Очевидно, под впечатлением первых воздушных налетов на корабли нашего флота Гитлер 5 апреля заверял своих приближенных:
"Ленинград должен пасть... Из-за голода население города сократилось уже до двух миллионов. Можно себе представить, что ожидает население Ленинграда в дальнейшем. Разрушение города саперами и артиллерийским обстрелом только завершит процесс уничтожения. В будущем Нева станет границей между Финляндией и Германией. Ленинградская гавань и верфи тоже должны быть уничтожены. Только один владыка может быть на Балтике - внутреннем немецком море"{21}.
В это же время флот получил задание командования фронта - уточнить расположение вражеских бомбардировщиков и нанести по ним удар. Мы немедленно выполнили это приказание. 15 апреля в районе Красногвардейска был нанесен бомбовый удар по скоплению самолетов врага, уничтожено более 10 самолетов. Но к концу апреля гитлеровская авиация возобновила штурмовки и бомбардировки, взаимодействуя с крупнокалиберной артиллерией. Два дня подряд - 24 и 25 апреля - над нашими кораблями появлялись вражеские самолеты, правда значительно меньшим числом, но обстановка была весьма напряженной.
У нас не было возможности после первых двух налетов изменить позиции крейсеров и эскадренных миноносцев. На Неве стоял крепкий лед. В ночь на 25 апреля удалось изменить стоянку лишь "Кирова", потом и "Максима Горького", минзага "Ока", а позже рассредоточили и эскадренные миноносцы, улучшив маскировку всех кораблей. Одновременно мы усилили боевой состав флотского зенитного полка, непосредственно прикрывавшего стоянки кораблей.
Балтийские летчики-истребители, отражая эти налеты, делали в день по нескольку боевых вылетов. В один из этих дней семь своих воспитанников вел Герой Советского Союза Василий Голубев. Внезапно они встретились с вражескими бомбардировщиками, прикрываемыми истребителями. Силы были неравные, но балтийцы не раздумывая вступили в бой и сбили несколько машин. В. Голубев умело управлял своими ведомыми и лично уничтожил самолет противника.
И все же 24 апреля, используя окна в облаках при одновременно отвлекающем артиллерийском обстреле, авиация противника причинила нам некоторый урон. Было два прямых попадания бомб (не более 100 кг) в кормовую часть крейсера "Киров", стоявшего на огневой позиции набережной Невы у 19-й линии Васильевского острова. Выведены из строя обе 100-миллиметровые кормовые батареи и автоматы и часть орудий базовой 85-миллиметровой зенитной батареи, развернутой для прикрытия крейсера на своей огневой позиции. В районе кормовых погребов возникли пожары, загорелись 37-миллиметровые патроны в кранцах первых выстрелов. На корабле возникла серьезная угроза больших разрушений. Исключительное мужество и стойкость проявили краснофлотцы и старшины аварийнои трюмно-пожарных партий при тушении опасных очагов пожара. Героическими усилиями они были локализованы. На какой-то период корабль лишился части зенитных средств защиты, ослабла его противовоздушная оборона. Ночью крейсер отбуксировали на противоположный берег, были приняты меры маскировки, а на его место подведен учебный корабль "Свирь". На следующее утро фашистские "юнкерсы" снова появились над этой стоянкой и потопили "Свирь".
Геббельсовская пропаганда уже в который раз на весь мир протрубила о том, что "советский крейсер "Киров" уничтожен". Но это была очередная ложь. В тяжелых блокадных условиях рабочие ленинградских заводов рука об руку с военными моряками в рекордно короткий срок провели ремонт, восстановили старое и установили новое зенитное вооружение на корабле. И славный крейсер "Киров" вновь продолжал громить врага. Краснознаменный корабль и после войны продолжал служить учебной базой подготовки молодых командиров и специалистов для нашего флота.
Как ни велика была воздушная армада противника, ей не удалось достичь поставленной цели. Налет, по существу, провалился.
