Я могла бы провести в таком положении много часов. Может, и провела. За временем я не следила. Вылезла из воды только потому, что услышала звон козьих колокольчиков и подумала, что, наверное, цивилизация все-таки ближе, чем кажется. Я встряхнулась, как собака, и оделась, одежда намокла там, где на коже осталась влага. Из моего бассейна вода переливалась через край и просачивалась вниз между небольшими булыжниками, сквозь заросли молодых дубков. Кто-то протоптал узкую, рискованную тропку по краю ручья. Я пошла по ней, хватаясь за тонкие деревца, чтобы удержать равновесие, то и дело поскальзываясь и с трудом находя опору. Один раз упала и проехала несколько футов на пятой точке. Один раз тропинка и вовсе скрылась из виду, и мне пришлось карабкаться по почти вертикальному руслу ручья. У подножия утеса деревья поредели. Я попала на поляну, по которой гуляли худые овцы, больше напоминавшие коз, и там, на другой её стороне, был дядя Ксавьер. Он заметил меня и помахал рукой.

- Ты откуда? - крикнул он.

Я показала:

- Оттуда.

Он рот открыл от удивления. Подошел.

- Вон оттуда? - спросил он. Покачал головой. - Это слишком опасно. Ноги переломаешь. Ты от одного-то несчастного случая ещё не оправилась. Погляди на себя. Вся исцарапалась. - Он протянул руку и снял у меня с головы обломки сухих листьев и веток. - А почему у тебя волосы мокрые?

- Купалась, - ответила я.

- Там, наверху?

Я кивнула.

- Врушка ты, вот что, - сказал он, расхохотавшись.

- Я купалась, - с негодованием сказала я. - Честно!

- Ну да. Да. Купаться-то ты купалась. А все эти враки насчет того, что ты все забыла? Ничего ты не забыла, верно ведь? Прямиком к бассейну. - Он выудил из кармана кусок мятой тряпки и вытер кровь с моей расцарапанной ладони. - Я постоянно твержу Селесте: "Почему ты не позволяешь детям купаться в каменном бассейне? Мари-Кристин в их возрасте из него не вылезала". Но она всегда водит их на реку. - Он поплевал на тряпку и стер грязь с царапин. - А теперь куда ты направляешься?

- Никуда.

- Хочешь посмотреть ферму?

Я пошла за ним через поле. Мы закрыли ворота овечьего пастбища и шли по полям, пока не дошли до грязного пруда и группы фермерских построек. Там было два каменных амбара, по стенам которых вились и переплетались виноградные лозы, но дядя Ксавьер больше гордился новой сыроварней заводской сборки с цементным полом, где изготовляли сыры. В ней стоял густой, острый запах. Я закашлялась.

Дядя Ксавьер рассмеялся.

- Не нравится? Отличный, крепкий дух, да? Запах коз.

Мы с восторгом понаблюдали за новой технологией. Мы попробовали несколько сыров: на вкус они были точно такими же, как на запах. Потом снова вышли в сияние дня. Лесные голуби сонно ворковали в ветвях деревьев. Зной опалил мне кожу. Все вокруг двигалось медленно, будто обессилело под тяжестью знойного дня. Утки тихо качались на воде. Погруженные в собственные мысли цыплята с отрешенным видом рылись в пыли.

- Ну что, идем смотреть пчел? - спросил дядя Ксавьер, шикая на любопытных гусей.

Мы снова пересекали бесконечные поля, пока не пришли к небольшому яблоневому саду. Между рядами деревьев стояли ульи.

Дядя Ксавьер снял переднюю заслонку улья. Внутри клубился водоворот жизни. Пчелы цеплялись за заслонку, ползали в слепой панике, ослепленные внезапной вспышкой жесткого света. Дядя Ксавьер ласково смахивал пчел с руки.

- Видишь, - сказал он. - Они меня знают, эти пчелы. Слушаются. Потому что понимают, что им без этого - никуда, - он ущипнул тугую коричневую кожу на своей руке. - Все ещё любишь соты? - спросил он, ставя на место заслонку.

- Обожаю, - сказала я, потому что хотела оправдать все его ожидания. Хотела быть хорошей племянницей этому человеку, чья доброта согревала меня так сильно, словно он сам был маленьким блестящим кусочком солнца.

- Гадкая девчонка, воровала у меня мед, - он зашелся от смеха. Размахивая руками, чтобы отогнать от моего лица нескольких пчел, он сказал: - Ну так что, скажи-ка по правде, ты так и осталась гадкой девчонкой?

