— Я видела, как они держались за руки.
— Судя по тому, что мне рассказывали, это не все, за что он держался.
— Ну а что ты хочешь? Они столько времени проводят вместе. Они без конца уезжают в турне. Он много месяцев руководит ею.
— Там, откуда я родом, это называется несколько иначе.
— Тоже мне, новость. Совершенно естественно. Как отец, так и сын, яблочко от яблони… Смешиваясь со свежей крестьянской кровью, вот как продолжаются династии. Будь уверена, мадам Луиза с самого начала имела это в виду для своей младшей сестренки.
— Везет же некоторым. Она приехала как измученная беженка и закончила с сыном босса. Он парень что надо, не говоря уж об его тугом кошельке.
— Я бы не поручилась, что она закончит с ним. Возможно, он только развлекается.
— Нет, если мадам Луиза приложила к этому руку…
— Зато мадам Сьюзен не особенно обрадуется. Слышала, как она проходится насчет «чешского вторжения»?
Стараясь не дышать, еще не успев снять бледно-бирюзовый халат с такими же бирюзовыми легкими тапочками — одежда для клиентов «Луизы Тауэрс», — Марлен неподвижно сидела в последней кабинке, пока две болтавшие между собой сотрудницы не ушли из раздевалки лечебницы. Далеко не в первый раз она слышала инсинуации по поводу Чарльза и Наташи. Она подружилась с одним или двумя служащими отдела маркетинга, которые недвусмысленно острили на их счет, но Марлен никогда не относилась к этому серьезно, зная, как нью-йоркцы любят посплетничать.
Однако недавно она уже слышала кое-какие истории, и сейчас, пытаясь восстановить форму в водной лечебнице Палм-Бич после рождественских праздников, вот она здесь, более чем за тысячу миль от главного офиса, и служащие болтают о том же самом.
Необходимо что-то предпринять. Была ли доля истины в том, что она только что услышала, Марлен не знала, и ее это не заботило: на карту поставлена честь фамилии, фамилии, которую она, провинциалочка из Теннесси, носила с огромной гордостью.
Марлен приняла решение. Нет никакого смысла говорить Леонарду. Он немедленно доложит Бенедикту, который и без того всегда был очень суров к Чарльзу, и один Бог знает, что он может сделать. Она не имела влияния на Наташу, и в любом случае будет неловко, если в действительности говорить не о чем. Чарльз был на редкость внимательным и добрым молодым человеком. Вероятно, Наташа приняла его доброту за нечто более глубокое. С другой стороны, размышляла Марлен, родившись в городке, где слухами земля полнится, она, как никто, знала, что дыма без огня не бывает. Что бы между ними ни происходило, единственным человеком, способным положить этому конец, была Луиза, которая могла поговорить и с Чарльзом, и с Наташей и объяснить им, что их поведение вызывает пересуды.
Умение невестки замолкать посредине разговора и держать паузу сколько угодно долго лишало Марлен присутствия духа; когда Луиза смотрела на нее своими темными, выразительными глазами, то Марлен начинала чувствовать себя так, словно у нее виднеется бретелька лифчика или размазана губная помада, но она внушала себе, что ради спасения чести фамилии она должна набраться мужества.
Подчиняясь требованиям Леонарда, несколько раз за последние годы она приглашала Луизу на ленч. Ленчи «по долгу службы», которые она умудрялась выдержать, не выставив себя полной дурой. На сей раз она пригласит Луизу ради блага компании «Луиза Тауэрс»; по крайней мере это поступок, за который та сможет поблагодарить ее.
Марлен выбрала «Колони-клуб», потому что зал ресторана был исключительно благопристойным и тихим. В действительности она невероятно гордилась своим членством, которое было совсем не просто получить, и догадывалась, что ее статус повысится, если она приедет с такой знаменитостью, как Луиза. Однако спустя короткое время она пожалела, что предпочла «Колони». В одном бульварном романе она вычитала фразу: «Тишина была оглушительной». И только высидев три перемены блюд за ленчем с Луизой в тихой атмосфере ресторана на втором этаже, она поняла, что это предложение на самом деле имеет смысл.
Они обсудили Зою и ее проблемы с чтением, периодические мучительные приступы подагры у Леонарда, соображения Луизы по поводу того, будет ли когда-нибудь закончен их дом на Моут Кей, новые духи от «Луизы Тауэрс» под названием «Покров ночи» — Марлен с особенной гордостью душилась ими, так как они еще не поступили в продажу, и теперь, когда подали кофе, она поняла, что настало время обсудить то, о чем она не переставала думать за консоме, рубленой камбалой и фруктовым компотом.
