— Спокойно… — прошептал он вслух, прижав ладонь ко лбу; в голове вновь вспыхнула знакомая боль — давящая и рвущая, рука подрагивала. — Спокойно, — повторил Курт решительно и, развернувшись, прошагал к двери, войдя в комнату подопечного излишне неспешно и размеренно.

Бруно кинул на вошедшего мимолетный взгляд, обратившись поначалу с недовольством, но, увидя выражение его лица, настороженно нахмурился, поднявшись навстречу и закрыв лежащую на коленях книгу.

— В чем дело? — спросил он тихо, сделав шаг вперед и остановившись, глядя с опасливым ожиданием; Курт помедлил секунду, собираясь со словами и мыслями, и выговорил, произнося четко и негромко:

— В Друденхаус. Быстро.

— «Бегом»? — ухмыльнулся Бруно и тут же стер усмешку, встретившись с ним взглядом.

— Да, — подтвердил Курт все так же не повышая голоса и не меняя тона. — Желательно. Мне нужен Ланц — немедленно. В самом буквальном значении. Если там его нет — направь сюда Райзе, и к Ланцу домой. Бегом.

— Не скажешь, что случилось? — поинтересовался подопечный, и он коротко качнул головой, разворачиваясь к двери.

— Нет. Бегом, Бруно. Я жду у себя.

В комнату Курт вернулся все так же неторопливо, осторожно, без стука прикрыв за собою дверь, и еще долго стоял на пороге, оглядывая узкое пространство пристально и придирчиво, словно увиденное впервые в жизни. В коридоре прозвучали шаги подопечного, дробным топотом затихнув на лестнице, и Курт, будто очнувшись, вздрогнул, вновь вскинув к ноющему лбу руку и прикрыв глаза. Мелькание имен прекратилось, оставив в рассудке пугающую пустоту и безмыслие, и никак не получалось собраться и заставить себя хотя бы сдвинуться с места.

Прихода Ланца он дожидался, стоя у стены в стороне, будто страшась неверным движением спугнуть что-то, что-то переменить в окружающем, будто вся комната была покрыта следами, которые он мог затоптать и стереть.

Явились все — Ланц и Райзе вошли решительно, быстро, Бруно замер на пороге, держа ладонь на ручке двери, глядя с любопытством и явно ожидая, когда его выдворят.

— Войди, — тихо велел Курт, шагнув навстречу и замерев среди комнаты, продолжая болезненно стискивать гудящую голову. — И запри дверь.

— Что горит? Что за conspiratio? — поинтересовался Ланц так жизнерадостно, что боль над переносицей ударилась в кость, точно зубило; Курт наморщился, зажмурившись, и тот понизил голос. — Что стряслось, абориген?

— Сюда, — бросил он коротко, приблизясь к кровати, и кивнул вниз. — Под изголовьем, меж двух верхних планок. Взгляни.

Секунду Ланц смотрел на него непонимающе, с подозрением; наконец неторопливо опустился на корточки у кровати и осторожно лег на спину, с трудом протискивая себя в пыльную тесноту. Несколько мгновений висела тишина, а потом из-под кровати донеслось приглушенное: «ничего себе!».

— Что там у тебя такое? — нетерпеливо спросил Райзе и, подойдя, склонился, упершись в колени ладонями и пытаясь заглянуть. — Неужто домашний дух завелся?

— Помолчи, Густав, — все так же глухо отозвался Ланц и, достав перчатку, натянул ее на ладонь, едва ворочаясь под низкой планкой кровати.

Скрипнуло, кровать дрогнула, и Дитрих все так же с усилием вытянул себя наружу, удерживая покрытую тонкой сетью паутины булавку двумя пальцами на вытянутой руке, демонстрируя ее окружающим.

— Это что? — проронил Бруно тихо.

Райзе подступил ближе, подав сослуживцу руку и подняв его с пола, и, достав платок, накрыл им подставленную ладонь, на которую тот аккуратно положил длинную, в палец, булавку.

— Что скажешь? — хмуро спросил Курт, тоже подойдя и теперь совершенно заслонив от подопечного происходящее; тихо чертыхнувшись, тот прошагал к ним, теперь уже молча заглядывая через его плечо. — Это может иметь касательство ко мне? Или просто какое-то superstitio popularis[120] в исполнении хозяйки? Я, разумеется, припомнил обстоятельства нашего с ней знакомства, но убежден, что ее сын тут ни при чем…

— Не гони лошадей, академист, — пресек его Райзе, бережно, уголком платка, отирая с блестящей иглы паутину. — Хм, не кажется, что воткнута давно — с месяц, быть может…

— Сюда посмотри, — тихо вклинился Ланц, остановив его руку. — Это уже любопытно.

