На следующий день я направился в штаб ВВС. Принял меня П. Ф. Жигарев, командовавший в то время Воено-Воздушными Силами Красной Армии. Друг друга мы хорошо знали еще по войне в Китае, поэтому Павел Федорович сказал просто:
- Летите в Карачев. Там будете формировать военно-воздушные силы фронта.
Потом помолчал и добавил в раздумье:
- Обстановка тяжелая. Гудериан со своими танками рвется на восток. Сколачивать штаб, формировать части придется в ходе боев. Другой возможности нет.
- А какими силами я буду располагать?
- Силами? - добродушно улыбнулся Жигарев. - Пока никакими. Но в ближайшие дни передадим вам из состава Центрального фронта 11-ю смешаную авиадивизию. Командует ею наш старый знакомый генерал Кравченко.
- Григорий Пантелеевич?
- Он самый. Китайский богдыхан, - рассмеялся Жигарев, намекнув на случай, когда летчик, подбитый в 1938 году японскими истребителями, сидел в кругу жителей китайской деревушки и пил водку.
- И еще даем несколько отдельных авиаполков, - добавил Жигарев. Остальное - на месте. Все авиачасти, что там находятся, переподчиняем вам. Только немедленно докладывайте об этом. Ведь мы не знаем точно, что там есть.
Попрощавшись с Жигаревым, выхожу в коридор и встречаю Вихорева. По моей просьбе он был допущен к исполнению обязанностей военного комиссара ВВС фронта.
- Да, силенок не густо, - глухо обронил он, когда я посвятил его в содержание разговора с Жигаревым, - Но ничего. На месте будет виднее.
В тот день вылетел в Карачев командующий фронтом. Следом за ним мы с Вихоревым. Тем же самолетом направились начальник штаба ВВС Брянского фронта полковник Н. Петров, главный инженер П. Лосюков, начальник тыла полковник Е. Жуков, начальник связи Д. Денисенко, начальник разведки Ф. Ларин, офицеры К. Тельнов, 11, Горохов, Г. Мусиенко, Овчинников и другие работники штаба ВВС.
В Карачеве узнаем, что основные силы авиации расположены в основном на Брянском аэродроме. Самолетом По-2 направляемся с Вихоревым туда. Хотелось сразу же иметь представление, чем же мы будем располагать. Только мы прилетели, вошли на командный пункт, слышим взрыв, да такой, что стекла вылетели. В чем дело? Выбегаем на улицу и видим: посреди аэродрома пылают обломки двух самолетов - МиГ-3 и Як-1. Мы туда. Нас опережают санитары и пожарные. От самолетов осталась груда бесформенного металла. Тела летчиков до неузнаваемости изуродованы. Вскоре примчались сюда на своих машинах командиры частей. Представляются: такой-то, такой-то.
- А я командующий ВВС Брянского фронта, - говорю им. - Потрудитесь объяснить, почему произошло столкновение самолетов?
- Я выпустил по тревоге свой истребитель, - говорит командир полка ПВО.
- А я свой, - вторит ему командир полка фронтовой истребительной авиации, самолеты которого располагались на противоположной стороне аэродрома.
- Выходит, хозяина здесь нет, каждый поступает как ему заблагорассудится?
Командиры полков молчат, опустив головы. Бессмысленная гибель двух летчиков, утрата в такое тяжелое время двух боевых машин произвела на всех гнетущее впечатление. Мы с Вихоревым с трудом сдерживаем гнев. Нечего сказать: приятное знакомство, хорошенькое начало работы.
Срочно собираем руководство этих полков. Разговор тягостный, долгий. Выходит, на таком крупном аэродроме, как Брянский, нет и элементарного порядка. Каждый командир - сам по себе. Что хочет, то и делает. Путаницу и неразбериху вносили к тому же экипажи, приземлявшиеся большими и малыми группами по пути с запада.
В тот же день назначаю начальником авиагарнизона подполковника В. Сапрыкина, даю ему широкие полномочия. Командиров, повинных в нелепой гибели двух летчиков, пришлось строго наказать.
Крутые меры возымели свое действие. В организации полетов обрели силу закона правила летной службы. Больше стало согласованности между летными и обеспечивающими подразделениями. Чтобы не создавать излишней скученности, приказываю одному из полков перелететь на полевой аэродром.