Скоро в ленинградском небе стало спокойнее. Главные объекты - корабли, в которые так тщательно целились гитлеровские асы, - почти не пострадали. Небольшие попадания осколков снарядов и бомб в корпус были у минзага "Ока", у крейсера "Максим Горький" и на двух эскадренных миноносцах. Причем эти повреждения были немедленно устранены личным составом кораблей. Результаты налетов (4, 5, 24, 25, 27 и 30 апреля) оказались ничтожными, в то же время потери в боевом составе авиации врага были внушительными. Почти 90 самолетов со свастикой нашли гибель в водах Финского залива, на подступах к Ленинграду, на его улицах.
Интенсивные удары вражеской авиации явно выдавали намерения гитлеровского командования принять все меры надежной защиты своих морских сообщений и служили, в частности, упреждающим ударом по кораблям Балтийского флота.
Противовоздушная оборона Ленинграда к этому времени была довольно мощной как по боевому составу современных истребителей, так и по зенитной артиллерии. А корабли флота со своих боевых позиций продолжали поддерживать войска как в обороне, так и в наступлении.
Потерпев поражение в битве под Москвой, гитлеровское командование не отказалось от своего плана, в котором предполагалось заблокировать силы нашего флота в Ленинграде и Кронштадте и тем самым обеспечить безопасность морских перевозок на Балтике.
После памятного заседания Военного совета флота в конце декабря прошлого года, на котором ясно определились задачи флота на 1942 год, лейтмотивом всех моих требований, объяснений и планов стала предстоящая летняя кампания на море и на озере. Но, разумеется, это ни в какой степени не могло ослабить внимания к делу, я бы сказал, величайшей важности - содействию войскам Ленинградского фронта.
С легким сердцем я отправился тогда в Смольный. Мне предстояло доложить Военному совету фронта об итогах боевых походов на Ханко и о некоторых нуждах в ремонте кораблей. Но на встрече пришлось затронуть более широкий круг вопросов. Командующего фронтом генерала М. С. Хозина и члена Военного совета А. А. Жданова интересовали итоги осенних походов подводных лодок, минная обстановка в Финском заливе, а также проблема Ладоги.
Обстоятельно отвечая на вопросы, я подумал, что это весьма удобный момент для изложения своих взглядов на будущие действия подводных лодок в Балтике. Но все же не решался начинать разговор без обоснованных и доказательных материалов. Мне казалось, что даже об обстановке в Финском заливе сужу несколько односторонне - только с позиции командующего флотом, захваченного идеей создания прежде всего условий для прорыва подводных лодок на запад, стремлением доказать, что и в обороне следует наступать. Конечно, я вовсе не опасался, что командующий фронтом и член Военного совета не согласятся со мной, увидят в этом плане хотя бы малейшее стремление оторвать силы флота от непосредственной обороны города, от обеспечения коммуникаций на Ладоге. Нет, я был твердо уверен, что планы Военного совета флота целиком отвечают осуществлению генеральной линии в войне с фашизмом и командование фронта поддержит нас. Но лучше все же начать разговор об этом, имея на руках все данные, тщательно подготовленные документы, которые с одобрения командования Ленфронта можно будет направить в Ставку.
Думая обо всем этом, я все же сказал:
- Андрей Александрович, балтийцы в минувший месяц доставили с Ханко и дали фронту около 23 тысяч закаленных воинов-кадровиков. Теперь, надеюсь, от нас будут требовать меньше людей в состав войск фронта...
Жданов как будто уловил намек, догадался о смысле произнесенных слов. Он посмотрел на меня внимательно и тихо сказал:
- Заходите, потолкуем. За зимой идет весна... - И Андрей Александрович тут же напомнил о развертывании строительно-инженерных работ в Осиновце и Кобоне, что инженерный отдел флота должен в кратчайшие сроки выдать всю проектно-изыскательскую документацию по Ладоге.
Я доложил о принятых мерах по выполнению решений Военного совета фронта, о том, что создано специальное флотское управление, которое возглавляет военный инженер 2 ранга Н. И. Патрикеев, развернуты работы по строительству причалов и подъездных путей к ним.
