Самый ранний слушок, подтвердивший наличие ситуации номер 2 в супружеской жизни Голлом — Пэйн, появился в «Дейли ньюс». Репортер «Дейли» выразился так: «Бэрри Пэйны (Зена Голлом), не совершаете ли вы глупостей?» Всего лишь одна-единственная строчка в отделе театральной хроники, но за ней быстро последовали другие строчки в других газетах. Сотрудница «Джорнал америкен» не называла имен, но сообщала, что в последнем ménage à trois[2] участвует одна Звезда, ее муж и молодой драматург. Сотрудник «Пост» не коснулся супружеских осложнений, но сообщил, что Бэрри Пэйн грозит изничтожить молодого драматурга за его расистские выпады. Одна из голливудских коммерческих газет заняла такую позицию в этом вопросе: очередной сенсационный огрех, назревающий ныне, преподнесет публике не кино, а театр на Бродвее. Сид Марголл тщательно собирал газетные вырезки, обводил заметки красным карандашом и, накопив порядочную коллекцию, выложил всю груду Эллису Уолтону на стол. Эллис должен был сделать из этого вывод, что Сид Марголл не зря получает от него деньги, что он печатает не самую отвратительную писанину и что самая дрянь была бы еще дряннее, если бы он, Сид Марголл, не сумел убедить газетчиков проявлять сдержанность. Сид Марголл с радостью присвоил бы себе честь инициатора любовных дел Зены Голлом и Янка Лукаса, но Эллис Уолтон не дал ему такой возможности.

— Вот, полюбуйтесь, заметочка Эда Салливена, — сказал Сид Марголл.

— Я еще вчера ее прочитал, — сказал Эллис.

— И вас, я вижу, это нисколько не удивляет, — сказал Сид.

— Меня удивляет, как он быстро до всего докопался.

— Вы все знали? — сказал Сид.

— С первого дня, как она окрутила его, — сказал Эллис.

— Эллис, вам следовало бы посвятить меня в эти дела. А то я как-то глупо выгляжу. Эдди позвонил мне, я все отрицал. Начисто отрицал. Чуть ли не поклялся ему. А может, и поклялся.

— Не корите меня, Сид. Если б я сказал вам, это попало бы в печать еще раньше. Вы бы все доложили своей Килгаллен.

— Ну, а дальше что?

— Что дальше? Двадцать четвертого будущего месяца мы открываемся в Бостоне, — сказал Эллис.

— А-а, перестаньте, Эллис! Что будет дальше с Зеной и Лукасом? — сказал Сид. — Надо же мне что-то подкидывать фельетонистам. Если уж вы от меня утаиваете…

— Поговорите с Зеной. Поговорите с Лукасом.

— Они не станут со мной говорить.

— Поговорите с Бэрри.

— И даже он не станет. Такая идет реклама, и получается, будто это дело ваших рук. Я знаю, что вы тут ни при чем, но так получается.

— А вы хотите, чтобы все приписывали вам, — сказал Эллис. — Ну что ж, пожалуйста. Я буду говорить, что это ваших рук дело.

— Вот еще о чем я хочу спросить. Это верно, что у них «мёнаш а трува»? Что же они, в три этажа?

— Что вы какой вздор несете! Зена на все способна. Но Лукас и Бэрри терпеть друг друга не могут. Не всему верьте, что пишут в газетах.

— А почему? Сколько раз я сам поставлял им материал.

— Тем более не надо верить, — сказал Эллис.

— Да, резонно. Теперь, Эллис, следующий вопрос. Зная методы Бэрри, можно заключить, что Зена его кормушка. Поэтому он и ведет себя сейчас так прилично?

— Лишь бы прилично себя вел, а почему, это меня не интересует.

— Но он действительно ведет себя прилично? Хоть это мне скажите.

— Пока что да, — сказал Эллис.

— Так, хорошо. Теперь еще один вопрос, и вы должны ответить на него по-честному.

— По-честному?

— Да, — сказал Сид. — Когда мы приедем в Бостон, вы закажете Бэрри отдельный номер?

— Ах, сукин вы сын! — сказал Эллис.

— Газеты все разнюхают. Так что признавайтесь мне начистоту.

— На имя Зены заказан двойной номер — гостиная и спальня. У Лукаса одинарный на том же этаже.

— А Бэрри?

— Бэрри в это время будет в Калифорнии.

— Все ясно.

— Что ясно? Может, у него там дела?