Тут же пришлось решать и судьбу "безлошадных" летчиков и штурманов. А скопилась их здесь не одна сотня. Разными путями прибыли сюда эти люди, не имея самолетов, целыми днями слонялись без дела, мешали работать. Конечно же, они ни в чем не были виноваты, рвались в бой, и следовало как-то определить их судьбу.
На аэродроме стояло немало различных самолетов: истребители, бомбардировщики, штурмовики, связные п т. д. Поручаю инженеру осмотреть их и исправные сразу же пустить в дело. Многих "безлошадников", для которых не нашлось машин, отправили в тыл, где формировались другие части.
В тот день, когда столкнулись два самолета, на аэродром чуть раньше нас с Вихоревым прибыл незнакомый мне полковой комиссар. Был он невысок ростом, крепко сложен. Впервые я увидел его на командном пункте, когда вошел туда после катастрофы машин. Настроение, конечно, было скверное.
- А вы кто такой? - сгоряча напустился я на полкового комиссара. - На аэродроме такие безобразия, а вы здесь прохлаждаетесь.
Тот поднялся и доложил:
- Военный комиссар ВВС Брянского фронта Ромазанов.
- Как комиссар? - недоуменно переспрашиваю его. - У меня есть комиссар, Вихорев.
Тогда он спокойно достает из кармана предписание и подает его. Читаю: "Полковой комиссар Ромазанов Сергей Николаевич назначен..." Штамп и печать Главного политического управления. Подпись: Л. Мехлис. Все по закону.
- Какое-то недоразумение, - говорю Ромазапову. - Направляйтесь в политуправление фронта и уточните, кому из вас быть комиссаром.
Мы с Вихоревым знали друг друга давно, успели хорошо сработаться, и, честно говоря, не хотелось, чтобы его место занял кто-то другой. Но пришлось подчиниться приказу. Вихорев уехал в Москву, в Главное политическое управление, и был потом направлен на Западный фронт. Ромазанов же остался у нас. Он оказался не менее достойным человеком, добрым боевым товарищем и рассудительным политическим руководителем. Поэтому мы быстро нашли с ним общий язык. Так же, как и Вихорев, оп вникал во все детали боевой работы, доходил до каждого человека, не раз проявлял личную отвагу и мужество.
Получаем как-то телефонограмму: в ваше распоряжение передается один из батальонов аэродромного обслуживания. Ждем-ждем, а его все нет. А он до зарезу нам нужен. В той обстановке всякое могло случиться. Колонна могла попасть под бомбежку, нарваться на вражеские тапки, наконец, заблудиться в Брянских лесах.
- Давайте я его разыщу, - просто, без всякой рисовки предложил Ромазанов. - А, кстати, в пути познакомлюсь с людьми батальона. Ведь в прошлом-то я летчик-наблюдатель.
Вылетел он на связном самолете, долго кружил над Брянскими лесами и нашел-таки.
- Как же вам удалось? - спрашиваю Сергея Николаевича. - Ведь колонна, наверняка, маскировалась.
- По клубной машине, - отвечает Ромазанов. - Снизился над одной из прогалин, вижу под деревом автомобиль с громкоговорителем. А такие установки имеются только в батальонах. Сел поблизости. Точно. Тот самый батальон оказался.
Ромазанов переночевал в БАО, а на следующее утро вернулся. К исходу дня пожаловали и подразделения батальона.
События на фронтах все осложнялись. Под напором фашистских войск Центральный фронт отступал. Для того чтобы ликвидировать угрозу, нависшую над войсками Центрального и правого крыла Юго-Западного фронтов с севера, прикрыть направление на Брянск, и был создан новый фронт.
Но противник, вопреки предположениям, на Брянск не пошел. Его 24-й моторизованный корпус и пехота повернули на юг, на Унечу. 17 августа 1941 года гитлеровцы, прорвав оборону в полосе 13-й армии, вышли в ее тылы, перерезали железную дорогу Брянск - Гомель и заняли Унечу. 13-я армия, которой командовал генерал-майор К. Д. Голубев, оказалась в очень тяжелом положении.
На следующий день фашистские войска, продолжая развивать успех, заняли Стародуб, а 21 августа Почен. Нетрудно было догадаться, что противник стремится мощными ударами танков с ходу прорвать нашу оборону, чтобы потом ввести в прорыв подвижные мотомеханизированные соединения и обеспечить себе дальнейший успех.
