– Не забывайте, что принципы короля и обывателя совершенно различны, – заметил кто-то.

– Да, – согласился Лестин. – Но, положа руку на сердце, разве честь и порядочность уже являются мусором, который валяется на дороге? Разве короли не должны держать слово? А все это Патрик умеет, будьте уверены. Он никогда – никогда, подчеркиваю! – не оставит своих обещаний невыполненными. Он держит слово, кому бы его ни дал. Он презирает лжецов… и, насколько я помню, сам во лжи замечен не был, даже в убыток себе. Он умеет дружить, сир, поглядите на нашу молодежь, они же за него в огонь и в воду пойдут… и не только дамы, – улыбнулся он. – И, как я понимаю, принц умеет любить…

– Вот только не надо про любовь к фрейлинам, – поморщился король. – Или, тем более, к…

– Сир, но вы же понимаете, что это всего лишь физиология? – улыбнулся Лестин. – Его высочество – нормальный, здоровый молодой мужчина, уже не мальчик, со всеми следующими отсюда… в конце концов, это была не моя идея, – тактично напомнил он. – А в Эвелину Залесскую Патрик, по всему, влюблен, и посмотрите – с каким достоинством он…

– Хватит, хватит петь дифирамбы, – усмехнулся король.

– Да я еще не начинал, Ваше Величество! Я забыл сказать, что наследный принц еще и добрый, ко всему, и открытый, и смелый… Честное слово, если бы это был мой сын, я гордился бы тем, что воспитал его – таким… – закончил он.

Король задумчиво побарабанил пальцами по столу и попросил:

– Лестин, переверните медаль…

– Извольте, сир. Оборотная сторона такова, – он вздохнул. – Вспыльчив. Несдержан в поступках и речах. Дерзок, и не только с теми, с кем позволяет положение. Совершенно не желает – заметьте, не не способен, а именно не желает! – идти на компромисс. Не отступает от принципов даже там, где это необходимо. Памятлив… я бы не сказал – злопамятен, но не склонен прощать – особенно в тех вещах, которые для него субъективно важны. Очень часто поступает, не заботясь о последствиях. Говорит то, что думает, и не всегда тогда, когда это нужно, чаще наоборот… да вспомните недавний скандал в Государственном Совете! Черное – белое, белое – черное, и никаких полутонов, либо враг, либо друг, но никак не союзник. Согласитесь, сир, это не те качества, которые нужны настоящему королю, – Лестин поклонился.

Король помолчал. Притихли и все остальные.

– Что ж… благодарю вас, господа. Ваши наблюдения и оценки вполне согласуются с моими, и приятно осознавать, что собственного сына я все-таки знаю и, смею надеяться, понимаю. Если вам больше нечего добавить к сказанному…

– Прошу прощения, сир, – поклонился Эжер, – у меня вопрос, но касательно не его высочества, а вашей дочери.

– Дочери? – удивился король. – У вас?

– Да, ваше величество. Принцесса Изабель выразила желание обучаться моей науке. Смею ли я надеяться, что вы дадите разрешение?

– Изабель? – приподнял брови Карл. – Зачем ей фехтование? Верховой езды будет вполне достаточно, Эжер, можете сказать принцессе, что я запретил.

– Как вам будет угодно, сир…

С грохотом сдвинулись стулья, кабинет загудел от шума голосов.

– Лестин, останьтесь, – попросил король, не двигаясь с места.

Несколько минут они сидели в тишине. Сонная весенняя муха звучно билась о стекло, не замечая открытой створки рядом, пока король не встал и не распахнул окно настежь.

– Душно как, – вздохнул он, снова садясь. – Что ж, Лестин… у меня к вам разговор… который должен остаться между нами, кто бы ни интересовался им. Понимаете?

– Я к услугам вашего величества, – поклонился лорд.

– Я хочу задать вам вопрос, Лестин. Странный, быть может…

Карл помолчал.

– Как вы считаете, способен ли мой сын стать настоящим правителем?

– Вопрос требует честного ответа? – тихо уточнил Лестин.

– Разумеется, – нахмурился король.

Лорд помолчал.

– Я отвечу, ваше величество. – Он твердо взглянул в глаза королю. – Я считаю – да, сможет.

Карл шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла.

