— Это великая комбинация! — объяснил Геннадий. — И вот её организатор — Михаил Тимохин!

Все засмеялись.

А Миша краснел и просил Генку замолчать, но Геннадий не унимался:

— Мишка, не скрывай своего таланта — ты же у нас механик.

— При чём здесь механик! — Миша начинал сердиться. — Валенки могли стоять целую вечность как музейная редкость, а они пригодились. Какая же это комбинация?

Тётя Маша заступилась за Мишу:

— Вся история правильная, без всякой хитрости.

А Миша, конфузясь, продолжал объяснять:

— Старик дежурит в холодном помещении, у него ревматизм.

— Понятно, понятно! За здоровье великого комбинатора! — закричал Генка.

Все стали чокаться. Алёша чокался рюмкой, в которой был сладкий чай.

За столом стало шумно, и даже Фёдор Александрович стал улыбаться.

Тут Степан Егорович вдруг постучал ножом, оглядел всех и начал говорить басом:

Запела и тётя Маша:

Подхватил и Генка:

И тогда запели все:

Не пел только Фёдор Александрович. Он смотрел на фотографию человека, которого запомнил на всю жизнь.

Несомненно, это был он. Фёдор Александрович не может не узнать его. Но он не может сказать о нём ни одного слова ни его сыну, ни его жене.

— Вы, может, встречались? — спросила Алёшина мама.

— Нет, нет, — поспешно ответил Петров.

— Вы так смотрели… — Ольга Андреевна поглядела на него с надеждой.

— Нет, не встречался, — повторил Петров и добавил с трудом: — Он просто немного похож на одного моего товарища.

— Это бывает, — сказала Ольга Андреевна.

— Люди похожие встречаются часто, тем более он в форме.

Ольга Андреевна сняла со стены фотографию. На ней, в военной гимнастёрке, светловолосый, ещё совсем молодой человек.

Фотография военного человека пошла по кругу. Её передавали из рук в руки соседи, которые собрались за столом в честь рождения его сына.

Иногда после хороших дней наступают плохие. У Алёши так и получилось. Он ходил на каток без свитера — это раз. Ел снег — это два, и теперь лежит уже пятый день. В школу не ходит, к Гуркиным не поехал и самое главное — не бывает на чердаке.

Он слышит над головой Макаровы шаги. Вчера на чердаке был Степан Егорович, и они вместе с Макаром гоняли голубиную стайку. А Алёша даже не мог смотреть в окно — дома была мама. Пришлось лежать в постели. Разве она разрешила бы встать! Обидно!

По-настоящему болеть плохо: и голова болит, и глотать больно, и надо терпеть всякое лечение. Лекарство ещё ничего, его проглотишь, и кончено, а вот горчичники — это гораздо хуже.

Когда Настя Тимохина вошла к ним в комнату, Алёша натянул на голову одеяло и отвернулся к стенке. Настя налила в тарелку тёплой воды и разорвала пакет с горчичниками.

— Ну-ка! — сказала она. — Поставим сначала на спину, под лопаточки.

Алёша засопел.

— Не спишь, знаю! — сказала Настя. — Давай скоренько, а то мне на дежурство идти. Открывай глаза, не притворяйся!

Алёша молчал. Настя потянула одеяло.

— Эх, ты! — сказала она. — Неженка!

— Я не неженка, я что хочешь могу вытерпеть, — сказал Алёша.

— Ну вот и увидим, сколько у тебя терпения, настоящий ты мальчишка или похвальбун?

Алёша не успел даже ахнуть, как Настя прилепила ему на спину сразу два горчичника.

— Лежи десять минут, — сказала она, — потом поставим ещё один горчичник, на грудку. Ты расскажи мне что-нибудь, а я послушаю.

Терпеть десять минут, как будут жечь горчичники, да ещё что-нибудь рассказывать, — на это способен не каждый человек.

— Что рассказывать? — спросил Алёша жалобным голосом.

— Про что хочешь, — сказала Настя. — Мы с тобой редко видимся. Когда ты здоров, я тебя и не вижу.

Настя села рядом на стул и стала скатывать бинт. У Алёши стреляло в ухе, ему надо ещё поставить спиртовой компресс.

