- Идите, - приказал главный придворный маг, затворяя дверь. Оставляя Чародейку тет-а-тет со Смертью.

***

Больного мучила жажда. Неутолимая. Сколько бы доктор не пыталась её унять, вливая в потрескавшиеся губы страждущего воду, жажда продолжала сжигать несчастного. Наблюдая за затянувшейся агонией, женщина чувствовала, как железная перчатка безнадежности сжимается на сердце. На земле, в лабораториях вирусологи, возможно, могли бы попробовать выяснить причину и найти антидот. Но что можно сделать в чужом мире, где все, что ты знаешь, ни к чему? Нет ни средств диагностики, ни блокаторов, ни антидотов, ни сывороток. Даже банальных микроскопов - нет.

Мысль о том, как скоро наступит её черед заживо гнить, сгорая от жажды, становилась невыносимой.

Ближе к закату больной, вытянувшись, отдал богу душу.

Надежда считала себя уравновешенным человеком. За свою не слишком долгую, но и не короткую жизнь, ей не доводилось ненавидеть по-настоящему. Но что можно испытывать к человеку, бросившему тебя в клоаку, обрекшему на мерзкую, грязную смерть только потому, что ему потребовалось утвердиться в правильности древних трактатов? Перекормленная в детстве советской пропагандой о святости Великой Социалистической Революции, Надя всю жизнь была аполитична. Ей впервые пришлось задуматься над тем, что в борьбе с тиранией есть разумное начало.

С мертвящим холодом в сердце доктор поняла, что хочет пить. Глухая головная боль, сопровождающаяся острой резью в глазах, ломота в костях, сходная с той, что обычно сопровождает грипп, не могли быть симптомами обычной усталости.

Надежда закрыла глаза, представляя тонкое лицо Чархана. Высокомерный демон! Колючая волна раздражения пробежала по телу, вызывая желания разбить, разрушить, изничтожить острые, правильные черты.

Будь ты неладна, рыжая тварь!

Поднявшись на ноги, она заставила себя отойди от цепенеющего труппа.

Жажда усиливалась. Возникло ощущение, что язык, против обыкновения, стал вдвое шире и с трудом помещается во рту.

- Пить! – Хрипло произнесла женщина. - Пить, пожалуйста…

На потолке ширились, вращаясь, центрические круги. Поначалу медленно, потому все быстрее, быстрее.

- Воды, - шепнула она. Но в горло будто напихали ваты, - никак не пропихнуть слова. – Воды!

Живя, мы редко размышляем о смерти. Потому что думать о неминуемом конце страшно. Верующие грезят о мире лучшем; все религии щедро обещают продолжение бытия. Но, заглянув себе в душу, положа руку на сердце, верим ли мы в продолжение по-настоящему? Как это может быть? Вот оно, наше тело, с его беспрестанным процессом метаболизма, выделения и поглощения энергии, постепенного отмирания клеток и неминуемого старения. Вот в теле, как матрешка, сознание, обусловленное скоростью процессов, протекающих в головном мозге. Быстрее процесс – лучше сознание; медленнее – хуже. Стоит посильнее ударить по определенному участку мозга, нарушить целостность коры, и ты уже не полноценный человек – ты овощ, фрукт.

Надежда не верила. Она твердо знала – смерть, это конец всему: благому и не благому; доброму и не доброму; святому и грешному. Финиш. Само слово – «с –мерь-ть», снимает мерку, подводит итог и несет забвение. Жизнь тебя смерила. Жизнь пошла дальше. Тебя больше нет.

Надежде было семь лет, когда родители попали в автокатастрофу. На мосту, где не предусматривалось двустороннее движение, столкнулись жигуленок и камаз, водитель которого почему-то не захотел соблюдать правила. В результате от жигуленка осталась груда покореженного металла. Отец и дед погибли на месте. Мать прожила две недели в состоянии овоща, описанного выше.

Всю последующую жизнь Надежда пыталась уйти от воспоминаний, как вместе с бабушкой стояла на пороге больницы, заглядывая в глаза людям в белых халатах. И как те отводили глаза, произнося строгим отстраняющим голосом:

- Состоянии стабильно-тяжелое.

Они отказывались дать даже маленькую надежду на то, что ситуация изменится к лучшему.

Она и не изменилась. Мать умерла к исходу третей недели.

