— Пожалуйста, — сказал я мягко. — Я всего лишь стараюсь исполнить свой долг.

— А я всего лишь стараюсь выжить.

— Я совершил бестактность?

— Нет, наоборот, вы были отменно вежливы. — Она слабо улыбнулась. — Этот ваш пристальный взгляд... Зафиксируйте. Он меня завораживает.

— Судя по показаниям Молли Фоон, — продолжил я, — Сноу рассказал ей о женщине, которая выдала его полиции в сорок шестом. Скажите, вы и есть та самая женщина?

— Не вижу, каким образом я могла бы ею стать. Как он мог узнать о моей причастности к этому делу?

— Об этом ему могли сказать Майнер или Сайфель.

— Зачем им это делать?

— Понятия не имею. Я знаю только одно: после того, как ваш муж нанял Лемпа, чтобы... наблюдать за... вашими передвижениями...

— Шпионить, — уточнила она.

— Лемп вернулся в Лос-Анджелес и сообщил Керри Сноу, что засек ту самую женщину.

— Женщину, которая выдала его полиции?

— Да. Похоже, что именно это привело Сноу в Пасифик-Пойнт: надежда найти женщину и каким-либо образом достать ее.

— И вы думаете, что эта женщина — я?

— Я ничего не думаю.

— Тогда зачем вы задаете мне эти вопросы?

— Я надеялся почерпнуть из ваших ответов что-нибудь полезное.

— Обо мне?

— Обо всем деле в целом. В конце концов вы все-таки оказались замешаны в нем. Вы приложили руку к аресту Керри Сноу. А ваш шофер его убил.

— Теперь это называется убийством?

— Вероятно, так. А закадычный дружок Сноу похитил вашего сына.

— Еще что-нибудь? — закричала она, выйдя из себя.

— Да, осталась еще одна деталь. Молли Фоон показала, что у женщины, которую искал Сноу, были рыжие волосы.

Она откинулась в кресле, словно боксер, проведший тяжелую схватку, и проговорила вбок:

— Вы разочаровываете меня, мистер Кросс. Если вы не способны разглядеть у себя под носом невинного человека — мне жаль вас.

— Значит, в этом деле вы не являетесь той самой рыжеволосой женщиной, которую разыскивал Сноу?

— Отрицать рыжие волосы не могу. Все же остальное — отрицаю.

— Хорошо.

— Ничего хорошего. Всю свою жизнь я старалась быть благопристойной. И надеялась, что заслужила право на доверие. Когда вчера я узнала, что Эйбель не доверял мне, он стал мне безразличен. Я перестала о нем заботиться. И сейчас не испытываю к нему никакой жалости.

— Прошу прощения, — проговорил я. — Похоже, я был чересчур подозрителен. Это профессиональное заболевание всех полицейских.

— Мне тоже очень жаль, — сказала она, так и не посмотрев в мою сторону.

Послышался мальчишеский голосок:

— Мамочка! Спор закончен? Теперь мне можно к вам?

— Иди скорее. — Ее лицо прояснилось. — Мистеру Кроссу как раз пора уходить...

Я вернулся в свою квартиру, в дом без лифта. Вывернув карманы брюк, я увидел, что забыл отдать ключи от домика в пустыне и от «линкольна». Что самое странное, — идея подержать их у себя мне весьма импонировала. Я лег спать.

Проснувшись, увидел, что в окне пылает закат, нарезанный на полосы планками жалюзи. Мне снились сны. Я не мог вспомнить о чем именно, но в сознании отпечатался некий рисунок — будто в конце коридора все настойчивей орал звонок, а сам коридор протянулся в пространстве-времени. И по этому, наполненному гулким эхом пространству бежал, держа на руках мальчика, какой-то человек.

Мысли и ощущения вихрем пронеслись в голове. Вновь прозвенел звонок. И только тогда я сообразил, что это телефон.

— Кросс слушает.

— Форест. Мы разузнали все, что касается Лемпа. Мисс Девон решила, что это вас заинтересует.

— Уже заинтересовало.

— Голос у вас какой-то сонный...

— Только что проснулся. Но воспринимать вас в состоянии.

