- Ну, погодите, сволочи, - негодуя от ярости, погрозил им кулаком Вихорев. - Вы еще поплачете.

К горящему бомбардировщику вслед за нами устремились пожарная и санитарная машины. Вытащили из кабины летчика. Комбинезон на нем тлел, на шее зияла кровавая ссадина. Штурман без сознания склонился над панелью приборов, обмяк. Стрелок был мертв. Их оттащили подальше от самолета, положили на траву. Пожарные начали тушить огонь.

Летчиком оказался Василии Леонтьев, один из опытнейших командиров. С трудом шевеля пересохшими губами и тяжело дыша, он рассказал, что произошло.

В составе звена Леонтьев вылетел на бомбежку танковой колонны противника. Экипажам удалось прорваться сквозь огневой заслон и с ходу поджечь впереди идущие танки. Движение на дороге застопорилось. Обойти горящие машины было нельзя: справа и слева болото. Один танк рискнул было проскочить сбоку, но тут же застрял в затянутой осокой хляби. Самолеты прошли над застрявшей колонной раз, другой, третий. "Эрликоны" надсадно били по ним, по экипажи это не остановило. Они "утюжили" колонну до тех пор, пока не кончились боеприпасы. Танки затянуло сизой пеленой дыма, и подсчитать урон оказалось невозможно.

Только бомбардировщики отошли от цели, как сверху на них напала шестерка "мессершмиттов". Юрким, маневренным истребителям было не так уж трудно расправиться с тяжелыми машинами. Как ни оборонялись воздушные стрелки, отбиться от фашистов не удалось. Один бомбардировщик загорелся и упал в лес. Другой, подбитый, сел на вынужденную в поле. Леонтьеву сначала удалось уйти от погони, но потом и его настигли. Остальное мы видели сами.

- Отправить в госпиталь! - приказываю врачу, торопливо обрабатывавшему раны и ожоги на щеке и шее летчика.

- Товарищ генерал, не отправляйте, - взмолился Леонтьев. - Оставьте в части. Я быстро поправлюсь.

- Но у вас же осколочное ранение в шею, - старался убедить летчика врач.

- Какое ранение? Царапина. Я же вас потом не найду.

Такая привязанность летчика к своему воинскому коллективу, к боевым друзьям, от которых он ни за что не хотел отрываться, тронула меня.

- Ваше слово? - обращаюсь к врачу. Тот пожал плечами.

- Хорошо, пока оставим, А будет плохо - немедленно отправим в тыл.

Леонтьев недолго был приковал к постели. Рана быстро затянулась, ожоги зажили, и он снова начал водить бомбардировщик на боевые задания.

Обстановка на фронте с каждым днем осложнялась. Наши наземные войска с боями продолжали отступать в глубь страны. Вместе с ними на новые аэродромы приходилось передвигаться и нам, не прекращая при этом боевой работы. Экипажи нередко совершали в день по 5-6 боевых вылетов. Но сдержать натиск фашистов Красная Армия в то время не могла. Силы были явно неравны. В ходе боев мы теряли самолеты. В частях их становилось все меньше и меньше, хотя техники, механики, специалисты ремонтных предприятий прилагали героические усилия, чтобы сохранить в строю каждую, казалось, безнадежную машину.

8 июля 1941 года по приказу Ставки авиация нанесла массированный удар по аэродромам противника на всем фронте от Балтики до Черного моря. В этой операции участвовала и наша бомбардировочная дивизия. О результатах налета я узнал позже, в Москве. Урон фашисты понесли огромный. Тогда мне привели цифру общих потерь гитлеровцев на советско-германском фронте. С начала войны и по 10 июля они составили более тысячи самолетов. Это не могло не радовать.

Воевать тогда было нелегко. В начальный период войны Красная Армия потеряла немало людей и техники. Но, тем не менее войска продолжали самоотверженно сражаться с врагом. Сужу об этом по людям и боевым делам 13-й бомбардировочной авиадивизии, которой мне довелось командовать. Никакой паники и растерянности среди летчиков, командиров полков и эскадрилий я не наблюдал. Да, мы вынуждены были отступать, потому что враг превосходил нас в силе. Но не бежали. Трусов и паникеров в частях дивизии не было. Летчики и штурманы, оставшись на время "безлошадными", чуть не со слезами умоляли дать им винтовки, гранаты, рвались в пехоту. "Где угодно, лишь бы не бездействовать, а драться с врагом", -говорили они. Боевой дух людей был выше всяких похвал.

