Из второго кунга послышался оглушительный лай, и на сырой асфальт спрыгнули четыре громадные овчарки.

Собаки! Перехватив камеру, Федя помчался к отверстию в ограде аэродрома. Черт с ним, с рюкзаком, главное – карту с записью спасти. Добежав до ограждения, он с разбегу ринулся в кривую дыру, вспоров кожу на куртке. Плевать, своя шкура дороже. Впереди показался знакомый силуэт «пятерки». Неожиданно что-то рвануло руку с камерой назад. Обернувшись, Талыгин встретился с хищным оскалом овчарки, крепко вцепившейся в ремень от камеры. Остальные, не имея возможности пролезть следом, напирали друг на друга, отчаянно заливаясь лаем, кусая друг друга за уши и выхаркивая из оскаленных пастей густые клубы влажного пара. Одна собака просунула морду в отверстие, но журналист, вцепившийся в ручку камеры, тут же изо всех сил двинул ботинком в клыкастую пасть.

– Да отпусти же… – Талыгин дернул камеру на себя, но вымуштрованная овчарка не разжимала хватку.

Солдаты были уже близко. Федя судорожным движением вдавил кнопку механизма выдачи карты памяти.

– Давай, дава-ай, – не спуская глаз с военных, подгонял он неторопливо жужжащий японский механизм. Крышка было открыта еще наполовину, когда Талыгин с силой выдернул карту из креплений и, бросив камеру, рванулся в сторону машины.

– Стоять! Не двигаться! – добежавшие до ограждения солдаты вскинули укороченные стволы автоматов, и воздух вспороли несколько очередей. Федя осел на землю, в последний раз бросив взгляд на далекие холодные звезды. Открыть дверь «пятерки» он так и не успел.

– Долго еще? – втянув едкий дым из замусоленной сигареты, Борис посмотрел на ссутулившегося у микроскопа напарника.

– Что именно? – не поднимая головы, буркнул тот.

– Хватит уже вылизывать, не монеты чеканим. Закругляться пора.

Игорь оторвался от окуляров прибора, бросил взгляд на циферблат размеренно щелкавших настенных часов.

– Пару минут. А ты чего, с кодировками разобрался уже?

– Давно по файлам раскидал и даже пылинки сдул, – Борис воткнул огрызок сигареты в ощетинившуюся окурками пепельницу и с тоской посмотрел в раскрытое окно, где покачивались подрумяненные закатом лапы сирени. – За неделю не наработался?

В углу лабораторной комнаты едва вращающийся вентилятор с усилием перемалывал терпкий воздух нагретого за день помещения.

– Будешь?

– Доедай, – Игорь посмотрел на раскрытую клетку для лабораторных животных, в которой стояла кадка с ощерившимся иглами кактусом. – Шмяки на тебя нет.

– Да уж, жировала старуха.

– Твоими усилиями.

Достав из коробки последний ломоть пиццы, за которым потянулась вязкая нитка сыра, мающийся от безделья Боря нашарил среди распечаток с отчетами пульт и включил телевизор, попав на выпуск новостей.

– …ДТП, унесшее жизнь нашего коллеги, корреспондента «Пятого канала» Федора Талыгина, – на экране появилась оцепленная заградительной лентой «пятерка», смятая КамАЗом. – Предположительно около трех часов ночи машина, которой управлял журналист, потеряла управление на пересечении Московского проспекта и улицы Фрунзе, где столкнулась с КамАЗом, который двигался по встречной полосе. От полученных травм Федор Талыгин скончался на месте. Причина трагедии устанавливается. – Место аварии сменила телестудия, рядом с ведущей появилась фотография улыбающегося журналиста с траурной ленточкой. – Мы приносим искренние соболезнования родным и близким нашего коллеги. Прощание состоится в пятницу в одиннадцать часов на Серафимовском кладбище. У Федора Талыгина остались жена и маленький сын…

– Вот, блин, жесть, – оценил увиденное Боря.

– Сделай потише, – попросил Игорь.

– Между прочим, он интересные репортажи делал, – Боря выключил телевизор. – Жаль пацана.

– Согласен, – продолжая работать, Игорь рассеянно пожал плечами.

– Ты вообще сухарь, – дожевывая пиццу, констатировал напарник. – Про годовщину хоть помнишь или, как всегда, мимо ушей?

