— Но ведь это безумие, — почти выкрикнул старик, — это… — он силился подобрать нужное слово, но никак не мог найти его, — это… это недостойно. Твой отец никогда не падал так низко. Ни разу не марал он таким образом своих рук. — Лицо Бухера покрылось красными пятнами от внезапно охватившего его гнева. — Твой отец… Дэмьен вскочил.

— Заткнись, — рявкнул он с такой силой, что Бухер, резко отпрянув, упал на софу.

— Никогда больше не заикайся о моем отце. Это приказ.

Бухер все еще пытался возражать.

— Никогда бы он не пошел на такое. Все его поступки служили определенной цели. Существовал метод. Вот ты все время говоришь о разрушении, а твой отец имел в виду контроль. И все было направлено на то, чтобы контролировать мир и владеть человеческими душами…

— Что-о? — яростно прорычал Дэмьен-младший. — Ты еще смеешь утверждать, будто мой отец хоть на миг задумывался о ваших никчемных душонках? Ты смеешь считать, что они его могли интересовать?

Бухер сорвал со своего пальца перстень и ткнул его юноше прямо в лицо, указывая на три шестерки. Затем твердо произнес:

— И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их, или на чело их; И что никому нельзя будет ни покупать ни продавать, кроме того, кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его.

Бухер поднялся во весь рост.

— Это из «Откровения», — разъяснил он. — Покупать или продавать. Контролировать. Вот на что мы отдали столько сил. Чтобы он смог…

— Заткнись же ты наконец, — с губ юноши стекала слюна. — И не цитируй мне всю эту чушь. Ты точно такой же кретин, как и все остальные. Восставший ангел был сброшен в бездну, и за этим может последовать только одно разрушение всего и вся. Только в этом истинная сладость мести. — Дэмьен-младший улыбнулся. — И это будет моя месть!

Бухер остолбенел. А юноша ходил вокруг него, издеваясь и тыча пальцем прямо в лицо старику.

— Мой отец уверял, что двух тысяч лет с вас довольно. Ты болтаешь о каком-то контроле, а ваши философы чешут языки, приплетая сюда свободу выбора. И в частности, свободу выбора между моим отцом и Назаретянином. Ну так вот, Поль, выбор уже сделан. А ты своим колебанием от выживания до тотального разрушения подсобил человечеству сделать его ставку. Ты помог подвести его к самому краю бездны и дать возможность заглянуть в пропасть. — Дэмьен ущипнул Бухера за щеку. — Всего один щелчок — и нет человечества… — Юноша улыбнулся и, не оглядываясь, покинул зал. Бухер услышал, как Дэмьен, рассмеявшись, кликнул собаку.

Шаги стихли. Бухер медленно пересек холл и, поднявшись по лестнице, остановился возле комнаты Дэмьена. Он слышал, как тот слоняется из угла в угол, и чувствовал присутствие собаки.

Затаив дыхание, Бухер на цыпочках прокрался по коридору к часовне и тихонько вошел туда. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, затем приблизился к трупу. Встав на колени, старик сжал в ладонях мертвую руку Дэмьена-старшего.

— Дэмьен, — прошептал он, — с того самого момента, как ты меня призвал, я трудился ради твоего отца. Ради прихода его царства. Я уверовал в него и знал, что его победа неизбежна. Всю свою жизнь я служил тебе верой и правдой. — Бухер погладил пальцы Дэмьена Торна. Потом так же, еле слышно, продолжал: — Когда тебя лишили физического существования, я непрестанно молился твоему духу, и ты отвечал мне. Ты велел не»отчаиваться, утверждая, что твое время еще не пришло, но оно грядет вскорости. Ты отвечал на все мои молитвы и уверял, что твое воскресение обязательно наступит. Ты обещал, что я всегда буду находиться по твою левую руку.

И вот я снова перед тобой. Ради всего того, что мы успели сделать. Ведь это контроль, Дэмьен, а не разрушение?

Склонившись, застыл на коленях старик, как будто ожидал указаний. Но только полоска света скользнула по лицу Дэмьена, и глаза его словно ожили, Бухер вскинул голову и в недоумении заморгал. Услышав собачье рычание, он обернулся. Свет струился из открытой двери. В проеме стояли юноша и собака. Оба не сводили с Бухера глаз.

— Что тебе здесь надо? — с ледяным безразличием в голосе спросил Дэмьен.

