Сложилась очередная тупиковая ситуация, и Бреннан, слушая одну заумную речь за другой, размышлял, сможет ли он сам, заняв пост Госсекретаря, принести хоть какую-нибудь пользу. Выхода из сложившегося положения не было видно. Стоило очередному политику выйти с предложением, тут же находился его противник, отвергавший это самое предложение до того, как его начинали обсуждать.

Погруженный в собственные мысли после утренней встречи, Бреннан пересек фойе. Кто-то окликнул его, затем тронул за плечо. Филипп резко обернулся. Плотный, невысокий мужчина смотрел на него. В руках он сжимал большой кожаный кошель.

— Синьор Бреннан, моя фамилия Фасетти, я из службы безопасности при отеле. — Бреннан кивнул. — Извините за беспокойство, сэр, но вас тут дожидается один человек. Он говорит, что ему необходимо вас видеть.

— А не пошлете ли вы его…

— Он утверждает, будто он монах, сэр, — возразил Фасетти. — Но какой-то он уж больно светский монах. — С этими словами Фасетти вручил Бреннану кошель. — Он принес вот это.

Филипп принял кошель и вытащил из него кинжал. У него перехватило дыхание при виде треугольного лезвия и рукоятки в виде распятия.

— При входе в отель монах поинтересовался, есть ли здесь охрана, — добавил Фасетти. — И когда один из сотрудников службы безопасности вышел к нему, тот заявил, что хотел бы видеть вас. А затем передал моему человеку этот кинжал. Он объяснил, что если бы этот кинжал нашли у него, то могли бы сделать совершенно неверные выводы.

— Точно, — согласился Бреннан. Он слегка провел пальцем по лезвию и тут же прикусил губу: на пальце появилась кровь.

— Монах хочет вам что-то объяснить по поводу этого кинжала. Конечно, мы не собирались беспокоить вас, но…

Бреннан сжал рукоятку и всмотрелся в охваченный агонией лик Христа. Он был заинтригован.

Вернув Фасетти кинжал, Филипп направился к лифтам.

— Пришлите его ко мне наверх, — бросил он уходя. — Интересно взглянуть на этого монашка, а вы позаботьтесь о стилете, ладно?

Поднимаясь к себе в номер, Бреннан до боли сжал руки, ставшие внезапно липкими от пота. Он дрожал всем телом. С самого детства Филипп боялся ножей. Одна только мысль о стальном клинке, входящем в плоть, повергала его в состояние шока. Он не мог представить себе эту боль. А что касается распятия… Филипп вздрогнул. Не впервые задумывался он о религии. К чему постоянно изображать Христа в состоянии этой жуткой агонии? Не удивительно, что многие последователи Спасителя были людьми, мягко говоря, странноватыми. Для самого Филиппа вся религия сводилась к еженедельному воскресному ритуалу, к условности и не более. Он никогда глубоко не задумывался над ее сутью. Уж как-то так получалось, что к концу второго тысячелетия религия стала играть в общественной жизни далеко не самую ведущую роль.

Маргарет оставила на столе записку, где сообщала, что вернется только к обеду. Тут же лежала пара телексов. Пока Бреннан читал их, в дверь постучали. Открыв дверь, Филипп увидел на пороге Фасетти и молодого человека. Последний был в коричневой сутане и сандалиях. Лицо его освещалось юношеской красотой, с которой, однако, плохо сочеталось напряжение, присущее как правило, более старшему поколению и сквозившее в каждом жесте молодого монаха.

Бреннан пригласил посетителей в комнату, затем пожал на прощанье руку Фасетти, отступившему на шаг и заявившему, что его работа сводится всего-навсего к тому, чтобы охранять других.

— Ну, со мной-то все будет в порядке, — заверил Бреннан Фасетти.

Монах же улыбнулся:

— Меня зовут брат Френсис, — представился он на прекрасном английском языке. — Из Субиако. Рад, что вы согласились встретиться.

— У меня времени в обрез, — предупредил Бреннан, жестом указывая на стул.

— Едва ли вы поверите тому, что мне предстоит рассказать, — продолжал юноша. — И в общем, я, честно говоря, не рассчитываю на это. — Он помолчал. — Надолго ли вы в Риме, мистер Бреннан?

— Завтра я уезжаю. Монах вздохнул:

— Прошу вас, отложите ваш отъезд всего на несколько часов. Пойдемте со мной. Меня прислал священник по имени де Карло. Может быть, вы слышали о нем? — Последние слова звучали уже как мольба.

