Неррон опустил голову так низко, как сделал бы это старый Оникс. Справа и слева от Горбуна стояли два его телохранителя. Их взгляды были холодны, как трясина, откуда они явились. В охране у лотарингского короля служили водяные. Кожа у них была почти столь же нечувствительной, как у гоилов, а шесть глаз делали их прирожденными телохранителями.

– Итак? – Горбун смотрел на Неррона так же холодно, как и его водяные. – Почему арбалет все еще не у меня, если ты действительно побывал в склепе?

Власть предержащие все на одно лицо, неважно, с человеческой кожей или с каменной. Власть – это то, что их сближает, но они жаждут больше, больше, больше.

– А его там никогда и не было. – Голос Неррона был не бархат, не то что у Горбуна или лорда Оникса, он был грубым и шершавым, как солдатская одежда.

– Ах вот как? Тогда где же он?

– Во дворце Гуисмунда, в Мертвом Городе.

Горбун стряхнул пепел с черных брюк.

– Не мели ерунду. Дворца больше нет. Он исчез в день его смерти, вместе с десятью тысячами подданных Гуисмунда. Эту историю мне рассказывали еще мои няньки, ведь, в конце концов, Гуисмунд – один из моих предков. Есть у тебя в запасе что-нибудь еще, кроме расхожих баек охотников за сокровищами?

Ох, этот гоильский гнев. Он разливался, словно кипящее масло, по артериям Неррона. А ведь прежде, когда зиме не видно было конца, народ Лотарингии скармливал своих королей драконам.

Твое прокопченное мясо пришлось бы им очень по вкусу, горбатый королишко.

Неррон!

Он заставил себя улыбнуться:

– У трупа Гуисмунда не хватает сердца, головы и руки. Это значит, что он воспользовался старинным ведовством чародеев. Надо спрятать три части целого в трех друг от друга удаленных местах, и тогда исчезнет то, что действительно хотят скрыть. Видимо, это был его дворец. Указания в усыпальнице нельзя истолковать иначе. Да и найдется ли тайник надежнее? Как только части трупа будут собраны воедино, он появится снова.

Вот, пожалуйста. Глаза под тяжелыми веками поглядели на него с несколько большим уважением.

– И что же? Ты знаешь, где искать эти три недостающие части?

– Разыскивать утраченное – мое ремесло.

И он найдет их. Если только Джекоб Бесшабашный его не опередит. Из всех охотников за сокровищами на свете в склепе надо было нарисоваться именно Бесшабашному! А Неррон ему еще и тень Гуисмунда убрал с дороги! Появись Бесшабашный несколькими часами позже – надписи на полу он бы уже не прочитал. Бутылочку с кислотой Неррон держал наготове. Досадно. Очень досадно.

Пару раз их пути уже чуть не пересеклись. Бесшабашный обошел Неррона в поисках хрустального башмачка. Его портрет красовался на первой полосе каждой газеты. Неррон вырезал их и сжигал в надежде сглазить своего конкурента. Но Джекоб Бесшабашный стал с тех пор еще популярнее, и если кто-либо интересовался корифеями в охоте за сокровищами, то до сих пор называли его имя.

До сих пор, Неррон.

На этот раз он его побьет.

Глаза Горбуна стали темными, словно павлинья яшма. Мир превратился в мышиную нору, а он стал котом, притаившимся рядом с ней и поджидавшим добычу.

Пусть думает, что ты всего лишь его мышка, Неррон. Только так сильные мира сего позволяют самостоятельно вести охоту.

Горбун что-то шушукнул одному из своих водяных в покрытое коростой ухо. Удивительно, как проворны они на суше.

Когда водяной выскользнул за высокую дверь, в темный зал упала полоска дневного света, и Шарль Лотарингский принялся внимательно изучать свои ногти, словно сравнивая их с когтями гоила.

– Благодаря арбалету, – произнес он, – Лотарингия обрела бы возможность держать в узде ваших забияк. И вы наверняка понимаете, что я не могу препоручить его поиски исключительно одному гоилу.

Гоил. Он выговорил это слово так, как они все произносили его своими мягкими губами: как если бы у них во рту было что-то тухлое, что-то такое, что хотелось срыгнуть и выплюнуть.

