— Насколько я припоминаю, в прошлой жизни мы с тобой были врагами? — Она широко улыбнулась, блеснув золотыми зубами. — Ты упомянул об этом, и я вспомнила… Ты меня пытал, а потом бросил на смерть. Я ничего не упустила?

— Да, мы были с тобой не слишком близки, Пенна, но… Нет ничего слаще старого врага, поверь мне, Пенна. Если ты поможешь мне вырваться на свободу, я найду способ освободить тебя.

— Но я-то вовсе не в плену! — воскликнула она и мстительно добавила: — В отличие от тебя.

— Нет, ты в плену, — возразил он. — И твой плен намного хуже моего. Я потерял лишь свободу, однако осознаю, что именно я потерял, а ты потеряла самое себя.

— Мне почему-то кажется, — медленно произнесла она, — что я уже не в первый раз теряю себя и забываю об этом. Возможно, это заложено в моей природе.

— Ты права, — согласился Эгертон. — Ты, как и твоя мать, в детстве несколько раз меняла кожу. Я понял это, когда сопоставил некоторые вещи, которые узнал… Вместе с кожей ты теряла память. Потом тебе напоминали некоторые вещи о тебе и твоей жизни. Некоторые — но не все. Кое-что ты наверняка так и не вспомнила.

— Да? А кто я такая на самом деле?

— Ты помнишь вот это? — Он вызвал в ее памяти образ лотоса — священного цветка Архааля.

Внезапно она схватилась за грудь, как будто ее ударили. Шафрановая краска сбежала с ее лица, Пенна смертельно побледнела. Белки ее глаз стали синими, радужка утратила багровый свет и наполнилась мертвенной серостью.

— Это лотос Архааля! — воскликнула она. — Откуда тебе известно об этом?

— Ничего тайного я тебе сейчас не сообщил, — отозвался Эгертон, как показалось вдруг Пенне — грустно. — Да, ты принадлежала к ордену архаалитов, вас преследовали, ваш отряд уходил из болот… Вы попали в туман… Твоих товарищей поглотила Кара богов, Пенна. Из всего отряда ты одна осталась в живых.

— Да, да, я помню, помню, — торопливо сказала она. — Что я должна сделать для тебя, чтобы ты оставил меня в покое?

— Найди того, кто вызволит меня, и направь его в подземелье, где меня держат, — попросил Эгертон.

— Ты еще вернешься? — крикнула Пенна, видя, что его образ вдруг начал светлеть и таять.

— Я постараюсь, — донесся голос издалека.

И Пенна осталась одна.

Неожиданно она ощутила свое одиночество. Она властвовала над целым миром, однако в этом мире не было ничего реального. Все здесь создавалось по велению ее мысли, но все было иллюзорно и исчезало так же легко, как и возникало. И не было ей больше никакой радости владычествовать здесь.

Она начала искать Эгертона.

Поначалу ей показалось, что ее разум погружается в темноту без всякого просвета. Она просто умерла. Пропала. Выпала из реальности и очутилась в пустоте. «Нигде» — так называлось место, где она пребывала.

Это испугало Пенну, и она поскорее вернулась обратно. Но ни моря, ни красивой белой беседки, ни зеркала, ни зеленой рощи — ничего больше не было, лишь серая бесплодная равнина, на которой ничего не росло. Низкое серое небо нависало над грязными барханами. Пенна стояла там, одна-одинешенька, беззащитная перед вечностью.

Она опять зажмурилась и попробовала снова, на сей раз уже гораздо осторожнее.

Ей по-прежнему было страшно, но теперь она знала, с чем столкнется, и была готова.

Пустота. Падение. Ничто.

Потом — крохотная светящаяся точка в темноте. И это была она сама, Пенна. То, что осталось от ее личности, практически полностью поглощенной и растворенной Тзаттогом.

Пенна устремилась к этой точке. Ее движение было стремительным и все же томительно долгим. Она настигала недостижимое, она пыталась проникнуть туда, куда проникнуть было невозможно.

И внезапно — в единое мгновение — ей это удалось. Ее объял нестерпимый свет, настолько яркий, что он причинял острую боль всему ее существу.

Все воспоминания разом набросились на Пенну, как дикие звери на добычу. Они рвали ее зубами, терзали когтями, впивались в ее душу, точно лютые враги, ненавидящие ее много лет и наконец дорвавшиеся до мести.

