Хьелль Дар-Халем, маршал Аккалабата

Им была нужна эта война с Локсией. Ему лично была нужна эта война. Не эта, так какая-нибудь другая. Любой повод махать мечами, нападать и защищать, быть мужчинами. Пока они нужны королеве как мужчины, как воины, у них есть шанс, что им не нужно будет… Это проходят в школе. Это ясно как день и элементарно как формула воды.

Население Аккалабата, как любая другая разумная раса во Вселенной, сформировалось в результате многовекового естественного отбора, который природа ведет из материала, поставляемого ей человеком. Когда-то появились на Аккалабате и построили себе неприступные каменные замки на травянистых холмах и вершинах скалистых гор суровые бледнокожие воины – дары, несущие тяжелые широкие мечи и легкие размашистые крылья, со своими детьми и прекрасными женщинами, которых они называли деле.

На каменистых берегах Эль-Эсиля, прорезающего Аккалабат с юга на север, поднялись стены Хаяроса – столицы королевства даров, в центре города встал дворец Дар-Аккала, а в парадном зале дворца на троне сел король. Короли сменялись королевами, тенистые сады Хангафагона вознесли свои кроны вокруг дворца, и многие поколения даров танцевали и смеялись, наносили оскорбления и бросали вызовы, скрещивали мечи и свивали руки и крылья в объятиях под раскидистыми кронами темнолистых чалов.

От смешанных браков с исконным населением Аккалабата – итано – родилось новое сословие крылатых – тейо, присягнувшее на верность дарам и получившее от них право строить такие же замки, носить такие же мечи и умирать без страха и упрека по первому приказу правящей монархини. Королевские чалы тянули к небу морщинистые ветви, роняли семена в неблагодатную почву, в замках праздновали рождение новых даров и деле и с почетом хоронили стариков. Дары стали чувствовать себя на Аккалабате не гостями, а хозяевами.

Но всякому гостеприимству приходит конец. Значительная удаленность планеты даже от ближайших соседей и малочисленность исходной популяции даров не могли не привести к генетической катастрофе. Пока поколения рождались и умирали, все еще было терпимо, но они начали вымирать – из-за обилия внутрисемейных браков, из-за дефектов развития, вызванных скудостью генофонда.

Главным и самым опасным генетическим дефектом оказалась исключительная подверженность женщин целому ряду заболеваний, приводивших к неспособности вынашивать детей, истощению организма и резкому падению продолжительности жизни.

Мужчины Аккалабата, даже сражаясь и погибая в постоянных клановых войнах – за лучший кусок земли, свободный от ядовитых испарений болот, за единственную на тысячу километров каменоломню, дававшую не мягкий известняк, а крепкий умбрен, годный для строительства замков – жили дольше и лучше справлялись с болезнями, чем их деле, изможденные неудачными родами, захлебывающиеся в приступах удушливого кашля, страдающие от хрупкости костей и от неизлечимых кожных язв. В мирное время кланы Аккалабата нуждались в женщинах, которые могли бы производить на свет будущих воинов. Во время военных столкновений каждый воин был на счету, а женщины – слабые и болезненные – оказывались ненужным балластом.

Кроме того, в результате какого-то сбоя в экосистеме, природные условия Аккалабата, которые и раньше нельзя было назвать благоприятными, резко изменились в худшую сторону. Трудно сказать, было ли причиной осушение полей, вызванное необходимостью прокормить не только самих крестьян, но и владетельных лордов, или бесцеремонное проникновение в сердце гор – за металлами для мечей, камнем для строительства замков, самоцветами для благородных деле, или не вынесли непокоя многовековые чащи, в которые уходил зверь, вспугнутый охотничьими кликами даров, но пришел момент, когда дары и тейо заметили, что даже в мирное время рождений в их замках празднуется меньше, чем совершается похоронных обрядов. Ядовитые туманы поднялись с болот, призрачные тени спустились с гор, лорды Аккалабата затворились в своих замках. Опустели сады Хангафагона, все реже призывали вассалов королевы сигнальные флаги Хаяроса.

И тогда рассерженный Аккалабат вновь сменил гнев на милость: планета предложила своим названным детям единственный выход, который сначала показался им тупиком. Рождение девочек в семьях аккалабатских даров прекратилось.

