Челышев-младший тем временем прохаживался мимо стендов с продукцией: диски с фильмами, музыкой, играми. Покупателей не было. Но сын, казалось, их отсутствием не томился. Находился в гармонии с самом собой. Посматривал на телевизор над прилавком, который транслировал очередную новинку на ди-види. Арсений не сомневался: сынок это кино уже видел.

Николай был, как он сам себя называл, «киносаранчой»: в день обычно два-три фильма на дисках смотрел – на работе, а потом и дома (не надоедало ведь!). И притом еще каждый четверг выбирался на предпремьерный показ, на самый-самый первый сеанс новой ленты в столице. И бывало, вдобавок в субботу отправлялся в кине́ (именно так, с ударением на последнем слоге, говорили в его кругах.) Впрочем, выходной визит зависел от состояния финансов, расписания рабочих смен и вкусов очередной девушки.

В итоге все равно получалось, что Ник в год свыше тысячи лент отсматривал. Да ведь столько и Голливуд, взятый вместе со всеми российскими студиями, не снимает! Да, не снимает – однако помимо новинок имелись еще огромные залежи синематек. И теперь, когда любую киношку можно безнаказанно скачать из Интернета, – такие копи, рубины и изумруды, открылись, только руку протяни! Николенька всю киноклассику изучил, от Антониони до Эйзенштейна. Имел неплохое представление о румынском и чешском кинематографе, китайском и тайском, датском и исландском и даже иранском и афганском. Он говорил, что как всякий человек интересен – так и любой, пусть самый посредственный фильм по-своему хорош. В каждом есть или актеры, или сцены, или хотя бы пара кадров, достойных внимания и любви.

«Взять, к примеру, последний фильм, что Сталлоне снял, великий наш, хе, режиссер, – рассуждал, к примеру, Николенька. – «Неудержимые» называется. На первый взгляд – отстой из отстоев. На второй – тоже. Но и там есть любопытные моменты. Например, когда Шварценеггер рассыпается в комплиментах в адрес Сталлоне. А тот, в свою очередь, Шварца хвалит. А Брюс Уиллис им с насмешкой говорит: «Может, вы, ребята, удовлетворите друг друга орально?» Уиллис, Шварценеггер и Сталлоне в одном кадре – это сильно».

Тогда в ответ (заметив, что сын пребывает в благостном состоянии духа) Арсений шутливо обозвал его «киноманом». Тот взвился:

– Никакой я не киноман! Киноман – это, знаешь, папа, такой томный мальчик, в одной руке сигаретка, в другой – чашечка кофе: «Ах, помните эти кадры в «Ностальгии»? Как там Янковский идет со свечой на ветру, сколько в них поистине экзистенциальной тоски…»

Николай настолько похоже изобразил пижона, что Сеня расхохотался.

– Ну, значит, ты синефил? – со смехом спросил он тогда.

– Па, перестань ругаться, ты еще «синяком» меня обзови.

– А кто же ты?

– А я просто зритель. Я кино люблю, и все тут. И память у меня хорошая, спасибо вам, папочка с мамочкой, стишки меня в школе заставляли учить. Поэтому я все-все фильмы, что посмотрел, запоминаю: кто играл, кто снимал, какой сюжет.

– Быть не может!

– А вот может. Ты проверь.

– Н-ну… Хотя бы «Тутси». Или «Милашка» в нашем прокате.

Арсений очень хорошо помнил эту ленту. Они с Настеной смотрели ее весной восемьдесят пятого в кинотеатре «Первомайский» за три дня до того, как его взяли. Последнее его кино на воле.

– Э, папуль, – снисходительно ухмыльнулся Николай, – ты б еще про «Некоторые любят погорячее» спросил! Фильм «Тутси» снял Сидни Поллак в тысяча девятьсот, м-м, восемьдесят втором году, в главных ролях Дастин Хоффман и Джессика Ланг. Сюжет пересказать?

– Спасибо, я помню.

– Еще хочешь попробовать?

– Ну, держись. В жизни не отгадаешь.

Арсений задумался. Нахлынуло воспоминание: он в командировке, в далеком северном городке Коряжма. Зима, снега, Советский Союз. В клубе идет на единственном сеансе – единственный фильм. Сеня пошел убить время. И оказался – единственным зрителем. В самом буквальном смысле. Один-одинешенек.

Но сеанс не отменили. Назначено – смотрите. Контролерша оторвала корешок билета, а киномеханик доблестно прокрутил картину. Что-то из грузинской жизни. Какая-то высокохудожественная лента – Сеня почти уснул. Пустой зал очень тому способствовал. Черт! Как она бишь называлась? Название вдруг вспыхнуло в его голове – как, бывало, перед ответом профессору всплывал безнадежно, казалось, забытый античный бог.