Лицо Ниясена превратилось в маску из черного камня. Ничто другое не вызывало в Ониксах большей ненависти ко Кмену, чем то, что он вынудил их пойти на альянс с мягкокожими. Один только дух людской вызывал у Ниясена тошноту. По голосу его, правда, этого определить было нельзя.

– Разумеется, ваше величество, – произнес он с мастерски наигранной почтительностью, – кого вы имеете в виду в качестве сопровождения?

Вернулся водяной. Перед тем как снова занять пост у трона, он буркнул что-то своему господину. Шарль Лотарингский наморщил мягкий лоб. Человеческая кожа беззащитна, как кожа червей, извивающихся на солнце. Странно, что они не высыхают.

– Мой сын Луи, – в королевском голосе звучали одновременно нотки раздражения и невольной любви, – как я слышал, сейчас на охоте, но, как только он вернется, все будет готово к его отъезду. Эта задача станет замечательной подготовкой к его будущей ответственной роли наследника престола.

Луи Лотарингский. Неррон опустил голову. А за чем он охотится? За камеристками своей матери? Неррон кое-что слыхал о кронпринце, и ничто из этого не предвещало добра.

– Но будет очень трудно обеспечить его безопасность.

Неррон не смог скрыть досаду в своем голосе. Он работал один, всегда один, а эта охота обещала стать главной в его жизни.

Старый Оникс бросил на него предостерегающий взгляд.

А что? Лучшим назовут того, кто достанет арбалет! Власть. Земля. Золото… Существовало много такого, за что бы Оникс и Горбун запросто продали своих детей и жен. А Неррон желал только одного: быть лучшим в своем деле. Ни на земле, ни под землей не нашлось бы ничего иного, чего бы он жаждал более страстно. Но ни утраченного дворца, ни арбалета ему не видать как своих ушей, если в погоне за сокровищем ему придется нянчиться с каким-то там принцем. А при наличии такого серьезного соперника об этом вообще можно забыть. О Бесшабашном Неррон Ониксу не рассказывал. Это было его личное состязание. Нанимателям достаточно будет узнать, что охота позади, а Бесшабашный в проигрыше.

Взгляд Горбуна сделался таким же холодным, как кожа его водяных. Короли всегда исходят из того, что общество их сыновей следует воспринимать как незаслуженную честь, пусть даже сами они не слишком высокого мнения о своих отпрысках.

– Вот ты и позаботишься о его безопасности. Я приказал пристрелить моего лучшего охотника после того, как мой Луи вернулся с охоты весь в ссадинах. – Коронованный кот выпустил когти. – Дополнительно я приставлю к Луи моего лучшего телохранителя.

Приехали.

Может быть, принцу прихватить с собой на охоту за сокровищами еще и портного? Или слугу, снабжающего его эльфовой пыльцой? Говорят, Луи до нее падок.

Неррон опустил голову и представил себе, как зеленые соцветия плесени из склепа Гуисмунда расползаются по коже Горбуна.

А Джекоба Бесшабашного он побьет, чего бы ему это ни стоило.

Он мчался, давно не чуя под собою ног, карабкаясь все дальше, по кочкам, раздирающим в кровь кожу; через лес, гораздо темнее того леса, где ему повстречался Портняга; вслед за человеком, который, как он думал, был его отцом, хотя тот ни разу не обернулся. Иногда ему хотелось его только нагнать. Иногда – убить. Это был мрачный лес.

– Джекоб! Проснись!

Он вскочил. Рубаха на нем взмокла от пота, так что он озяб в холодном воздухе ночи. В первую минуту он не помнил, где находится. Он даже не знал, в котором из миров, пока не увидал над собой между ветвей две луны и Лиску, склонившуюся к нему на коленах.

Фландрия, Джекоб.

Топкие луга. Ветряные мельницы. Широкие реки. В последней гостинице их сожрали постельные клопы, а потому они решили ночевать под открытым небом. Путь их лежал к побережью, где они намеревались сесть на паром в Альбион.

– Все в порядке? – Лиска смотрела на него в тревоге.

– Да. Всего лишь страшный сон.