— Лемп начал свою деятельность под именем Джорджа Лемпке. Отец его был немецким иммигрантом, работал литейщиком в Питтсбурге. Сын получил стипендию и стал учиться на юриста. В первую мировую ему было присвоено звание капитана второго ранга. После войны Лемпке начал практиковать в Чикаго, и некоторое время дела у него шли вполне сносно. Затем его накрыли на подкупе свидетеля и даче ложных показаний в деле об убийстве. Он пару лет отбыл в Джолиете, и, разумеется, ассоциация адвокатов штата исключила барристера из корпорации. После этого его поместили в психушку...

— Исключенный адвокат? — переспросил я. — В психушку?

— Именно так. Но в самое короткое время он выкарабкался оттуда. И всплыл уже в Сан-Франциско под именем Артура Лемпа.

Я потерял нить рассказа и уже не слушал Фореста. Сон вновь застопорил мое сознание. Бегущий человек теперь походил и на меня, и на Лемпа одновременно, а лицо мальчика вдруг стало лицом мужчины, и я узнал в нем Сайфеля.

— Вы что-нибудь выяснили о его родственниках?

— Нет. Родители умерли. В свое время он был женат, но жена быстренько с ним рассталась.

— Понятно.

— А между прочим, с вами уже связывался окружной прокурор?

— С какой стати?

— Завтра утром он созывает большое жюри. Я ему вставил фитилек в одно место — пусть подсуетится. Вы посеяны в списке свидетелей под номером один.

— Ну, хорошо. Спасибо и до свидания.

Я принял душ и нацепил одежду. Руки тряслись совершенно по-идиотски. Мне так и не удалось застегнуть последнюю пуговицу на воротничке.

И конечно, эту небрежность и некоторую небритость миссис Сайфель отметила прямо с порога. Она вышла к дверям пригородного дома в стиле «ранчо», одетая в безупречное темное шелковое платье, затянутое в поясе настолько туго, что, казалось, талия вот-вот переломится. Ее черные глаза обшарили меня с ног до головы. Тепла в них я не приметил.

— Мы знакомы, не так ли?

— Встречались. Вчера. Я — Ховард Кросс, окружной офицер по делам условно осужденных.

— Флорабель Сайфель. Если вы приехали к Лоренсу, должна вас огорчить. Его нет. Благодаря вам я теперь не знаю: ждать его к обеду или нет.

— Благодаря мне?

— Или вашей секретарше, как угодно. Весьма кстати, что вы пожаловали. Я бы хотела с вами поговорить. Мне кажется, вся эта ерундистика, я имею в виду отношения моего сына с вашей секретаршей, зашла слишком далеко.

— Мисс Девон мой ассистент, а их отношения вовсе не ерундистика. Но я приехал вовсе не за этим.

— Это сейчас самое важное. Все-таки вы официальное лицо и должны чувствовать некоторую ответственность. Думаю, вашим работникам следует дать некоторое представление о классовых различиях. Я имею в обществе достаточный удельный вес, и когда вижу, что моего сына соблазняет девица из низов...

— Я пришел сюда не за тем, чтобы обсуждать проблемы евгеники...

— Тогда зачем вы пришли? — Она откинула головку с зализанными волосами и враждебно уставилась на меня. Взгляд ее темных суровых глаз был непроницаем. Прошло, видимо, немало лет с того дня, когда она в последний раз смотрелась в зеркало. Ее самоуверенность была воистину параноидальной.

— Я хотел поговорить о вашем муже, миссис Сайфель. Миссис Лемпке.

Перемена в лице была мгновенной и ужасающей. Рот с белыми зубами распахнулся в безмолвном крике боли. Глаза сузились и стали походить на полыхающие бойницы. Плоть ее съежилась. Женщина медленно произнесла низким сиплым голосом:

— Уходите. Вы собираетесь пытать...

— Ничего подобного. Мне нужна правда. И будет такая возможность — не скажу никому ни слова.

— Я покончу с собой. Я не вынесу позора.

— Неужели?

— Не вынесу, — повторила она. — Я столько лет создавала условия для себя и Лоренса. Поэтому не смогу жить, видя, как все рушится.

— Условия заключения. Я имею в виду вашего сына...

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего.

Она двинулась вперед, удерживая тело в вертикальном положении, и схватилась за дверную ручку. Последний луч отразился на ее лице как отсвет далекого костра.

— Видимо, вы напрашиваетесь на приглашение, — сказала женщина.

— В доме нам будет удобнее разговаривать.