– При всех его недостатках, – продолжал Лестин, – Патрик умен и умеет держать слово. И такие понятия, как честь и долг, для него не пустой звук. А для правителя это очень важно. Со временем он станет более реально относиться к жизни, романтические идеалы юности уступят место трезвому разуму. Я уверен, что это произойдет, его высочество слишком умен для того, чтобы всю жизнь носить розовые очки.

– Я ведь могу и не дожить… – грустно сказал король в пространство. И потер левую сторону груди. – Могу ведь и не успеть, вот в чем дело…

– Что-то случилось, сир? – быстро спросил Лестин, и в голосе его плеснулась неподдельная тревога.

Карл грустно усмехнулся.

– Это рано или поздно все равно случится. Старость, Лестин, старость. Сегодня утром я понял, что мой сын вырос. А я уже давно не тот пылкий юнец, каким был когда-то. Да что я тебе говорю – ты же сам все помнишь, старый друг… Это грустно – понимать, что твое время уходит…

– Ваше величество, – улыбнулся Лестин, – вам ли говорить о возрасте! В ваши годы рано думать о покое, и вы…

– Не в том дело, что я, – перебил король. – А в том, чтобы Патрик успел, понимаешь? Успел вырасти, набраться сил, обзавестись сторонниками и союзниками. Все, о чем мы говорили сегодня, я сам прекрасно знаю. И знаю, что большинство из этих проблем преходящи. Но нет у нас времени, Лестин, нет, потому что нет никакой гарантии, что я проживу достаточно долго, чтобы… – он шумно вздохнул и умолк.

За окном раздался звонкий смех и нежный перелив флейты. Карл тяжело поднялся – торопливо вскочил и Лестин, – несколько раз смерил шагами комнату, потом снова сел.

– Сегодня утром я имел неприятный разговор с женой, – сказал король, наконец, очень тихо. – Вирджиния недовольна сыном… недовольна настолько, что… что мне это горько слышать. Ей неприятно видеть, что и Патрик, и Изабель взяли от меня гораздо больше, чем от нее. Ей обидно. Ты же знаешь, она никогда меня не любила… – признался он. – Увы, у династических браков, при всех их плюсах, есть один очень большой минус – редко какая пара становится действительно парой, парной, поддержкой. Вот я завтра объявлю о помолвке Патрика и Эвелины… а ведь неизвестно, чем обернется этот брак. Смешно так говорить, Лестин, но я, как и любой отец, хочу видеть свое дитя счастливым. Будет ли Патрик счастлив с этой девушкой? Просто, по-человечески счастлив – как мужчина, как муж и отец… И я не знаю ответа…

– Судя по всему, – слегка неуверенно выговорил Лестин, – их высочества вполне понравились друг другу… разве нет?

– Может, и да, – с горькой усталостью ответил король. – А может, и нет…

Он встал, подошел к распахнутому окну и долго-долго вглядывался в раскинувшийся за окном город – Леррен, столицу, которую он любил, почти как родное свое дитя.

– Ладно. Что-то я разоткровенничался сегодня… Видно, и правда старею. Грустно мне, – пожаловался он.

– Завтра праздник, ваше величество, – напомнил Лестин.

– Да… завтра праздник. Двойной, причем, – совершеннолетие принца и помолвка. Господи Боже, двадцать лет! – вздохнул он. – Ладно, Лестин, идите. И… и спасибо вам, мой друг. Спасибо, что вы были со мной откровенны…

* * *

Вета, Иветта Радич, фрейлина ее высочества принцессы Изабель, на вопрос, счастлива ли она, не смогла бы ответить однозначно.

С одной стороны, ей ли жаловаться на жизнь! Месту во дворце, которое она занимала, могли позавидовать многие; отец, граф Радич, обер-камергер, немало потрудился, устраивая дочь фрейлиной в свиту принцессы. Мать и отец любили ее так, как любят лишь поздних детей, рожденных под старость, ставших утешением и радостью, особенно если старший сын – обормот и разгильдяй. Вета получила хорошее образование в закрытом пансионе мадам Равен, хорошо танцевала, а знатность и заслуги отца открывали возможность удачного брака. О чем еще мечтать девице семнадцати лет?

С другой стороны, Вета совершенно точно считала себя несчастной. Она была влюблена. Разумеется, без взаимности. Разумеется, безутешно – как и полагается героиням любимых ею романов. И очень банально, сквозь слезы говорила она себе. Объект ее чувств угадывался без труда. В кого еще может влюбиться юная леди при дворе, если не в его высочество наследного принца?