– «Древо желания»! – Вот как она называлась.

– Пф-ф, – фыркнул сын, – это ж классика. Тенгиз Абуладзе. Фильм снят в семьдесят седьмом году прошлого века на студии «Грузия-фильм», панымаешь!

– Слушай, Ник, – искренне восхитился отец. – Ты такой умный! – И зачем-то, идиот, добавил присказку, популярную с ранних капиталистических времен: – Что ж ты не богатый?

И парень, с которым у них в тот момент только наладился довольно редкий в последнее время разговор по душам, немедленно ощетинился и брякнул:

– А ты?

Тогда Арсений проглотил обиду. Потому что сын, конечно, был прав. И потому, что отец сам, что называется, первый начал. Но у Николая имелась железная отмазка: ему всего-то двадцать пять. А отцу в его годы, конечно, смешно уже рассчитывать на карьеру Ротшильда.

Но следующий разговор с сыном по душам – а беседовали они обычно при стандартно-российском антураже: на кухне, за пивом – закончился ссорой.

Арсений опять принялся учить сына жизни. Ненавязчиво и тактично, как он сам считал. Но то, что нам порой кажется образцом дипломатичности, другие зачастую воспринимают как вероломное вторжение в их частную жизнь. Особенно когда оба собеседника подогреты спиртным.

– Удивляюсь я тебе, – мягко пенял папаня сыночку, и голос его звучал искренне, – ты умный, много знающий человек – и так мало используешь свой потенциал!

– А что я должен делать?

– Ну, я не знаю… Хотя бы универ закончить.

– А зачем?

Сеня тогда посмотрел на него и явственно увидел: тот и вправду не понимает зачем.

– Когда есть знания и корочка, возможностей больше открывается.

– Возможностей? Зачем, папа? – повторил молодой человек.

– Н-ну, я не знаю… – даже потерялся Арсений. – Вон, мне мама рассказала – тебе предложили стать управляющим магазином, а ты – сам! – взял и отказался.

– Ох, мамуля наша, язык у нее без костей! – воскликнул Ник. Мужской разговор потихоньку повышал градус. – Да, отказался. И что?

– Но почему?!

– А зачем мне это?! – в третий раз повторил сын. Он уже почти кричал.

– Как – зачем?! Ты продвигаешься наверх, и у тебя появляются новые возможности.

– За, – раздельно произнес Ник, – чем?!

– Ну ты заладил, прям как баран! Возможности – сделать карьеру, заработать больше денег, обрести власть!..

– Извини, папа. – Николенька понизил голос, но сказал обидное: – То-то я смотрю, как много у тебя, с твоим верхним образованием, и денег, и власти. И карьеру ты сделал умопомрачительную.

Сеня от обиды аж зубами скрипнул. Прикусил язык, чтоб не вырвалось гневное. Нет-нет-нет! Они ведь с сыном разговаривают как равные. Как взрослые, настоящие мужики, за пивком.

– Ну ты ведь знаешь мои обстоятельства, – миролюбиво махнул рукой Арсений. – Тюрьма, а потом эта перестройка в стране, два раза я поднимался – да вот снова наступил временный спад.

– Да потому, па, что ты всю жизнь свою гонишься за чем-то и, извини, не догоняешь. Во всех смыслах – не догоняешь! Не думай, что ты один такой проницательный! – Алкоголь и на сына подействовал. Иначе не стал бы он высказывать отцу откровенно то, что о нем думает. – Я же, папуля, вижу тебе насквозь. Ты всю жизнь свою на потом откладываешь. Ну ладно, лагерь. Там сам Бог велел считать дни до освобождения и мечтать, какая у тебя после того, как выйдешь из-за колючки, счастливая жизнь будет. Но ты ведь все время не живешь, а ждешь. Вот, мол, достигну чего-то – тогда заживу. Сначала ты мечтал разбогатеть через свой кооператив акулий. И ждал – набьешь карманы, вокруг запляшут лес и горы. Да, разбогател. На короткое время. Но вокруг никакой лес и никакие горы не заплясали. Потом ты разорился. Остался у разбитого корыта. Теперь ты на свой труд гениальный все поставил. Мол, закончишь его, опубликуют, прославишься – и начнется у тебя совсем другая жизнь. Счастливая, будешь как сыр в масле! Тусовки, конгрессы, телевидение, успех!..