулись в огороды, подготовили противотанковые гранаты и стали ждать. По дороге в сторону нашей деревеньки действительно неслись в облаках пыли танки. Один, второй, третий... Всего пять машин.
Пригляделись повнимательнее - что за чудо! - не немецкие они. Свои!
Радости не было границ. Эти танки прибыли к нам на помощь по распоряжению командующего войсками только что созданного Брянского фронта А. И. Еременко. Андрей Иванович прилагал много усилий, чтобы стабилизировать фронт и прикрыть московское направление с юга, а юго-западное с севера. Но, к нашему глубокому огорчению, этой задачи в полном объеме ему выполнить не удалось. Противник имел здесь слишком большое превосходство в силах...
Командир танкового подразделения доложил мне, что линия фронта проходит совсем неподалеку. Посоветовавшись с Магоном, мы разделились. Он отправился с танкистами, прихватив с собой раненых бойцов, погруженных на последнюю нашу автомашину. А я остался со штабом дивизии и во главе отряда, в который входили все специальные подразделения - саперы, связисты, разведчики, продолжал движение на заданный рубеж по прежнему маршруту.
