10 октября командующий Степным фронтом решил сосредоточить на плацдарме 5-ю гвардейскую армию генерала Жадова. Совместными усилиями с 37-й армией она должна была прорвать оборону противника и обеспечить ввод в прорыв 5-й гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова для развития оперативного успеха.

С 11 октября наша армия стала готовиться к новой наступательной операции, а через день - два начал подготовку к ней и 82-й стрелковый корпус.

* * *

Главный удар при прорыве вражеской обороны генерал Шарохин решил нанести силами 57-го стрелкового корпуса (62-я гвардейская стрелковая дивизия, 1-я гвардейская воздушнодесантная дивизия, 188-я стрелковая дивизия) в общем направлении на колхоз "Незаможник", Михайловка, Катериновка, Хрисановка; вспомогательный-силами 82-го стрелкового корпуса (92-я гвардейская и 10-я воздушнодесантная дивизии) вдоль высот восточное Анновка, Лиховка.

Во втором эшелоне армии оставалась 89-я гвардейская стрелковая дивизия, а 110-я гвардейская стрелковая дивизия вместе с правым участком армейского плацдарма переходила в состав 5-й гвардейской армии.

С 11 по 15 октября в соответствии с планом армейской операции происходили перегруппировка войск, занятие исходного положения и непосредственная подготовка к наступлению. 188-я стрелковая дивизия распоряжением командарма от 12 октября вошла в состав 57-го стрелкового корпуса, а вместо нее к нам в корпус в ночь на 13 октября прибыла от Дериевки 92-я гвардейская дивизия, которая заняла Калужино и колхоз "Червонный партизан".

Днепр с утра до ночи был затянут плотной дымовой завесой, прикрывавшей переправу и сосредоточение войск. К 13 октября на правом берегу сосредоточивалась 5-я общевойсковая, а к 15 октября - 5-я танковая армии.

Враг чувствовал нависавшую над ним угрозу, нервничал, переносил свои танковые удары вдоль плацдарма с одного направления на другое, стремился отбросить наши части к плавням и сорвать готовившуюся нашим командованием крупную наступательную операцию.

Особенно беспокоил гитлеровцев выступ нашего корпуса у Анновки и на гребне высоты с пятью курганами. Этот выступ глубоко вдавался в их оборону. После небольшой передышки противник решил срезать его.

Утром 14 октября, за сутки до перехода наших войск в наступление, фашисты нанесли на этом участке сильный удар. Мы еле-еле, с величайшим напряжением отразили его.

Накануне противнику удалось несколько потеснить 213-ю стрелковую дивизию Буслаева. Стык с ней еще больше оголился. Для его обеспечения генерал Иванов направил ночью батальон капитана Переверстова.

И вот утром враг нанес в этот стык удар крупными танковыми силами. После короткой артподготовки фашисты бросили в атаку свыше 100 танков и самоходных орудий, из них около 30 тяжелых типа "тигр". За танками двигалось не менее полка пехоты. Вскоре несколько танков пересекли гребень и появились на его западных скатах, обращенных к Калужино. Пехота 30-го и 24-го гвардейских воздушнодесантных полков, занимавшая плато с тремя южными курганами, оказалась отрезанной от своих штабов.

Танки утюжили траншеи, засыпали их, давили пехоту и, сраженные огнем, замирали на месте. Густые столбычерного дыма потянулись в небо. Гребень клокотал от взрывов, захлебывался автоматным огнем. Все это происходило у нас на глазах, но мы не могли вести артиллерийский и минометный огонь с закрытых позиций: велик был риск поразить своих в этом слоеном пироге.

Выбить противника с плато можно было только мощной контратакой, но сил для этого мы не имели.Ничем не могли помочь и мои соседи.

В эти тяжелые минуты, используя небольшое затишье, я решил побывать среди защитников гребня. Оставив на своем НП полковника Муфеля, я проскочил на машине в Днепровокаменку, а оттуда поднялся по северному скату на перегиб, где начинались плато с пятью курганами, за которое и шел бой.