Настя была в белом халате, только без косынки. Волосы заплетены и уложены кокошником.

«Как у артистки», — подумал Алёша. К ним в школу приезжала артистка, и у неё была такая причёска.

— Что же ты молчишь? — сказала Настя.

Алёше не хотелось рассказывать, но, чтобы Настя не обиделась, он сказал:

— Я тебе расскажу про одну книжку.

— Про какую же?

Перед глазами Алёши замелькали книжки, и он стал выбирать: «Дети капитана Гранта» долго рассказывать, «Каштанку» она, наверное, знает, «Как Братец Кролик победил Льва». Вот!

— Про Братца Кролика и Слона будешь слушать?

— Пожалуйста, — сказала Настя и, положив скатанный бинт в карман, принялась за другой.

Алёша начал рассказывать сказку. Настя слушала внимательно. Сказка была про то, как жил на свете храбрый Братец Кролик — такой хитрый, что даже ни чуточки не боялся большого Слона и вызвал его на бой. Кролик уже начал договариваться со Слоном, когда они завтра встретятся, чтобы сразиться, но Алёша вдруг почувствовал, что мышки, которых Братец Кролик держал в кармане, стали скрести его по спине.

Он поёжился и замолчал.

— Дальше, дальше! — стала просить Настя. — Что же дальше-то будет?

Алёша терпел и рассказывал дальше.

— Вот уже все собрались и удивляются — неужели Кролик победит Слона? Он же маленький.

— А Слон-то, Слон, — сказала Настя, — он небось как топнет!

— Топнет! — засмеялся Алёша. — Ничего он не топнет, он же испугается! Слушай! Слон от страха прыгал, вставал на голову, а Братец Кролик подбрасывал и подбрасывал ему под ноги мышек из своего кармана, да так, чтобы никто не видел.

А Настя смотрела да смотрела на часы.

— Ну, молодец, — сказала она, — пятнадцать минут держал. Хватит.

Алёша приподнялся и продолжал рассказывать, а Настя натёрла ему спину вазелином и поставила новый горчичник на грудку.

Братец Кролик победил Слона! Огромный Слон испугался мышонка. Настя рассмеялась.

Алёша лежал, укрытый до подбородка одеялом, и рассказывал уже другую сказку — о том, «Как Братец Кролик перехитрил Братца Лиса».

— Лис — он хитрющий, его никто не мог обмануть. Понимаешь?

Алёша рассказывал и тихонько смеялся, когда хитрый Лис, вдруг поверив Кролику, пошёл за Братцем Опоссумом и прозевал добычу. Не всё ему других обманывать.

— Так ему и надо, — сказала Настя.

Настя сняла горчичники, завязала Алёше ухо, смерила температуру. А Братец Кролик перепрыгивал из сказки в сказку.

— Алёша, ты без меня никому дальше не рассказывай, — попросила его Настенька. — Я ни за что бы не ушла, если бы не дежурство, а завтра я приду, и ты мне расскажешь до конца. Хорошо?

— В этой книжке ещё много сказок, ты приходи пораньше, я тебе все расскажу, — пообещал Алёша.

На том они и расстались.

А когда вернулась мама, её сын спал. На столе лежала записка:

«Температура у Алёши тридцать семь и девять, компресс снимать не нужно. На ночь напоите его малиной. Настя».

Наступило шестое утро. Алёша всё ещё болел.

— Я скоро приду, — сказала ему тётя Маша, — а ты лежи, не вскакивай. Я в магазин.

Тётя Маша прикрыла за собой дверь. Потом вернулась и пригрозила:

— Если встанешь да будешь бегать, — всё равно узнаю. У меня примета такая есть.

— Сказал — не буду, — обиделся Алёша. — А приметы все неверные.

— У меня верная.

Тётя Маша ушла и хлопнула дверью.

Алёше было скучно. Он лежал и смотрел на обои. Обои зелёные в полоску. Если так на них посмотришь, то получаются ступеньки, ступеньки, ступеньки, будто пожарная лестница. А если вот так поглядеть, то получаются ёлочки.