— Нет. Но я не могу…

— Отец де Карло просто не в состоянии путешествовать. Он очень стар. Послушайте, если я скажу, что вы должны помочь, потому что от вашей помощи зависит будущее человечества, то вы, конечно, сочтете все это за… как это называется?

— Мелодрама.

— Да, да. Но если я начну что-либо объяснять вам, то будет еще хуже: вы просто решите, что я сошел с ума.

Единственное о чем я вас прошу — прочтите письмо. Вы можете подумать, что это бред, но это не так.

И сколько Бреннан ни пытался противиться обаянию монаха, оно все сильней и сильней действовало на него. Юноша словно обезоруживал Филиппа.

— Вы религиозны, мистер Бреннан?

— Боюсь, что только по воскресеньям, — словно извиняясь, сообщил тот.

— Вы протестант?

— Да.

— Позвольте мне кое-что процитировать. — Монах сложил руки, словно в молитве. — «Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками: тогда знайте, что приблизилось запустение его, потому что это дни отмщения;, да исполнится все написанное». — Я цитирую Святого Луку.

Бреннан снова взглянул на часы:

— Да, да, но я боюсь…

Он уже достаточно наслушался. Филипп чувствовал себя примерно так же, как тогда, когда к нему явился один из свидетелей Иеговы. Поначалу Филипп был сама любезность, но, в конце концов, счел за благо расстаться со своей напускной вежливостью, уже не зная, как отделаться от столь «высокого гостя».

Монах поднялся одновременно с Филиппом и направился к двери.

— Внемлите этим словам, хотя они и кажутся вам безумными. Отец де Карло приехал в Англию восемнадцать лет назад. Он был свидетелем второго пришествия Христа. Он разрушил физическое тело Сатаны.

Бреннан вымученно улыбнулся и, взяв под руку молодого человека, направился с ним к двери.

— Но дух Антихриста продолжает жить, мистер Бреннан. Только кинжалы могут освободить от него человечество.

Бреннан распахнул дверь.

— Все, о чем я прошу — это прочесть письмо. Пожалуйста, избавьтесь хоть ненадолго от скептицизма. Я позвоню вам завтра.

— Фасетти, — громко позвал Бреннан. Охранник тут же появился в дверях и, слегка потянув монаха за капюшон, увлек за собой из номера.

— До свидания, брат Френсис, — пробормотал Бреннан.

— Дьявольское отродье до сих пор здравствует, мистер Бреннан. Оно должно быть уничтожено.

Филипп поморщился и прикрыл дверь, услышав последнюю фразу монаха: «Отрекитесь от своего неверия во имя Господа…» Часом позже, сделав все необходимые звонки, Бреннан опустился в кресло и достал конверт. Зевая, он вскрыл его и вытащил шесть листков ксерокопий. Филипп поморщился: запах ксерокса каждый раз напоминал ему о забальзамированных трупах. К листкам прилагалась коротенькая записка: «То, о чем пишет эта женщина, — правда, да поможет нам Господь. Пожалуйста, приезжайте. — И подпись. — Отец де Карло Субнако».

Бреннан разложил письмо на столе и улыбнулся. Подобные писания попадались ему неоднократно. В самом начале своей дипломатической карьеры Бреннан получал кучу посланий — в стиле очевидцев НЛО — как однажды съязвил на этот счет его помощник. Теперь подобные письма не путешествовали дальше столов его подчиненных.

«Простите меня, святой отец, ибо я согрешила…» — Бреннан прочел первую страницу и, покачав головой, потянулся к бутылке шотландского виски.

— Господь Всемогущий, — только и произнес Бреннан, расхохотавшись вдруг от души.

В этот вечер Бреннаны были приглашены на ужин. Приглашал их Джеймс Ричард, высокий и элегантный мужчина, который говорил на том неподражаемом, свойственном лишь репортерам Би-Би-Си, наречии. Где бы он ни появлялся, из кармана его пиджака неизменно торчала гвоздика. У Ричарда имелся собственный взгляд на ремесло журналиста. Одно из основных профессиональных правил гласило: если какой-нибудь разговор не подлежал огласке, так тому и надлежало быть. Придерживаясь подобного положения вещей, Ричард очень скоро снискал к себе доверие многих политиков. Зато коллеги, наоборот, смотрели на него с некоторой опаской.