— Жду, чтобы мне указали путь.

— Поищи для этого другое место. А меня оставь наконец наедине с моим отцом.

Бухер поднялся, колени его дрожали. Отстранившись, юноша пропустил его. Старик побрел прочь.

На плечи его тяжким грузом опустилась старость. Бухер понял, что проиграл. Однако самым страшным открытием явилось то, что он оказывался на старости лет никому не нужным.

Они влились в этот многотысячный поток демонстрантов. Лондон, начиная с восточной части и Сити до Слоан-сквер в западной части был запружен толпами людей. Движение на Оксфорд-стрит по направлению к набережной было парализовано, и полиция, оставив попытки подсчитать точное количество демонстрантов, называла первые попавшиеся цифры.

Но в отличие от прежних демонстраций, посвященных, к примеру, ядерному разоружению, над этими колоннами людей не витал дух праздничного возбуждения. Здесь невозможно было услышать ни одного рок-музыканта, да и любительские театральные труппы не решились прийти сюда. Все было как-то очень по-серьезному. Напряжение ощущалось повсюду. Толпа двигалась в сторону Трафальгарской площади, становясь все плотнее и плотнее. А полицейские — конные и пешие, молча наблюдали за ней.

Выступление должно было состояться в два часа дня.

Автомобиль Поля Бухера намертво застрял в Пимлико ровно в половине второго. Устроившись на заднем сиденье, он вместе с Дэмьеном-младшим рассматривал людей, бредущих мимо их машины. Многие из них были облачены в черные костюмы с нарисованными на них люминесцирующими скелетами. На других демонстрантах болталось нечто вроде саванов. В детскую коляску засунули восковую куклу, изображающую опаленного ядерным пламенем младенца.

Дэмьен скривился в усмешке. С его губ слетел звук, похожий на хмыканье. И тут же в его ногах огромная собака подняла голову и зарычала, словно вторя этому хмыканью.

Бухер нажал на кнопку селектора и осведомился:

— В чем дело?

Голос шофера эхом отозвался в салоне:

— Влипли, сэр. Полицейские сообщили по радио, что впереди движение парализовано.

— Черт, — вырвалось у Бухера. В который раз задавался он вопросом, чего ради юноше приспичило потащиться на эту демонстрацию. Это не было на него похоже.

Что-то из ряда вон выходящее. Никогда прежде Бухер не замечал за Дэмьеном проявлений такого жгучего любопытства.

— Ничего страшного, мы пройдемся пешком, — заявил Дэмьен-младший.

— Но это далеко, — попробовал было возразить Бухер.

Не сказав ни слова, Дэмьен открыл дверцу и шагнул в толпу. Собака тут же последовала за ним.

Тяжело вздохнув, Бухер объяснил шоферу, где их ждать, и поспешил за юношей.

Вместе с толпой они медленно продвигались вперед. Немецкая овчарка, находящаяся от них в нескольких шагах, вдруг повернула морду и, замерев на месте, уставилась на Дэмьена.

Денек выдался душный и на редкость влажный, с людей градом катился пот. Ноздри юноши вздрагивали, он слегка трепал пса за загривок. Бухер шел за ними вплотную, изредка поглядывая на часы. Вообще-то ему следовало находиться нынче в своем офисе: встреча в Уайт-холле непременно перерастет в пленарное заседание, и его сотрудникам предстоит отчитаться в ближайшие часы. Ему необходимо присутствовать там, а не здесь, на этом дурацком сборище. Бухер яростно огрызнулся, когда какой-то юнец задел его древком, на котором вместо полотнища болтались одни клочья.

— Разуй глаза, — рявкнул на молодого человека Бухер, и тот резко отпрянул, изумленно захлопав ресницами. Агрессивная враждебность этого старика сбила его с толку. Разве не все они стремятся здесь к единой цели, пытаясь спасти человечество?

— Идиот, — пробормотал Бухер.

Ничего, кроме презрения, не испытывал он к этим слепым и безмозглым, словно овцы, придуркам, которые ни на грамм не смыслили в том, кто и что управляет миром. Бухер мрачно следовал за Дэмьеном по Молл-стрит к площади Виктории. Теперь до них уже доносились и отдельные слова из громкоговорителя, и рев толпы, и аплодисменты, то стихающие, то нарастающие. Слышно было, как стрекочут в небе вертолетные лопасти.