В конце июля, когда самолетов в дивизии осталось мало, мы получили приказ: летный состав отправить на переформирование. Предполагалось получить новые самолеты Пе-2. К назначенному времени подали железнодорожные эшелоны. Летчики, командиры, работники штабов дивизии и полков уехали. Мы с комиссаром дивизии Вихоревым и секретарем парткомиссии полковым комиссаром В. Юматовым сели в пикап и направились в Москву, чтобы решить там некоторые вопросы, а потом следовать дальше. Здесь, наконец, узнаю о судьбе семьи. С двумя маленькими девчушками жена с трудом добралась до Москвы и на время остановилась на квартире своего брата.

Брянский фронт

Приезжаем в Казань, дней через десять получаем новенькие, только с завода пикирующие бомбардировщики, начинаем их осваивать. И тут неожиданная телеграмма: "Сдавайте дела, вылетайте в Москву". Сборы были недолги. Передав командование дивизией своему заместителю, вылетаю в столицу. Москва жила строгой и напряженной жизнью. Ночью над городом поднимались аэростаты воздушного заграждения, по небу шарили лучи прожекторов. Гитлеровские бомбардировщики уже не раз предпринимали попытки прорваться к городу, по их еще на дальних подступах встречали истребители ПВО, открывала мощный огонь зенитная артиллерия, крупнокалиберные пулеметы. В штабе ВВС меня познакомили с обстановкой, сложившейся на фронтах. Она была тяжелой для нас. Захватив Смоленск, враг рвался к самому сердцу страны. Партия и правительство принимали неотложные меры, чтобы защитить столицу, разгромить врага. С этой целью, в частности, создавался новый, Брянский фронт, в задачу которого входило прикрыть Московский стратегический район с юго-запада и не допустить прорыва танковой группы Гудериана к Москве. Командующим назначался генерал-майор А. И. Еременко, военно-воздушные силы фронта приказано было возглавить мне.

На московском направлении действовала группа вражеских армий "Центр". Фашисты превосходили нас в живой силе, танках, орудиях и минометах. Это превосходство еще более увеличилось к октябрю 1941 года. С воздуха вражескую группировку войск поддерживал 2-й воздушный флот - 950 самолетов, из которых более половины составляли бомбардировщики.

Наша же фронтовая авиация, понесшая значительные потери и первые дни войны, во многом уступала немецкой. Военно-воздушные силы Западного, Резервного и Брянского фронтов насчитывали тогда 545 исправных самолетов, к тому же большинство из них были устаревших конструкций.

Для усиления фронтовой авиации на московское направление были привлечены соединения дальней бомбардировочной авиации и части 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО. Это в какой-то мере снижало количественное превосходство 2-го воздушного флота гитлеровцев.

Фронтовая авиация представляла как бы первый эшелон. На ее долю выпало нести основную тяжесть борьбы и с наземным, и с воздушным противником. Военно-воздушные силы Западного, Резервного и Брянского фронтов раньше истребителей ПВО вступали в борьбу с вражеской авиацией в воздухе, уничтожали ее на аэродромах, бомбили фашистские танковые колонны и вместе с наземными частями сдерживали, ослабляли натиск гитлеровских войск. И в том, что под Москвой враг в конечном итоге был обескровлен, остановлен, а потом и обращен в бегство, немалая заслуга летчиков, штурманов, всего личного состава фронтовой авиации.

* * *

С командующим Брянским фронтом я познакомился на квартире вдовы легендарного героя гражданской войны А. Пархоменко, куда меня пригласил Андрей Иванович. Еременко в свое время воевал в составе дивизии А. Пархоменко, после гибели комдива поддерживал с семьей старого друга тесные отношения. С Еременко у нас сразу же установились хорошие отношения. В обращении он был прост, добродушен и невольно вызывал симпатию к себе.