— Я только что вернулась из лечебницы в Палм-Бич, как ты знаешь, — начала она. Вместо того, чтобы выложить Луизе то, что послужило причиной приглашения на ленч, она вдруг обнаружила, что расхваливает косметические массажи лица, общие массажи и роскошные помещения.
И лишь когда они спускались вниз по лестнице в гардероб, Марлен выпалила:
— Луиза, не знаю как сказать, но тебе нужно поговорить с Наташей и Чарльзом.
Невестка резко остановилась посреди лестницы с встревоженным выражением на обычно невозмутимом лице.
— О чем? — холодно спросила она.
— Мне кажется, у них роман, но независимо от того, есть между ними что-то или нет, люди уверены, что есть. В Нью-Йорке ходит много неприятных слухов, и в Палм-Бич, к сожалению, тоже.
Марлен обращалась к спине Луизы. Та продолжала идти вниз по лестнице. Когда они спустились на первый этаж, Марлен показалось, что Луиза вот-вот потеряет сознание, ее всегда бледное лицо побелело еще больше.
— О, дорогая моя, я не хотела огорчать тебя. Уверена, Наташа никогда не сделает ничего такого, что может опозорить всех нас… — Марлен была в ужасе от реакции Луизы.
Она поспешила за невесткой в гардероб, где Луиза осторожно присела на диван, словно ей было больно. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула, а затем понемногу к ней вернулось самообладание.
— Скажи мне, что ты слышала, Марли.
Марлен пересказала большую часть того, что подслушала, сидя в кабинке, а также некоторые слухи, доходившие до ее ушей в последние месяцы в Нью-Йорке.
— Жаль, что ты не сказала мне раньше. — Голос Луизы звучал еще тише, чем обычно, но теперь она выглядела поспокойнее.
— Ты намерена сказать Бенедикту? — испуганно спросила Марлен. — Если да, то, пожалуйста, не вмешивай меня во все это.
— Не волнуйся, Марлен. Я сама справлюсь.
Наташа и Чарльз… Наташа и Чарльз… Луиза не знала, как ей удалось совладать с собой и не лишиться чувств. И только приехав в офис, она полностью пришла в себя.
— Дайте мне расписание шоу проекционного телевидения, — распорядилась она.
Да, Луиза не ошиблась. На следующей неделе Наташа должна появиться в Нью-Йорке и в Коннектикуте, а потом приступить к работе в водной лечебнице в Палм-Бич, где задержится на месяц. Луиза позвонила секретарше и попросила принести другие документы; она нахмурилась, когда нашла то, что искала. Именно тогда, когда Наташа собиралась приехать в водную лечебницу, Чарльз будет присутствовать на трехдневном совещании Национальной ассоциации аптекарей в Бока-Рейтон, находившемся почти рядом с Палм-Бич. Луиза отодвинула от себя папку с бумагами, снова почувствовав головокружение. Потом он планировал провести пару дней в Палм-Бич и поработать с архитекторами над проектом расширения лечебницы, и в течение всего месяца его деловые встречи были сосредоточены в удобной близости от Флориды. Наташа и Чарльз… Душа ее кричала.
Где Бенедикт? В голове у нее было пусто, потом она вспомнила, что он находился в Вашингтоне на консультативном совещании по экономике с президентом. «Не жди меня», — предупредил он.
— Пожалуйста попросите мою сестру зайти ко мне домой после работы. Мне срочно необходимо кое-что с ней обсудить.
Она была не в состоянии сосредоточиться на работе. Даже мысль сделать массаж лица в «Институте» на Шестьдесят второй улице — как правило, самый быстрый способ расслабиться — ее не прельстила. Хотя на улице было холодно и шел дождь, покидая офис, она не стала вызывать машину: ей хотелось почувствовать жалящие струи дождя на своем лице, холод, пронизывающий с ног до головы. Она шла так быстро, как только могла, истязая свое тело, с болью осознавая бессмысленность кошмарных усилий, с которыми она сталкивалась, чтобы осуществить мечту о спасении Наташи, ее мужа и ребенка, а однажды и своей матери. Вместо любви она испытывала ненависть к Наташе — и к Чарльзу — но больше всего к себе самой.
