— …задать пару вопросов?

— Да, — неловко улыбнулся он, снова смешавшись и запнувшись на миг, снова забыв, что хотел сказать, что спросить, как то было минувшим вечером, когда услышал, что сможет увидеть здесь Маргарет фон Шёнборн. — И хочу предупредить вас, что некоторые из них могут вам показаться…

— …нескромными?

— Возможно, что так. Но прошу вас понять, что…

— …это ваша работа.

Курт невольно засмеялся, качнув головой:

— Госпожа фон Шёнборн, вы меня смущаете.

— Интересно, — ответная улыбка была откровенно довольной. — Смущенный инквизитор; это любопытное зрелище… Бросьте, майстер Гессе, я не хотела насмешничать, простите. Я готова отвечать и помочь, чем сумею, спрашивайте.

— Благодарю вас за понимание, — склонил голову Курт, стараясь говорить непринужденно, но слабо понимая, насколько в этом преуспевает…

Говорить, не глядя на собеседницу, было бы верхом неучтивости, но говорить, смотря в эти глаза — свыше его сил…

— Филипп Шлаг, — начал он, нанизывая слова с осторожностью, словно мелкий бисер на невидимую нить. — Вы ведь знали его?

— Тот бедный юноша, что умер третьего дня? — уточнила Маргарет, согнав с лица улыбку. — Да, я его знала — он учится в университете давно, а тех, кто дожил хотя бы до второго курса, я знаю почти всех. Разумеется, я подразумеваю лишь бывающих в этом заведении.

— И… — выговорить этого Курт не мог — просто не мог, губы отказывались складывать эти слова вместе, язык отказывался повиноваться; наконец, решившись, он выдохнул и завершил: — насколько близко вы его знали?

— Я верно поняла смысл ваших слов, майстер Гессе? — голос Маргарет фон Шёнборн не похолодел, как он того боялся; напротив, эта мысль, казалось, ее развеселила. — Вероятно, это и есть ваш нескромный вопрос?

— Простите, — развел руками Курт. — Такая у меня… впрочем, дальше вы сами знаете.

— Интересная у вас работа… Нет, господин дознаватель, его я знала близко, однако не настолько близко. Вы удовлетворены?

— Да.

Это был почти вздох — облегченный вздох…

— Хорошо, — проговорил он негромко — то ли попросту подытожив уже сказанное и услышанное, то ли высказав свое отношение к ее словам. — Хорошо… Госпожа фон Шёнборн, теперь я задаю тот же вопрос, но уже с другим подтекстом, вполне благопристойным. Итак, насколько близко вы знали Филиппа Шлага?

— Не будете ли вы любезны объяснить детальнее, что именно вас интересует? — уточнила Маргарет. — В пристойном виде этот вопрос несколько… туманен.

— Я вас обидел? Простите.

Она улыбнулась снова — для него, — и на душе вновь потеплело от этой улыбки…

— Нет, майстер Гессе. Вы меня не обидели. Как я сама же отметила, ваши вопросы вы задаете не из праздной пытливости, а исключительно в интересах дела; как можно таить обиду на следователя за то, что он стремится выявить истину?

— Благодарю вас за понимание, — повторил Курт с непритворным облегчением, лишь на миг почти с ужасом вообразив себе, что Маргарет фон Шёнборн в самом деле могла оскорбиться на его любопытство, замкнуться, отдалиться, не успев приблизиться. — Я попытаюсь разъяснить, что я подразумевал… Я хочу сказать — не относился ли Шлаг к тем, кто… заслуженно или нет… полагал себя вашим…

— Другом?

— Возможно, не столь громко, но… приятелем… добрым знакомым; словом, не считал ли он вас человеком, коему можно выговариваться?

— Не уверена, — отозвалась графиня, даже не примолкнув ни на миг, чтобы задуматься. — Если вам любопытно знать, не рассказывал ли он мне чего-то, что выходило бы за рамки обыкновенного, прозаичного, не говорили ли мы о его личной жизни, то — нет. Мое с ним общение было таким же, как и с каждым здесь. И все.

И все. Более спрашивать не о чем. Не о чем говорить. Теперь остается лишь еще раз изъявить свидетельнице признательность за содействие и удалиться…

Уйти. Подняться, повернуться спиной к этому взгляду, к этим глазам, к этой улыбке, от которых жизнь единственно и кажется наполненной смыслом, и — уйти…

— Вы уверены?

