И все-таки почта ходила между Якутском и Охотском. Отвечая на третий пункт инструкции, Беринг писал: «Письма по экспедиции отправлялись с прилучившимися ездоками и чрез канцелярии, а иногда с нарочными посыльщиками до Таболска и Иркутска, а иныя только до Илимска и из Охоцка до Якуцка, понеже попутчики невсегда случались быть, а о самых нужных делах и прямо до Санкт-Питербурха нарочныя посылались з дачею под них подвод с прогонными и поверстными деньгами» [227]. Зимой до Майской пристани (ныне — Усть-Мая) от Охотска посланный шел на лыжах. Это — даже «короткой» дорогой через Юдомский Крест (ныне — поселок Юдома-Крестовская) — почти 600 верст. Летом ездили на лошади. В зимнее время лошадей на охотском тракте не держали — очень тяжело было с кормами: сена не хватало, яровой хлеб был посеян и «рос нарочито, токмо и тот до морозов созреть не мог и побит зеленой морозом» [228]. Для людей, живших в этом краю, продукты привозили «нартами на себе» или зимой на оленях.
Посылку нарочных гонцов Беринг объяснял тем, что кругом «места пустыя и до жилых русских деревень разстояние далное» [227]. Ямщики-якуты не всегда стояли на почте и могли прекратить гоньбу при малейшей опасности со стороны своих воинственных соседей и, чтобы «письма по экспедиции нужные» не затерялись в дороге, их часто отправляли прямо до Илимска со специальным человеком.
Как работала почта, выдерживался ли заданный график гоньбы, Беринг не знал и ответить на этот вопрос не мог, хотя ответ находился в доставке самого запроса: он был подписан в Петербурге 14 апреля 1740 г. и менее чем через полгода, 24 августа, доставлен в Охотск [229]. Таким образом, средняя скорость перевозки почты составляла около 5 верст в час, что вполне прилично для условий полнейшего бездорожья. Спустя почти сто пятьдесят лет А. А. Игнатьев, автор книги «Пятьдесят лет в строю», назвал некоторые участки иркутского тракта «сплошным кошмаром». А как же тогда можно назвать дорогу, по которой до этого никто никогда не ездил?
Фрагмент «Карты уезда города Якуцка» (около 1750 г.), на которой впервые был указан путь из Якутска в Охотск
Беринг ничего не ответил на четвертый и пятый пункты инструкции, в которых говорилось о платеже прогонных денег ямщикам, выдаче товаров туземному населению, отправлявшему гоньбу, и о стоимости пересылки частных писем. Как была выполнена инструкция капитан-командор не знал, потому что «о том при экспедиции известия не имеется».
Предполагалось, что почтовые отправления будут и от других отрядов Великой Северной экспедиции. К сожалению, сведений об этом почти никаких не сохранилось. В 1735 г. лейтенант Д. Л. Овцин построил в Тобольске бот «Обь-Почтальон», который предназначался для почтовых перевозок между устьями рек Оби и Енисея. Два года пытался пройти этим маршрутом Овцин и только в 1737 г. достиг устья Енисея. В своем отчете исследователь ничего не мог сказать о том, как работает почта. Но в том, что скорая гоньба на Север организована сравнительно неплохо, он скоро убедился на собственном опыте. Зиму 1736–1737 гг. Овцин проводил в Березове, где познакомился с государственным преступником князем И. А. Долгоруким. Сообщение об этом поступило по почте в петербургскую Тайную канцелярию. И не успел Овцин прибыть в Енисейск, как был арестован, предан суду и послан простым матросом в команду Беринга [230].
Расскажем теперь о том, чего не знал Беринг — об организации почты в Сибири.
21 апреля 1733 г. Сенат послал в Сибирский приказ «разсуждение», как устроить почту на Камчатку. В качестве образца предлагалось взять скорую гоньбу из Москвы в Архангельск. Особое внимание рекомендовалось обратить на то, что в некоторых местах архангельского тракта почту «возят выбранные по дороге живущия государственные крестьяне добровольно из определенных за перевоз той почты поверстных денег, кои им отдаютца погодно» [231]. В прошлом году, указывал далее Сенат, комиссар нерчинских серебряных заводов Тимофей Бурцев доносил об учреждении им почтовых станций между Удинском (теперь — Улан-Удэ) и Нерчинском. Рапорт Бурцева Сенат приложил к своему распоряжению.
