На кухне тоже ничего. Андрей тяжело опустился на угловой диванчик.

«С ней все в порядке! – попытался внушить себе.– Могла ведь к матери уехать. Тем более если услышала… обо мне. Легче, когда близкий человек рядом».

Ладони Ласковина стали влажными. И ему было худо. Совсем худо.

«Если Слава еще не уехал, то… Но где ее искать?»

Ни телефона Наташиной мамы, ни адреса ее Андрей не знал.

«Стимульнуться бы чем-нибудь!» – подумал он и поднялся.

Вдруг Андрею показалось: по коридору кто-то идет. Не отец Егорий, а кто-то, ступающий очень тихо. Усилием воли Андрей ненадолго вернул мышцам упругость. Приоткрыв дверь кухни, он выглянул… и не увидел ничего и никого. Но чутье говорило: кто-то прошел только что по видимому из кухни участку коридора. Кто-то, постаравшийся остаться незамеченным.

Ласковин шагнул вперед и обнаружил влажные отпечатки на полу. Раньше их не было. Вот сейчас Андрей не отказался бы от своего «медиума». Но пистолет находился в комнате. Ласковин буквально увидел, как он лежит, завернутый вместе с кобурой в газету и уложенный в полиэтиленовый пакет…

Длинная тень пересекала коридор. Неизвестный стоял на пороге комнаты.

Слух Андрея, как всегда бывало в такие мгновения, обострился, и он отчетливо слышал два дыхания.

Ласковин в один бросок покрыл оставшиеся метры и… Наташа!

Ни разу в жизни он не видел, чтобы человек потерял сознание просто от волнения! Сил у Ласковина хватило ровно настолько, чтобы удержать девушку, пока отец Егорий подхватит ее, а заодно и самого Андрея, ставшего вдруг бледным, как осенний туман.

– Битая ворона куста боится! – проворчал иеромонах, укладывая девушку на кровать и заботливо накрывая одеялом.– Сам тоже ляг! – приказал он Андрею.– Вид у тебя – краше в гроб кладут!

Когда Андрей выполнил его распоряжение, Потмаков напоил его зимородинскими лекарствами, уселся рядом с постелью и погрузился в собственные мысли.

Когда Наташа открыла глаза и увидела лицо Андрея, то подумала: «Я сплю!»

Но знакомая рука сжала ее пальцы, и что-то изнутри еще крепче сжало горло Наташи. Ее губы шевельнулись. Беззвучно. Слезы брызнули, как фонтанчики. Андрей притянул ее к себе, поцеловал соленые глаза.

– Ты… ты пришел,– отодвигаясь, чтобы еще раз посмотреть на любимого, прошептала Наташа.– Я знала… знала…

И поцеловала Андрея в мокрые от ее собственных слез губы.

Отец Егорий громко откашлялся. Напомнил о себе.

Наташа отстранилась от Андрея (тот уронил голову на подушку и счастливо улыбнулся), посмотрела, приподнявшись на локте, на бородатого незнакомца.

«Странно,– подумала,– почему я так испугалась?»

Человек этот не был ни мрачным, ни страшным, наоборот, добрым и очень-очень печальным. Только теперь девушка сообразила, кто он.

– Добрый вечер, отец Егорий!

– Добрый вечер, дочь моя! – ответил иеромонах. Наташа перевела взгляд на Андрея… и едва не вскрикнула. Тот лежал неподвижно. Белое лицо, запавшие, плотно сомкнутые веки…

– Ничего страшного,– раздался рокочущий бас Потмакова.– Спит. Ему, знаешь, досталось.

– Можно, я обниму его? – спросила Наташа. Словно от отца Егория зависело: что им можно, а что нельзя.

– Обними,– согласился Потмаков.

Наташа мигом юркнула из-под своего одеяла под Андреево, прижалась к нему (какой горячий!), уткнулась носом в колючую щеку и уснула счастливая.

Отец Егорий прикрыл глаза… и вновь оказался под мутно-зеленой водой, внутри железной коробки, уносящей его в мглистую студеную глубину…

Шквал ледяной воды не оглушил Игоря Саввича, а, наоборот, привел в чувство. Вода всю жизнь была ему другом: теплая, холодная – какая разница? Потмаков приучил свое тело к любой. Дело было не в воде, а в том, что воздух уже вытеснился из машины через разбитое окно, вытеснился и ушел огромным пузырем к радужной от нефтепродуктов поверхности.