Вначале Империю охватила паника. Но вслед за пугающими вестями о том, что в очередном замке умерла последняя деле, в столицу, в королевский дворец, затянутый траурными стягами, к погруженной в отчаяние королеве, для которой, как и для минимального числа женщин королевской семьи, были созданы в столице тепличные условия, позволявшие им доживать до 25, а иногда и до 30 лет, стали стекаться другие сообщения.

В то время шла война на юге. Глава древнейшего и благороднейшего рода лорд Корвус Дар-Эсиль командовал войсками Ее Величества. Пехота итано месила грязь, легкая конница тейо совершала диверсионные вылазки в тыл мятежников, элитный легион даров наносил сокрушительные и победоносные удары по врагу. Маршал Дар-Эсиль строчил депеши королеве и запивал очередной военный успех крепким эгребским вином, доставка которого на передовую была оговорена им заранее и организована со всей знаменитой предусмотрительностью Дар-Эсилей, помноженной на благородное нежелание терпеть походные неудобства. Начальник штаба и друг детства верховного главнокомандующего, лорд Дар-Акила гарцевал на тонконогом жеребце, носился демоном Чахи над строем на бреющем полете с непотребными ругательствами или истошным улюлюканьем, выкрикивал приказы. Так же, как и маршал, колол и рубил с плеча, жил в свое удовольствие, пленных не брал. В общем, кампания близилась к закономерному завершению, последний оплот мятежников был окружен (мышь не проскочит!) по всем правилам осадного искусства, генетические проблемы волновали придворные умы где-то страшно далеко от палаточного лагеря, а весенний вечер был свеж и нежен…

Маршалу Ее Величества было двадцать два, начальнику штаба – двадцать один. Отсутствие деле ощущалось ими как походное неудобство, женщины итано – как безусловное табу, а детская дружба всего лишь как проявление предусмотрительности. Поэтому когда на следующее утро, проснувшись в одной кровати со своим другом детства и отведя рукой в сторону его крыло, чтобы дружески чмокнуть того в спинку, Дар-Эсиль ощутил, что крыло само по себе, а спина сама по себе, он сдавленно захрипел и зажмурил глаза с намерением никогда больше в течение ближайших пяти минут не возвращаться в этот мир, столь ужасно устроенный и полный разочарований. Но изворотливый и предусмотрительный мозг продолжал работать по подсказке не желающего терпеть неудобства тела.

Воспользовавшись тем, что Дар-Акила не подавал пока никаких признаков жизни, маршал выбрался из постели и, в чем был, уселся за походный письменный стол. Через несколько минут, уже одетый, он отдавал стоящей у входа охране приказ как зеницу ока стеречь находящегося в палатке начальника штаба, оказавшегося внезапно шпионом и предателем, при этом внутрь не заходить и не заглядывать под страхом смертной казни. В течение следующих пяти дней вялотекущей осады в палатку входил только сам Дар-Эсиль, оставался там подолгу, вынес один раз какой-то тюк окровавленных тряпок (охрана сразу догадалась, что маршал сам по-дружески пытает Дар-Акилу). На шестой день был отдан приказ к штурму, к вечеру на развалинах вражеской крепости пылали костры аккалабов, а ночью маршал Дар-Эсиль отбыл в столицу, чтобы «ни одна сволочь не успела доложить Ее Величеству о победе раньше, чем он». Однако, несмотря на спешку, маршал все же нашел время заехать в родовой замок и провести там некоторое время, оставив часть свиты и лошадей.

Известие о долгожданной победе несколько подняло настроение королевы на фоне преобладающих печальных новостей, и Ее Величество даже не сразу впала в ярость, когда Дар-Эсиль, вручив ей акт о капитуляции и вражеские знамена, снова опустился на одно колено и попросил разрешения сочетаться браком с прекрасной деле, с которой его давно связывают нежные отношения. В зале воцарилось недоуменное молчание. Дар-Эсили никогда не отличались чувством юмора, поэтому принять заявление маршала за идиотскую шутку было труднее, чем предположить, что это следствие помутнения рассудка, вызванное тяжелым ранением в голову. Сама идея, что, находясь в течение трех месяцев исключительно на полях сражений, маршал получил в свое распоряжение то, чего днем с огнем не могли сыскать придворные дары, казалась абсурдной. Но череп Дар-Эсиля под копной серебристых волос выглядел целым, голос звучал твердо, и никаких признаков тихого помешательства высокородный дар не выказывал. Так что королева не нашла ничего лучше, чем спросить голосом, каким обычно разговаривают с больными: