Прибыли на место около 03.00, а наступление запланировано в 04.00. Спрыгнув с брони, крикнул Пегрикову, чтобы никто никуда не разбегался. А сам побежал к Гурко за задачей. Когда уже был у командирской БРДМ, ротный еще не вернулся от комбата. Минут через двадцать он пришел, я перенес на свою карту “яйца” задачи и отправился ко взводу.
Минут через двадцать заревели «грады» и заухала гаубичная артиллерия. Вслед за артиллерией «заработали» вертушки и фронтовые “Грачи”, которые пролетели над нами и начали обрабатывать по квадратам американские позиции. Сигналом к атаке был сигнал «Аванпост-600», который должен был прийти по рации. Пока работала артиллерия и армейская авиация, нас не трогали. Я стоял возле БМП, затягиваясь едким дымом “Примы” без фильтра, ждал сигнала. Из десанта парами выползали бойцы, чтобы перекурить. С места, где стояла “бэшка”, хорошо были видны позиции американцев. Там стоял кромешный ад разрывов. Амеров обрабатывали около двух часов. Через час сорок минут после начала артиллерийско-авиационного налета высунулся из командирского люка радист и сказал, что пришел сигнал. Я крикнул: «По коням!» И тут же взревела БМП, заскочил на броню и залез внутрь. Захлопнулись задние люки десанта, проверив наличие народа, бэшка с прогазовкой стартанула. Дальше все видел в тримплекса. В эфире стоял отборный мат. Когда перестроились в боевой порядок увидел, что впереди нас на полной скорости идут танкисты. До позиций американцев оставалось около двухсот метров. Пендосы немного опомнились и начали огрызаться огнем. Выбрал целью пятнистый “Хаммер” с крупнокалиберным пулеметом на крыше, приказал наводчику целить в него. «Огонь!» – крикнул я, наводчик крикнул в ответ: «Выстрел!» и прогремел выстрел 73-миллиметровой пушки. В триплекс увидел, что от машины остался горящий остов, а рядом катались в пыли фигуры в огне. Стрелок быстро развернул башню и курсовиком добил подпаленных пендосов. Мы неслись на бешеной скорости в двухстах метрах от танкистов. Довольно-таки изрядно подбрасывало на ухабах. Оно и понятно, нам надо поскорее смешаться с амерскими позициями, чтобы авиация противника при случае не смогла отработать по нам. Атака захлебнулась на втором эшелоне американской обороны, когда прилетели тяжелые вертолеты «Апачи» и заговорила американская артиллерия. Вот ведь уроды! Почти ювелирно мочат! Танки начали разворачиваться, ведя огонь из башенных пулеметов по вертолетам, но толку никакого – танки один за одним вспыхивали. В эфире стояли крики и мат теперь уже танкистов. Было очень страшно слушать в эфире сгоравших заживо людей. Прилетела вторая волна нашей фронтовой авиации – СУ-27 и начали уничтожать вертушки американцев. Постепенно воздушный бой переместился на десяток километров севернее. Но американцы успели подтянуть свои танки и румынскую пехоту. Начался танковый бой при Сирени. Со стороны американцев участвовало около тридцати танков, а с нашей стороны – двадцать пять. Российская техника уже была построена в боевой порядок, в то время как американцы только начали выстраиваться. И местность противнику не позволяла нормально организоваться – они были зажаты между двумя почти отвесными яйлами. Наши танкисты не замедлили воспользоваться этим обстоятельством и относительно точным ракетно-артиллерийским ударом подожгли три танка. И при поддержке наших САУ и “Акаций” ринулись на предельной скорости в бой. Американцы не растерялись и ответили уже относительно дружным огнем. Русские танкачи, несмотря на то, что их подбивали, не покидали свои машины – направляли их на таран вражеских танков. Мы, тем временем успели выйти в правый фланг и по более пологому участку местности встретились лицом к лицу с позициями румынской пехоты, полк которой оборонял высоту 123,2. Началась артиллерийская дуэль из бортовых пушек БМП. Потом поступил сигнал о высадке десанта. Я как командир взвода не мог оставаться внутри БМП и выскочил с автоматом наперевес и, крича «Ёб вашу мать! Вперед уроды!», бил вслепую короткими очередями из автомата, побежал впереди солдат, увлекая за собой. Броня замедлила скорость и начала поддерживать огнем наше наступление, гася огневые точки противника. Противно