***

- Пить! – Выдохнула Надежда. – Воды…

***

Глухая немота. Глухой звук уходящих в дерево гвоздей. Глухой звук, с которым земля падает на гулкий ящик. Сколько не кричи, пытаясь дозваться того, кого любил и потерял, срывая нервы и жилы, никто не отзовется. Никто тебя не слышит, потому что смерть конечна. За ней ничего нет. Ни-че-го.

Признавать это страшно. И при жизни, наверное, не нужно? Пусть остается Надежда.

Завтра тебя не будет ни здесь, ни где-то там.

Тебя не будет? Нигде? Как это?!

Ты не сможешь думать, печалиться, радоваться, тосковать? Разве так может быть? Нет, Господи, не надо!

Страшно. Больно. Жажда распространилась по всему телу. Кожа зудит, норовя треснуть, выпуская наружу внутренности. Отвратительно вдыхать зловоние. Ещё отвратительнее понимать, - именно ты являешься его источником.

Боль. Страдание. Безысходность. Она знала им цену. Знала, - в последний час они удел всех живущих. Нет легкой смерти. Как нет рождения без боли, крови и материнских мук. В час рождения мать разделяет с нами боль; в час смерти мы одни.

Нет Надежды.

Сухие губы силятся звать, - кого? Она одна. Совсем. Здесь даже Боги – чужие.

***

Мужские голоса, два тонких силуэта.

Свет, разъедающий глаза, подобен кислоте.

- Она больна.

Каким ледяным злом веет от того, кто ниже ростом и чья шевелюра - цвета ржавчины.

- Мы и не надеялись на иной результат, Ваше Величество. Оставим несчастную наедине с Судьбой.

- Немедленно эвакуируй тех, кто не имел контакта с больными. – Приказал рыжий.

- Убивать тех, кто может быть заражен?

- Убьем, когда станут нежитью.

Надежда провалилась в забытье. Она отдавала отчет в том, что бредит.

Грезилось, что двигается следом за широкой фигурой Сандара. Рукоять тяжелого двуручного заплечного меча колыхалась перед глазами. Глаза обжигал отблеск металла – меч был украшен изображением странных то ли химер, то ли горгон. Воин двигался быстро, очень быстро. Надежда едва-едва поспевала, мучаясь от острой жажды и внутреннего жара.

Они шли по болоту, и женщина понимала, что под вздувающейся огромными пузырями водой притаились чудовища.

Глава 10

Мор в Академии Магии

- Сандар!

Воин уходил, легко ступая. Почему её ноги проваливались в черную мутную болотную жижу?

- Сандар…

- Здесь его нет, девочка, - бесстрастно прозвучало в ответ.

Богиня склонилась низко. Сияющие черные волосы почти упали Надежде на лицо.

- Не бойся. – Прошептали нежные, как лепестки шиповника, губы.

В рот пролилась жидкость, унимающая боль и тревогу. Сознание растворялось не во тьме, какой некогда представлялась смерть, а в ослепительном свете.

Значит, умирают вот так? Что ж? Не так уж страшно…

***

Веки разлепились с трудом. Надежда не сразу поняла, что мрак вокруг неё – не ночь. Просто она по-прежнему находилась в подземелье, куда её заточили по приказу Чархана.

Будь он трижды проклят!

Кое-как она заставила себя подняться и доползти до двери. К удивлению, последняя со скрипом провернулась в петлях, давая возможность выбраться.

В солнечном луче кружились легкие пылинки, похожие на золотистый порошок фей. Солнце грело плиты там, куда дотягивалось через окошко, но сквозняки беспощадно выдували тепло.

Через несколько шагов, завернув за угол, Надежда наткнулась на первый труп. Тело лежало, перекрывая доступ к лестнице, широко разбросав в стороны руки и ноги. Из приоткрытого, перекошенного рта на пол стекала вязкая жидкость. В ней роились вездесущие мухи, способные распространить любую заразу на клейких лапках.

Надежда вскинула руку и ударом молнии превратила труп в головешку.

Добраться до лестничного пролета ей так и не удалось: за вторым трупом лежал третий, четвертый, пятый... От обилия мертвецов мутило. Это станет возвращаться к ней в кошмарах: коридоры, заполненные мертвыми телами; сладко-кислый запах гниющей плоти.