Она закричала, и не услышала своего голоса. Ее крик терялся в бесконечности.

Она снова видела себя — нет, не ребенком, четырнадцатилетней девочкой. Подобранная на болотах безродная сирота, выращенная солдатами, она пришла к отрядному магу и попросила изменить ее плоть — таким образом, чтобы она могла сражаться, стать воином, как и ее товарищи. Ее больше не устраивала роль отрядной любимицы, девочки, которая могла при случае приготовить еду или посидеть с ранеными, поговорить с ними. Ей хотелось гораздо большего.

Отрядный маг сперва отговаривался… Новая, измененная Пенна поняла, почему он боялся прикасаться к ней магией.

Потому что она уже была сильно изменена. Потому что она являлась вовсе не тем, чем выглядела. Отрядный маг немало потрудился над ней. Ему пришлось нелегко.

Она могла сейчас дословно воспроизвести свой последний разговор с тем человеком.

«Скоро я уйду из этого мира», — сказал отрядный маг своей любимице.

«Все мы смертны, — ответила она тогда, — но час нашей смерти известен лишь Архаалю».

А он рассказал ей о своем прошлом.

«Я никогда не отличался большими способностями к магии… Я был самым обычным мальчишкой. У меня даже было счастливое детство».

Лишь сейчас она стала понимать, почему он смущался, рассказывая об этом. Нет, вовсе не потому, что многие с такой тоской говорили о жизни, бывшей до Катаклизма… Отрядный маг упоминал своих родителей — состоятельных людей, которые были уничтожены Катаклизмом. Прибавил поспешно: «Катаклизм был неизбежен, он был меньшим злом — но все же злом…»

И еще он признался в том, что всегда был не слишком хорошим магом. Не обладал ни особыми дарованиями, ни глубокими познаниями в магии.

Да, тяжело ему пришлось! Он не мог объяснить девочке, как она рискует, обратившись к обычному магу средней руки с просьбой о видоизменении ее тела. Не мог рассказать ей о том, какие трансформации уже были проделаны над ней. И все же он рискнул…

И Пенна-лучница приобрела зеленоватую кожу, пепельные волосы, длинные и толстые пальцы на правой руке — непропорционально длинные и толстые по сравнению с левой. И еще постоянно расширенные зрачки, позволявшие ей видеть в темноте.

Бетмур. Она вспомнила его имя.

И внезапно ощутила его близость.

Пенна вскрикнула от радости. Бетмур жив! Жив — после того, как угодил в чумной туман, после того, как она своими руками застрелила его, чтобы он не сделался добычей чумы…

И когда она вспомнила, какой чистой и какой реальной была смерть Бетмура, то радость ее угасла. Нет, отрядный маг не спасся. Он в плену. Он превращен в некое отвратительное существо, не живое и не мертвое, и какая-то мистическая сила владеет его душой.

Осторожно, как по смертоносному лабиринту, пробиралась Пенна к Бетмуру. Она видела, как сквозь мутное стекло, комнаты, заполненные искаженными, уродливыми существами. Она поднималась по лестницам и заглядывала в другие покои, обставленные богато, даже роскошно, но, с точки зрения девушки, безвкусно и совершенно неуютно. Во всяком случае, Пенне не захотелось бы жить там. Она, ночевавшая в грязных тавернах и на голой земле, побрезговала бы заснуть на кровати, покрытой скользким, как жаба, шелковым покрывалом…

В лабораториях стояли колбы, наполненные густыми эликсирами, и чаши с золотым песком, с зелено-коричневым варевом, с толчеными костями, с воском и резаными волосами. Несколько ободранных почти до кости тел свисали с цепей, прикованных к стене, и Пенна заметила, что некоторые из них были еще живы — они дергались, и цепи отзывались глухим звоном.

Затем невидимая шпионка опять спустилась по лестнице и очутилась в помещении, где сидели и лежали разнообразные существа. Сперва ей подумалось, что это, должно быть, слуги, но они не были заняты никаким делом. Они даже не отдыхали. Они как будто ждали чего-то…

«Это склад, — осознала Пенна. — А все уродцы, собранные здесь, просто материал для опытов и исследований мага, который живет в доме. У них нет воли, нет желаний, они не осознают времени…»