визжали пули, осколки минометных мин и снарядов. Наконец-то мы достигли траншей противника. Бросил во внутрь траншеи «лимонку» и после разрыва поднялся, перемахнул через бруствер. Пустил очередь налево и очередь направо – побежал влево. И бойцы остальные за мной. Но тут раздался взрыв, и меня отбросило взрывной волной метра на полтора назад, больно ударив боком о стену траншеи. Залег, из блиндажа стреляли из пулемета. Трое из десяти побежавших впереди лежали передо мной мертвыми. У одного из них был подствольник. Схватил его автомат и метнул в сторону стрельбы гранату. После разрыва стало тише. Полежал еще с минуту, собираясь с духом. Потом встал и побежал в блиндаж. Без разговоров лупанул туда пару очередей, потому что был приказ – «Пленных не брать!». Возле разломанного пулемета ПК на сошках валялся труп румынского солдата с оторванной рукой. Больше в блиндаже никого не было. За мной заскочили еще трое, перевели дыхание и пошли дальше. Через час наши овладели первой и второй линией окопов румынского пехотного полка. А еще через полчаса высота 123,2 была полностью взята. Захватчики не ожидали такого натиска с нашей стороны и в беспорядке отступили. Остался на этой высоте 4-й батальон, а мы продолжали развивать наступление. Мои хлопцы успели прибарахлиться за счет трофеев собраных у трупов. В частности и пара лишних пулеметов нам не помешала. К 12.00 уже были в пяти километрах от Железнодорожного. К 16.00 Железнодорожное было в наших руках. Где-то ближе к 17.00 прилетели бомбардировщики и началась «ковровая» бомбардировка поселка. При бомбежке я потерял еще одного убитым и двоих раненными. Развивать наступление дальше не было возможности: не было ни горючего, ни боеприпасов.
Буквально через час американские морские пехотинцы при поддержке авиации и артиллерии начали атаковать с правого и левого флангов. Когда они достигли наших траншей, завязались рукопашные схватки. Никогда не думал, что это страшное зрелище, когда обезумевшие в злобе люди ножами, саперными лопатками и другими подручными средствами пластают друг друга. Боеприпасы были на исходе, чтобы отбить очередную атаку мы использовали нашего “Змея Горыныча” – установку дистанционного разминирования. Это типа небольшого миномета, из которого выстреливается заряд со шнуром, а на него прикреплены заряды тротила. И после выстрела, когда шнур на земле, раздается последовательно серия взрывов, делая проход в минном поле. Так как бэка в машинах мы уже израсходовали, а отбиваться надо чем-то. С фланга направления наступления амеров «запустили змея». Удалось выиграть драгоценные двадцать минут.
Поселок за эту ночь переходил из рук в руки раза три. Утром нам пришлось отступить аж к высоте 123,2. План наступления был сорван. На следующий день прибыла 4-я механизированная бригада 32 армейского корпуса, которая сменила нас на этом участке фронта. Ночью форсированным маршем вернулись в район Сапун-горы. Мы еще в течении месяца торчали там, а после этого вывели в резерв СОРа. Командование решило пополнить нас остатками разбитых полков и снова отправить на передовую. Теперь стояли в районе Карантинной балке на отдыхе. Там я получил письмо от матери Оксанки, которая была в эвакуации где-то в Краснодарском крае. Если честно, не ожидал, что она ответит.
«Здравствуйте, Володя! Я получила Ваше письмо. Ну, что могу сказать? Первое, что испытала – это шок от Вашего письма. До сих пор не могу поверить, что Оксаны больше нет на свете. Война отобрала у меня уже вторую дочь. Настя с мужем эвакуировались из Одессы в последний день перед захватом города. Они утонули вместе с «Константином Ольшанским» после налета авиации.
Я знала, что вы с Оксаной были женаты. Она мне писала. Моя дочь Вас очень любила. И то, что вас поженил военком, в этом ничего смешного нет – война – есть война. И, наверное, если бы не война, вы бы никогда не поженились. Знаю, что вам сейчас не легко. Но нужно жить дальше. Вот, что война творит с людьми – потеряв двух дочерей, я обрела сына. Володя, когда все закончится, приезжайте к нам. Вы главное останьтесь живым, и пишите. Вам здесь будут всегда рады. И в смерти Оксаны себя не вините – вы сделали все, что смогли.