По образу и подобию нерчинских были организованы почти все сибирские почтовые станции. Некоторые из них — например, по реке Лене — просуществовали в таком виде до конца XIX в. Бурцев писал: «На всяком станце надобно построить изб, понеже место нежилое… хотяб по одному двору. А быть на станце по 3 человека и выдать им по 5 лошадей да и справы. А чтоб им без нужды иметь пропитание, брать с проезжих поверстные деньги. Да, кроме того, чтоб купецкие люди в подводы под себя и под товары никого кроме тех станцев от Удинска до Читы не наймовали, токмо положив определенную цену против ямских прогонов вдвое или по рассмотрению, и от того купецким людям тягости не будет. А ямщики могут без задержки управлять, понеже станцы недалекие. А на те станцы надлежит взять из служилых от семей и не скудных, да им же надлежит дать для лутчаго установления на несколько годов держать пиво ради проезжих без откупу без возбранения, и от того интересу потерятся нельзя, понеже кабаков в близости нет и преж не бывало. А ежели не таким порядком, то ничем будет на станцах их держать и охотников не сыщетца. А силою принудить — разбегутца» [232]. Бурцев предлагал на участке Удинск — Нерчинск поставить как служилых людей, так и местных жителей, которые за определенные прогоны давали б проезжающим подводы.
Почту по сибирским трактам возили как русские ямщики, так и представители малых народностей — ханты, манси, буряты, якуты. В тех местах, где не было ямов, жители расположенных по тракту городов и деревень по очереди выделяли для гоньбы по четыре человека с лошадьми и со всей необходимой сбруей. Прогоны для Сибири были определены по 3 копейки на почтовую лошадь на 10 верст пути [233]. Русское население получало прогоны деньгами, туземцы — товарами: сукном, изделиями из металла. Правительственные указы категорически запрещали обижать «ясащных иноземцев» и, чтоб от них не поступало никаких жалоб, было приказано те товары «по прошествии года развозить по всем станам и отдавать самим тем, кто возить будет, в руки с росписками» [234].
Такса за перевозку частной корреспонденции была определена московским почтамтом такой же, как и в конце XVII в. Добавлен был только один пункт — за пересылку письма из Петербурга в Охотск брали по 60 копеек с золотника.
Тарифы, установленные для Сибири московским почтамтом не вступили в силу. Скорую гоньбу стал осуществлять Ямской приказ, а у него такса за пересылку писем была совершенно другой. В 1735 г. приказ установил смехотворно маленькую цену за провоз корреспонденции от Москвы до Иркутска — 7 копеек за лот! 28 августа 1770 г. иркутский губернатор Бриль на свой страх и риск предписал брать с частных писем до Москвы, Тобольска, Якутска, Охотска и Камчатки по 50 копеек за лот. Во все остальные места грамотки отправляли, собирая за лот по 2 копейки на сто верст. Решение губернатора объявили всем жителям. Сбор весовых денег поручили в Иркутске почтовой экспедиции, а в других городах — воеводам и комендантам. 31 мая 1772 г. Бриль доносил в Сенат «о собрании с начала учреждения сбора в тамошней Губернии с партикулярных писем весовых деньгах 482 рубля и 41 3/4 копейки» [235]. Высший государственный орган одобрил инициативу губернатора и приказал «о собираемых весовых деньгах присылать в Сенат ведомости ежегодно».
Все частные письма от участников Великой Северной экспедиции проходили обязательную цензуру. Сенат мотивировал свое распоряжение тем, «чтоб в чюжих краях прежде здешняго уведано не было» [236] о русских открытиях на Камчатке и в Америке. Письма профессоров-иностранцев можно было отправлять за границу лишь после того, как содержащиеся в них сведения экономического и географического характера будут опубликованы в научных изданиях Петербургской Академии наук. Таким образом был защищен приоритет России на многие географические открытия. Это указание Сената объявили участникам экспедиции под расписку.