Оторвавшись от окуляра, Игорь посмотрел на висящий у вешалки календарь, где красным маркером была жирно обведена одна цифра. Сегодня у них с Катей два года. На мгновение забыв о работе, он улыбнулся той еле уловимой улыбкой, которой каждый человек улыбается своим самым дорогим и нежным воспоминаниям. Годовщина. Громко сказано. Если отношений, то да. Давно женатый Лобанов по-обыкновению беззлобно решил поддеть. Хотя предложение Игорь уже сделал. Две недели назад, когда встречал Катю в «Пулково» с гастролей из Австралии.

Актеры радостной галдящей толпой высыпа́ли из зала получения багажа, явно начав отмечать возвращение еще на заморской стороне, следуя извечной русской традиции. Топтавшийся в сторонке Игорь почувствовал легкий укол зависти, глядя на этих беспечных и, казалось, вообще не способных к унынию людей. Наконец появилась она, катящая за собой чемодан на колесиках, улыбающаяся подругам, которые со всех сторон подставляли щеки для прощальных поцелуев. Подошла и, повиснув на шее, крепко-крепко поцеловала прохладными губами, обветренными на заморском австралийском ветру.

Дату они назначили через месяц и вроде все утрясли с родителями. А ведь казалось, только вчера он в Летнем саду, не веря в свое счастье, с замиранием сердца дарил Кате первый букет цветов. Или, сунув ворчливому вахтеру дяде Мише бутылку коньяка, пробирался за кулисы Малого, чтобы посмотреть репетицию. Как он ревновал, видя у сцены поклонников с цветами!.. Много воды утекло.

– Ау! – хлопнувший по плечу Боря вывел вздрогнувшего Игоря из задумчивости.

– Чего?

– К невесте, говорю, пора, – Боря уселся на край стола, за которым работал Игорь. – Ты, кстати, подумал?

– О чем?

– Ты прекрасно понял о чем, – он загадочно понизил голос и выделил последнее слово: – О предложении.

– Я же сказал – нет. – Игорь снова уткнулся в микроскоп. – Минимум с работы вылетишь! А сейчас еще время такое… не видишь, что ли?

– Какое такое, а? У тебя голова на месте или как? Сейчас какой год? У Кларка и Брэдбери люди уже давно на Марсе жили. Их будущее – наше настоящее, Игорь! И какое оно, а? Оглянись! Что изменилось-то?

– Дай закончить! – напарник раздраженно отмахнулся.

– Это, что ли? – Надев перчатку и подхватив пинцет, Боря ловко выдернул со стеклянной пластины под микроскопом крохотный серебристый стержень.

– Осторожно!

– Корпишь над какой-то фитюлькой, а для чего? Чтобы перед америкосами выпендриться? Нос им утереть?

– Потенциал силидия представляет огромный научный интерес, – Игорь потянулся за пинцетом в Бориной руке, – это первый в мире сверхпрочный энергетический проводник. Ты хоть представляешь, какие объемы информации он сможет пропускать, гарантируя стопроцентную запись программы в позитронный мозг без деформации цепей?

– Бла-бла-бла! Не будь ботаном, ей-богу! Силидий… Ну и названьице. Сам придумал? – Боря задумчиво повертел перед глазами зажатый пинцетом стержень, внимательно рассматривая его. – Ты сколько лет на него горбатишься? Четыре?

– Шесть.

– И кушаешь, небось, каждый день хорошо, да? И даже если к зарплате прибавить все премии, если они вообще светят, до суммы, которой хватит на отпуск, еще лет пять останется. Минимум! – Вернув пинцет, Боря нагнулся к Игорю. – А у тебя, между прочим, свадьба через две недели. Ты ведь Кате, конечно же, не сказал?

– При чем тут она?

– Оценила бы. Будущая хранительница очага должна заботиться о материальном благосостоянии семьи. Они ведь как, – продолжал гнуть свое Лобанов, – от тебя что нужно получат и будут у всех перед носом трясти, смотрите, мол, сами изобрели! А ты так и будешь под протекшими потолками лысины да подачек от государства дожидаться. Брось, ты о таких деньгах и не услышишь-то, может, больше никогда. А всего-то несколько образцов нужно…