Жест отчаяния. Чтобы потянуть время. Чтобы остаться подле нее — еще хоть на минуту, чтобы еще хоть недолго слышать, видеть, почти ощущать — на расстоянии вытянутой руки…

— Быть может, он и не заводил душевных бесед, но как-то вскользь… Быть может, когда-либо при разговоре с ним у вас промелькнула мысль, что говорит он о чем-то не обыденном, не совсем понятном, но вы не придали этому значимости, а после позабыли?

— В таком случае, майстер Гессе, припомнить это будет тем более затруднительно. Мне от души жаль, что я не смогла вам помочь, — вздохнула она, скосив глаза на дверь, и Курт понял, что его дальнейшее здесь пребывание тщетно, принуждённо и излишне…

Осталось лишь подняться и уйти… Этот разговор, эта встреча так и окончится ничем — просто взгляд, улыбка… и обещание, оказавшееся всего лишь игрой. Обычная забава красивой женщины, знающей себе цену. Флирт. Развлечение. Для ублажения собственного тщеславия.

— Да, — едва сдерживая внезапную злость, ожесточение на себя самого, на собственную глупость, бросил Курт, поднявшись. — Жаль.

Надо было проститься и уйти, но сдвинуться с места не выходило — словно ноги пригвоздили к темным доскам пола, намертво, железными штырями…

Маргарет улыбнулась снова, но теперь от этой улыбки свело зубы, точно от глотка ледяной воды из ручья.

— Прощайте, — сумел, наконец, выговорить Курт.

Сумел отвернуться, сумел сделать шаг — тяжелый, трудный…

— Майстер инквизитор, — окликнул его до боли благожелательный голос, и он встал на месте, вновь оцепенев, вновь утратив способность двигаться; все, на что хватило выдержки, это принудить себя так и остаться стоять спиною к ней, не поворачивая головы, дабы не видеть этих глаз…

— Да?

Это вышло неучтиво, едва ли не дерзко, но следить за собою сейчас попросту недоставало сил…

— Мне действительно жаль, что я не оправдала ваших ожиданий. — Маргарет его резкости то ли не заметила, то ли извинила ее; голос был все столь же благосклонным и мягким. — Я попытаюсь припомнить каждую беседу с этим юношей, быть может, что-то вспомнится. А вы, если у вас вдруг возникнут еще вопросы, не ожидайте, пока мне взбредет в голову явиться сюда. Я пока не намерена возвращаться в замок, и еще долгое время я буду в Кёльне; приходите в мой дом, когда сочтете нужным.

Он все-таки обернулся — рывком, не удержавшись, снова потонув в этом взгляде…

Маргарет смотрела уже без улыбки — и тоже прямо в глаза.

— Ведь вы знаете, где мой дом.

Это не было вопросом, но Курт кивнул.

— Да, — голос все же сел, все-таки вырвался из-под его воли. — Я знаю.

Она не улыбнулась ему на прощание. Не произнесла больше ни слова. И не отклонила взгляда — все так же смотрела в глаза, неотрывно, словно не желая отпускать; и не хотелось быть отпущенным, единственным желанием было — стоять так вечность…

Курт вздрогнул от громового хохота за спиной, очнувшись, оглянулся почти оторопело и столкнулся с другим взглядом — Бруно в компании все еще гогочущих студентов. Приятелям он улыбался одними губами, а глаза оставались серьезными, и смотрел подопечный на него — пристально, настороженно, осуждающе.

Курт развернулся, стремясь не дозволить больше взгляду обратиться в сторону Маргарет, не видеть фиалковых глаз, парализующих тело и теснящих душу, и вышел на улицу, озаренную кровавым светом нисходящего солнца. Остановившись, привалился к стене, закрыв глаза и прижав ладонь к пылающему лбу.

«Приходите в мой дом»… и этот взгляд…

Не игра. Обещание.

«Приходите в мой дом»…

В свой дом он возвратиться не сумел.

Когда Курт, наконец, заставил себя отлепиться от холодной каменной стены трактира, когда унял идущую кругом голову, когда смог двигаться, он просто зашагал по улице вперед, глядя под ноги и видя чуть подсохшую после талого снега землю под сапогами, как сквозь туман, не разбирая, куда идет и о чем мыслит — возвратить цельность рассудка и тела все никак не выходило.