– Мы должны вернуться в Илону, – констатировал он.
– Не получится, вас оттуда выслали. – Мадлен вдруг испугалась, что по глупости, дерзости и безрассудству он вполне может это сделать.
– Правда? Как это меня могли выслать из Илоны?
– На тридцать дней.
– Проклятье! Неужто Злой Бог постарался? – Прошипел он. – Что я натворил?
– Убили двух человек. Или трех.
Подумав, он кивнул.
– А, гули де Фрога, я полагаю. Должно быть, я хорошо себя проявил. Значит, всего на тридцать дней? Какой позор. Жаль, что не повесили.
– Да уж, – горько ответила Мадлен, бросив на него гневный взгляд. Он перестал жевать.
– А вы были бы рады?
– Не знаю. – Промямлили она, а потом, немного погодя, добавила. – Я уже не знаю, кто я.
Ветряная мельница заскрипела, крылья повернулись от порыва ветра. Даже сквозь одежду Мадлен чувствовала тепло его тела.
– Это не лошадь понесла, верно? – тихо спросил эльф, хитро посмотрев на нее. – Вы просто хотели сбежать от меня.
– А что мне оставалось делать? – обратилась Мадлен к небу и утренним облакам. – Я не могу оставаться с вами.
– И куда же вы собрались? К жрецу? Или, может, обезумели до того, чтобы отправиться прямиком к дознавателям? – Он встал, отошел, шатаясь, в сторону и повернулся к ней спиной. – Почему вы не обратились к Шухо?
К этому мерзкому продажному орку? К другу Кобэррэ? Он в своем уме? Да и тогда она была слишком занята их откровенной игрой, тем, как он смотрел на нее, представляла их вдвоем в темноте подземелья.
– Мэд, – прервал он затянувшееся молчание. – Я не могу быть другим. Я не хотел бы увидеть обитель Злого Бога раньше, чем мне положено.
– Как вы можете столь беспечно говорить про его обитель?
– Потому что боюсь этого места, боюсь всего, что находится за Краем. – Эльф стоял, широко расставив ноги, чтобы не упасть. – Я знаю, это моя судьба. Во всем Инселерде не хватит ни золота, ни милосердия, чтобы заплатить за то, что я сделал и еще сделаю в этой жизни. Но если я смогу найти место в этом мире, если сделаю его своим домом, если смогу защитить от всех опасностей и врагов, если оставлю после себя дитя собственной крови… Даже оказавшись в обители Злого Бога, я буду знать, что это у меня есть. – Рэй пожал плечами. – Возможно, он бы не стал таким, как я. Он мог вырасти хорошим человеком. А после смерти мог бы даже попасть в более приятное место, нежели данная обитель.
Тень горькой улыбки скользнула по его разбитому лицу и тут же исчезла.
– Разве жрецы не говорят, что в священные поля может попасть любой, кто раскается и понесет наказание? – спросила Мадлен.
Он снова пожал плечами, рассматривая соляные пруды.
– Несомненно. – Рэй потянулся за седлом. – Я не придаю значения их словам. В эту минуту они говорят одно, а спустя час – другое. Они говорят то, что им выгодно. Надо ехать, мне не нравится это место.
Он хотел поднять седло, но покачнулся. Тогда Мадлен взялась за другую сторону, и они вместе донесли его до башни. Рэй остановился на пороге, прислонившись к дверному косяку.
– Вы правы, – вздохнул он. – Я не готов ехать.
– Отдохните здесь, – сказала Мадлен, кладя седло так, чтобы оно служило ему подушкой. – Я сейчас принесу второе и привяжу лошадей.
Когда она хотела пройти мимо, Рэй прикоснулся к ее плечу.
– Ведьма, – сказал он с полусонной, рассеянной улыбкой. – Вы правда останетесь со мной?
Мадлен вздохнула, глядя в его черные глаза. Они были почти скрыты ресницами, красивые губы вспухли с одной стороны, ободранная щека покраснела. Теперь уже не его красота пронзила ее желанием и болью.
– Да, – не дрогнув, солгала она, – останусь.
Жеребец не ушел далеко. Она взнуздала его и повела назад, оглядываясь через плечо на мельницу. Денег в кошельке должно хватить, чтобы купить еды, если она не сразу найдет храм. Эльфу она не оставит ничего, кроме хлеба и разбавленного вина.