— Конечно, но кто этому поверит? — сказал Сид.

— Никто, — сказал Эллис.

— Ну что ж, кое-какие сведения я у вас выудил.

— Да, но, прежде чем передавать их Килгаллен или кому-нибудь еще, вспомните, что Бэрри способен всех нас обвести вокруг пальца.

— Вполне, — сказал Сид. — Где он сейчас живет?

— Честное слово, не знаю.

— Но не там, не в их квартире?

— Нет, кто живет в той квартире, вам хорошо известно.

— Номер в «Алгонкуине» все еще за Лукасом?

— Да.

— Знаете, Эллис, этот молодчик никогда не женится на Зене.

— Может, и не женится, а вы посмотрите, кто на ней женился.

— Н-да, — сказал Сид.

— А сколько их было, которые не женились, — сказал Эллис. — Так что не будем гадать, кто на ком женится. У нас есть пьеса, у нас есть актеры, и у нас есть театр, где мы начнем играть. Заказов на билеты тьма. Из Шибойгена, штат Висконсин, и то пишут. Вот уж не думал, что в этом Шибойгене слыхали о Зене, но кто-то, видимо, слыхал.

— Надо дать об этом в газету, — сказал Сид Марголл. — Поразительный отклик на наш анонс. Заказы поступают со всех концов страны. Может, я еще велю своему мальчишке написать статейку, а вы ее подпишете. Автор — Эллис Уолтон. Там будет сказано, что наша театральная публика стала очень разборчива, что за сорок восемь часов после первого сообщения в кассу поступило больше двадцати восьми тысяч долларов, хотя Зена Голлом никогда не снималась в кино. Из этой затравки можно такое сделать! Сочиним письма, будто от загородных жителей, как они изголодались по хорошему театру et cetera. Мол, если театр не идет к публике, публика сама идет в театр. Можно будет написать в этой статье, что, узнав о таком широком отклике, вы собираетесь после премьеры в Нью-Йорке послать в поездку по стране еще две труппы.

— Ну и заносит же вас!

— А со мной всегда так. Дайте мне зародыш какой-нибудь идеи, и я из нее все выдою, до последней капли. Иначе не могу. Была у меня идея, чтобы Лукас вел себя Гретой Гарбо, и это против меня же и обернулось. Я учил его не давать интервью, еще когда к нему никто и не думал приставать. Теперь все пристают, а он даже со мной не желает говорить. И Зена тоже. Что же мне делать? Только отвоевывать место на газетной полосе, чтобы мой писака сочинял статейки, а вы ставили под ними свою подпись. И не будем обольщаться, Эллис, к вам у читателей столько интереса, что можете его проглотить и не поперхнетесь. Когда увидите Лукаса, посоветуйте ему носить темные очки.

— Зачем?

— Все то же, Грета Гарбо. В газетах его фотографий нет, а кто его узнает, если он будет без темных очков?

— Он на это не пойдет, — сказал Эллис.

— Пойдет, если вы вразумите его. Только не вздумайте передать ему мои слова! Боже избави! И не говорите, что темные очки надо носить, чтобы привлекать к себе внимание. Пусть, мол, ходит в них, тогда никому не удастся сделать с него хорошую фотографию. В темных очках он сможет бывать везде, где хочет, и привязываться к нему не будут. Как его еще подать, этого сукина сына? Личность, знаете ли, далеко не яркая. Более нудного субъекта я, кажется, в жизни своей не видел. Прямо профессор экономики в каком-нибудь коровьем институте и одевается под стать. Увидишь такого, и не поглядишь второй раз. Разве только он выскочит из дамской уборной. Тогда его можно подвести под арест. Я все ломаю себе голову, как бы это ему держаться подальше от прессы и пресса чтобы сама на него лезла. Есть у меня знакомая дамочка, работает в одной из бостонских газет, раньше писала всякие душещипательные статейки. Напустить бы ее на Лукаса, она бы выудила у него какие-нибудь опрометчивые заявления.

— Не шутите с этим человеком, Сид.

— Почему? Вы что, боитесь его?

— Я боюсь? Нет. Чего там бояться? Правда, он может загубить Зену, а Зена может загубить пьесу. Но не вздумайте шутить с этим человеком ради нескольких паршивых строчек в газете.

— Как шутить, что вы имеете в виду?

— Подбивать его на какие-нибудь необдуманные заявления и так далее и тому подобное. Уж если на то пошло, так я имею в виду вот что: не позволю губить первоклассный талант.