Отец Егорий расслабился и прикрыл глаза: он успел увидеть все, что хотел: мелькнувшие вверху дергающиеся ноги Андрея, безжизненное тело Пети и желто-зеленую муть, поднимающуюся вверх.

«Тонем,– подумал отец Егорий без всякого волнения. И тут же поправился: – Я тону!»

Сарычев уже ушел из суетного мира.

Отцу Егорию не было холодно. Помогала закалка. И одежда. И то, что грудь его была полна воздуха. Игорь Саввич, опытный ныряльщик, успел сделать полный вдох.

Машина мягко ударилась о дно реки, закачалась, как лодка, и остановилась. Ледяная вода струилась мимо и сквозь, через выбитые окна. Игорь Саввич приоткрыл глаза. Стало темней, но можно было различить и смутный силуэт тела Сарычева, и продавленную сверху рамку переднего окна. Мысли отца Егория были такими же спокойными, как мягкие движения его тела. Тело же помнило, каким ему следует быть в ледяной воде. Игорь Саввич слегка толкнулся ногами, толкнул головой труп Сарычева и, как огромный черный тюлень, выплыл, разворачиваясь набок, из мятого железного панциря «Волги». А Петр Сарычев остался внутри. Ни могучий двигатель, ни дисковые вентилируемые тормоза, ни переделанная подвеска не уберегли его. Зато сохранили жизни тем, кого Сарычев вез. Может, это станет утешением ему на том свете?

Отец Егорий медленно поднимался вверх, иногда помогая себе руками. Тело его оставалось совершенно расслабленным. Он ни о чем не думал, даже не молился – всплывал, как всплывает обрубок соснового ствола… И, когда поверхность уже заблестела над головой, увидел нечто темное, движущееся ему навстречу. Так же, не задумываясь, он схватил то, что опускалось в глубину, потом перехватил удобнее, под мышку, потому что пальцы совершенно онемели, и дважды гребанул свободной рукой, преодолевая оставшиеся метры. Шумно, бородатым тюленем, отец Егорий вынырнул из воды, выдохнул отравленный углекислотой воздух и тут же набрал полную грудь, чтобы не увлекло на дно.

Гранитный берег стеной уходил вверх. Крупинки кварца искрами взблескивали на солнце.

Правой рукой Потмаков поддерживал на поверхности голову Андрея. Ласковину повезло. Но везение это было относительным. Потому что он не дышал.

«Господи, помилуй, Господи, помилуй…» – зазвучало в мозгу отца Егория, будто обнимая каждую мысль. Мысли же были конкретные: как выбраться?

Мимо проплыла ноздреватая круглая льдина в метр шириной.

Слегка отталкиваясь ногами, Игорь Саввович позволил Неве нести их вдоль берега, неприступного, как крепостной бастион. Изредка сапоги Потмакова задевали дно, но толку от этого не было. Слишком высоко.

За себя-то отец Егорий не беспокоился. В шерстяной одежде, голова снаружи (волосы даже ледком не прихватило: тепло, солнце), он мог хоть полчаса проплавать без малейшего для организма вреда. Но Андрей…

– Смотри,– сказал молодой парень своей подруге.– Первые купальщики! – и засмеялся.

Девушка, перегнувшись через перила моста, посмотрела, куда он показывал.

– Да они же тонут! – закричала она.– Витька, что ты стоишь, дурак!

– А что я могу? – огрызнулся парень.

Бог позаботился о них. Отец Егорий увидел впереди широкие ступени, сходящие к реке и исчезающие под ее поверхностью. Кое-как он выбрался на площадку и вытащил из воды Андрея…

– Во, видишь? – сказал парень, глядя, как «купальщики», словно подмокшие насекомые, выкарабкались из воды.– Сами управились, нормально! Че ты панику гонишь!

– Давай беги к ним, я сказала! – закричала девушка, пихнув его в бок.

Парень нехотя двинулся… и остановился.

– Ну? – победоносно заявил он.– Сказал, без нас обойдутся!

Напротив спуска притормозила машина. Из нее выскочил человек и, прыгая через две ступеньки, сбежал вниз.

– Чурбан ты! – сказала девушка и попыталась отстраниться, когда парень притянул ее к себе. Но сердиться ей было лень: больно день хороший.

Руки и ноги отца Егория плохо повиновались ему. К тому же, понимая, что Андрею срочно нужна помощь, он совершенно не представлял, как за несколько минут добраться до места, где ее могли оказать.