Поди угадай, как отвечать на такой вопрос.

- Ужасной гадкой, - сказала я.

Он широко улыбнулся.

- Так я и думал. Но в малых дозах грех душе полезен. Человек не должен обременять себя излишком здравого смысла.

- Да, - сказала я. - Здравый смысл - это не самая сильная моя сторона.

Он засмеялся. Он закрывал ворота и стоял спиной ко мне, чтобы из соображений деликатности не смотреть на меня, когда будет задавать следующий вопрос:

- У тебя неприятности, Мари-Кристин?

Внезапно у меня похолодело в животе. Я вся покрылась мурашками, хотя день был разгаре - самое пекло. Одна реальность подло подмяла под себя другую. Весь день я была Мари-Кристин Масбу, и она оказалась мне впору точно так же, как и её одежда. Весь день мне было настолько удобно внутри собственной кожи, что впервые в жизни я ощутила, что она принадлежит лично мне. Но что это было, вот это все? Всего лишь обманка, подлог. В другой реальности, в реальности, где властвуют абсолютные истины, я не была Крис Масбу и ничего о ней не знала. Первый раз я всем нутром, а не только мозгами, поняла, что, конечно, у неё были неприятности. И это могли быть неприятности весьма и весьма серьезные, с какими мне никогда не приходилось сталкиваться и вряд ли когда-то придется. Иначе зачем бы ей понадобилось два паспорта и багажник, набитый деньгами?

- Не будем об этом, - сказала я.

Он обернулся, чтобы взглянуть мне в лицо, - он хмурился, как нежный, встревоженный лев.

- Мужчина? - спросил он.

Согласиться с этим было безопаснее всего, и я кивнула.

Он вздохнул.

- Тебе надо замуж, - сказал он. Тебе тридцать два, а за душой ни мужа, ни дома, ни детей.

- Есть и другие радости в жизни, - сказала я.

- Есть, да. Но вместе с этим, а не вместо этого.

- У меня есть работа, - сказала я.

- Работа - это хорошо, - сказал дядя Ксавьер. - Но этого не достаточно. Женщине ещё кое-что нужно.

- Мужчина.

Он засмеялся.

- Вот именно. Мужчина. Мужчина - это как раз то самое "кое-что". Я хочу, чтобы ты была счастлива, Мари-Кристин.

Это прозвучало очень банально, но сказано было так просто, с таким чувством, что у меня слезы навернулись на глаза. Непонятно, почему он вообще обо мне заботится. Он меня с восьми лет не видел.

- Больше всего я счастлива, когда одна, - честно сказала я.

- Ой, да это потому, что ты ещё не встретила подходящего человека, сказал дядя Ксавьер. Он покачал головой и вздохнул. - Тридцать два. У тебя, наверное, отбоя нет от них.

- Я бы не сказала.

- Да брось ты. Взять хотя бы того рыжеволосого парнишку в больнице. Этого доктора. Он уже успел в тебя втюриться.

- Доктор Вердокс? - я была поражена.

- Ну да, - сказал он. - Это невооруженным глазом было заметно.

- Влюбился - в меня?

- Слава богу, я тебя вовремя увез. Он явно тебе не подходит.

Мы шли по полям в молчании, пока я переваривала эту мысль и в замешательстве пересматривала под новым углом наши разговоры с доктором Вердоксом.

- Как бы то ни было, я не верю в любовь, - в конце концов, изрекла я. Скорее всего, мы обе пришли к такому заключению - Крис Масбу и Маргарет Дэвисон. - По крайней мере, в такую любовь.

Дядя Ксавьер остановился и вытаращился на меня в крайнем изумлении.

- Ты никогда не влюблялась? - спросил он. - Ни разу? Ни единого разочка?

Я тщательно поразмыслила над его вопросом.

- Нет, - наконец честно призналась я. - Ни единого.

Неодобрительно качая и потряхивая головой, он отправился к дальнему концу поля, где бродили несколько коз. Подобрал палку и с её помощью согнал их в стадо.

- Ты, надеюсь, коз-то не боишься? - спросил он, потому что я немного отпрянула, занятая своими мыслями. - Нет-нет. Моя Мари-Кристин ничего не боится, правда? Ни пчел, ни коз, ни каменных бассейнов, - ничегошеньки. Моя Мари-Кристин не боится ровным счетом ничего, - кроме, разве что, любви.