— Да что там такое? — склоняясь ближе, поторопил Бруно, и Курт дернул плечом, оттолкнув его от себя, тоже стремясь рассмотреть, что именно привлекло внимание старшего.

Райзе, придавив булавку к ладони пальцем, осторожно дунул, сметая остатки паутины, и повернул ее за янтарную головку, приглядываясь.

— Забавно, — хмыкнул он тихо, переглянувшись с сослуживцем. — Это не паутина.

— Волос, — констатировал Ланц, и Курт, нахмурясь, непонимающе переспросил:

— Волос?..

— Разойдись, — потребовал Райзе, растолкав их локтями, и подошел к окну, поднеся булавку к свету. — Волос. Точнее, их два. И, что значимо, они не просто прилепились. Привязаны.

— Мои? — уточнил Курт; Ланц уцепил его за локоть, потянув к окну, и, взявши за запястье, поднял руку ладонью вверх.

— Дай-ка фон, — пояснил он, аккуратно взяв длинную иглу за острие и поместив ее на черную кожу перчатки, где и впрямь стало видно два волоска, обвитых вокруг под самой головкой. — Ну, что я могу сказать; по одному волосу различимо скверно, но поскольку они цвета разного, чисто логически можно вывести, что один из них твой — насколько все-таки можно рассмотреть, масть подходит. А вот второй — это отчетливо видно — светлый.

— Сын твоей хозяйки — блондин, верно? — ухмыльнулся Райзе и, скосив взгляд на Бруно, прыснул; тот нахмурился.

— Ваше исследование греческих авторов явно сдвинуло вам крышу, — заявил он свирепо, приглаживая светлую шевелюру. — Это не смешно. Может, твоя графиня, а? Все сходится: блондинка, и сох ты по ней, как пень.

— Стой, Дитрих, я не понимаю, — пробормотал Курт оторопело, — это что же ты хочешь сказать? Lenоcinium?

— Что это? — снова влез подопечный.

— Приворот, — улыбнулся Ланц, снова беря булавку и глядя на нее пристально. — Пошлейший. По всем правилам симпатического чародейства. Что такое, абориген? Что за растерянный вид? Вас чему обучали в вашей академии? Неужто о таком не рассказывали?

— Нет, почему, мы это изучали, но как-то все оно… просто.

Сослуживец вздохнул:

— А ты думал, на белом свете остались только малефики государственных размахов?.. Хм, кому-то достанется в лучшем случае плетей: кинуть такое на инквизитора — это вам не соседского булочника привлечь… Но в этом есть и позитивная сторона, абориген: теперь ты знаешь, что пользуешься успехом у девиц.

— Это единственная? — уточнил Райзе, кивнув на булавку; Курт вяло махнул рукой:

— Не знаю. Без вас я ничего не касался.

— Хорошо. — Ланц прошагал к столу, осторожно положив булавку, и развернулся к сослуживцам, надевая вторую перчатку. — Так, стало быть. Хоффмайер, отдались к двери и не путайся под ногами. Обыскиваем ad imperatum[121]. Приступили.

Проводить обыск «ad imperatum», поделив на сектора и заглядывая в каждую щель, в собственном жилище было странно и отдавало чем-то противоестественным; головная боль не покидала, лишь усиливаясь едва ли не с каждой минутой, а когда Райзе, уже не столь беспечно, подал голос от стола (точнее, из-под оного), стало тошно почти в буквальном смысле.

— Это уже пугает, — сообщил он, поднимаясь и отряхивая штанину. На его раскрытой ладони, тоже теперь затянутой в кожу перчатки, покоилась еще одна булавка — в точности такая, как первая. — Интересно… Хоффмайер, обернись к двери и осмотри у порога и за косяком; найдешь — руками не трогай: мало ли что на ней.

— Еще одна, — без былой шутливости в тоне произнес Ланц от окна, пока Бруно опасливо водил пальцами по планкам двери. — Уже не смешно. Три янтарных навершия — это вам не самоцветные бусы, не каждому доступно.