Оседлав жеребца, Мадлен затянула подпругу и неожиданно подумала, допустят ли убийцу, вора и лжеца на благодатные поля. Она бросила последний взгляд на пустой дверной проем и вскочила в седло.
Когда она взяла поводья, то вспомнила клочок белой шерсти, оставленный на память. Мадлен аккуратно стянула перчатку, убедилась, что он там, переложила его в седельную сумку и глубоко вздохнула. Она не будет думать о крылатом котёнке, Изис, Ричи и других. Не сможет.
Она стала натягивать перчатку и замерла. В утреннем свете блеснуло кольцо. Остановившись, Мадлен попыталась снять его. Она плюнула на руку, дергала и крутила его, всхлипывая от расстройства. Но она хотела оставить кольцо Рэю. Оно ей не принадлежало. Но оно вросло в палец. Как и говорил паршивый падший эльф – его можно снять, только обрубив палец. А этого девушке вовсе не хотелось. Придется пока жить с кольцом.
Возвращаться в хижину она не собиралась. Она бережно провела пальцем по гравировке на кольце, и надпись вдруг засияла и… потухнув, изменилась. Задумчиво повернув его вокруг пальца, Мадлен увидела, что выгравированные буквы на древнеэльфийском говорили ей "Это моё сердце. Береги и храни его пуще своего, любимая навеки".
Закрыв глаза, она крепко сжала пальцами кольцо и с возгласом отчаяния уронила голову на руки.
Целый день он проспал мертвым сном, положив голову на седло. Когда Мадлен вернулась в хижину, когда втащила туда упряжь жеребца, когда с грохотом перевернула тяжелую бадью, чтобы сесть, он даже не шевельнулся. Странно. Пугюще. Его раньше всегда настораживал малейший звук.
Вечером она разволновалась не на шутку и принялась тормошить его, прикладывала к ушибленной щеке компрессы, замоченные в волшебных зельях, что она приготовила несмотря на скептическое отношение эльфа к травоведению. Пока он спит, он не противится. Пока он спит, волшебные травы медленно, но верно восстанавливают плоть. Когда он в очередной раз отказался просыпаться, она произнесла вдохновенную речь о том, как чувствует себя женщина, похищенная насильником и убийцей. Она пролила слезы досады и боли, когда снова пыталась снять кольцо, – оно было слишком маленькое, а сустав ее безымянного пальца распух. Она в недвусмысленных выражениях сообщила ему, что это его вина, если палец посинеет, и его придется отрубить. Эльф спокойно дышал, будто она, как Кир или Зиг, охраняла его сон. Будто он ей доверял. Мадлен подремала несколько часов днем, пока лошади паслись. Гули-убийцы, нанятые де Фрогом, не явились про их душу. Вообще никто не пришел. Лишь водяные птицы медленно шествовали среди тростников да пятнистая жаба прискакала к хижине. Она долго сидела в раздумье у двери, уставившись на Мадлен круглыми желтыми глазами, а потом лениво ускакала прочь.
Девушка вынула из седельных сумок все бумаги, но это оказались короткие рекомендательные письма людям, о которых она никогда не слышала, и целая груда слов, не имеющих смысла. Единственное, что представляло для Мадлен ценность, был брачный договор с Фрэнком де Фрогом. Она мельком взглянула на него, когда подписывала, но теперь читала с особым вниманием.
"Да будет известно, что, когда я дам согласие взять в мужья влиятельного и благородного лорда Фрэнка де Фрога и Милагро…"
Когда она даст согласие. Там не говорилось, что она уже дала его. Она не клялась Фрэнку де Фрогу, следовательно… Из всего прочитанного ей раньше о брачных контрактах и судебных исках в документах, занудных документах, выдуманных в Централи, которые присылала для ее образования леди Меринда, следовало, что она вообще не обручена.
Мадлен вспомнила, как бабушка беспощадно торговалась с Улем. Долгие часы споров о приданом, золоте, об этом документе, а она тем временем безучастно глядела в окно, думая о Тэдоре. Вспомнила она и как эльф смотрел на графиню Кларис и улыбался при упоминании о контракте.