Здесь на перегибе, рядом с обрывистым оврагом, размещались врезанные в небольшой курганчик наблюдательные пункты Буслаева и командира нашего левофлангового 19-го гвардейского воздушнодесантного полка полковника Гринева.

- Как дела? - спросил я у офицеров.

- Тяжеловато. Отбили три атаки. Совсем выдыхаемся.

- Курганы удерживаете?

- Два северных еще у нас, а три южных занял противник.

Мы выбрались из щели и по ходу сообщения поднялись на вершину кургана.

Передний край, занимаемый нашей пехотой, проходил в 300 метрах южнее НП. Там же, в непосредственой близости, зарылась и остановленная огнем пехота противника.

Вражеские танки прорывались через наш передний край, подходили почти вплотную к НП, но каждый раз вынуждены были возвращаться обратно. Они не рисковали отрываться от своей пехоты. Атаки противника не прошли для него бесследно: семь его танков остались на поле боя.

Вдоль гребня тянулась полоса лесной посадки, которая делила плато на две части и закрывала всю ее правую половину, обращенную к Калужино.

С наблюдательного пункта не было видно ни трех южных курганов, ни того, что делалось там.

Влево, метрах в двухстах, начиналась глубокая и широкая балка, поросшая кустарником. Она тянулась в сторону противника.

- Где ваш стык? - спросил я у Буслаева и у командира полка.

- У балки, - показал мне рукой Буслаев.

- Разрыв между флангами есть?

- Есть, небольшой.

- А где батальон Переверстова? - обратился я к командиру полка.

- Не знаю. У меня его нет, - неуверенно ответил он и посмотрел на Буслаева.

- О каком батальоне вы спрашиваете? - переспросил Буслаев.

- О том, который выдвинулся сюда ночью для обеспечения стыка.

- Я о нем ничего не знаю, - сказал Буслаев.

- А вы ночью ничего не слышали? - спросил я у офицеров.

- Да нет как будто, - ответили они, посматривая друг на друга.

- Перед рассветом вот тут, в балке, вспыхнула было стрельба, но она быстро прекратилась, - вспомнил командир полка. -Там действовала наша разведка, И я этой стрельбе не придал значения,

После разговора с командиром полка и Буслаевым у меня зародилось сомнение - выслал ли на самом деле командир дивизии Переверстова или только доложил мне об этом? Выяснить надо было у генерала Иванова.

Подтвердив командиру полка и Буслаеву их задачи - во что бы то ни стало удерживать занимаемый рубеж, я уехал.

Вскоре противник предпринял новую атаку. Теперь его главный удар перемостился на север, на Днепровокаменку, откуда я только что прибыл. Вновь загрохотало, и все плато заволоклось облаком разрывов, дыма и пыли.

На этот раз противнику удалось смять передний край, очистить северную часть гребня с двумя курганами и выйти на перегиб, где начинался скат к Днепровокаменке. Несколько "тигров" прорвалось на окраину населенного пункта, и только заградительный огонь артиллерии, в том числе и гаубичных батарей, спешно выдвинутых на прямую наводку, вынудил их отойти обратно. Вражеская пехота, ослабленная большими потерями, особой активности не проявила и поддержать прорыв своих танков не смогла.

И все-таки над нами нависла страшная угроза. От мысли, что противник может сбросить нас с бугров, прорваться к плавням и сорвать замыслы нашего командования, сжималось сердце. Этого нельзя было допустить.

Вечером, попросив у Даниленко выслать в Днепровокаменку его резерв сто человек учебного батальона, я выехал вместе с Муфелем на НП Иванова. Надо было принимать срочные меры.

Гвардейская воздушнодесантная дивизия Иванова к концу дня оказалась в очень тяжелом положении. Почти вся ее пехота осталась на гребне, захваченном противником. Часть людей погибла там, часть продолжала бороться в небольших опорных пунктах вокруг курганов.

Натиск сдерживался теперь артиллеристами, связистами, саперами и офицерами штабов. Передний край проходил по скатам гребня на непосредственных подступах к Калужино и Днепровокаменке.

С наступлением темноты надо было если не восстановить, то хотя бы улучшить свое положение, привести оставшиеся подразделения в порядок, усилить их и наладить управление.