Мередит как-то сумела собраться с силами, но голос все равно дрогнул:

– Суд его оправдал…

– Его обвинила прислуга, настроенная против него, но присяжные – английский суд присяжных, – не послышалась ли ей насмешка в тоне?.. – объявили его невиновным. Так и есть. – Ян как бы высказал непреложный факт, неопровержимое логикой заключение.

Алан мог бы кое-что сказать о признании невиновным и подлинной невиновности. Но Мередит на секунду замешкалась. Невольно согласилась с заключением Джеффри Пейнтера, что Уильям Оукли «удачно отделался», хотя на самом деле виновен. По крайней мере, надо до конца разобраться в записках Джеффа, прежде чем выносить окончательное заключение. Сейчас в любом случае неразумно обсуждать запретную тему.

Она тихо сказала:

– Понимаю, какой это для вас важный момент.

Про себя же подумала: для него важный. А для Дамарис и Флоренс?..

– Ну, – сказал Алан Маркби, – можно сказать, неплохой поворот для романа.

– Ничего хорошего. Я до сих пор еще не переварила.

Он долил оба бокала.

– Не удивляюсь, что объявила, будто я в жизни не угадаю, с кем познакомилась и где была. Определенно не догадался бы. Надеюсь, он настоящий?

– Вот что меня беспокоит, – сказала Мередит. – Никто никогда словом не упоминал ни про каких польских Оукли. Признаюсь, я не слишком знакома с Дамарис и Флоренс, но всегда считала их последними в роду. Господи помилуй, в субботу вечером у Пейнтеров мы о них говорили! Джефф объявил, что сестры последние Оукли из усадьбы Форуэйз, а Джулиет, которая у них недавно была, не спохватилась, не вставила: «Постойте, есть еще один польский ветеринар, специалист по лошадям, который спешит сюда со всех ног и вот-вот появится на пороге». А этот самый Ян мне сказал, что с ними переписывался и что они его ожидают. Просто не понимаю, как это возможно.

– Ну, я всю жизнь их знаю и тоже ни разу не слышал о польской ветви, – согласился Алан. – Хотя это не означает, что сестрам о ней неизвестно.

– И они никогда никому не обмолвились за столько лет? – Мередит откинулась в кресле, смахнув с глаз темную прядь.

– Посмотрим с их точки зрения, – предложил Алан. – Их отец был сыном Коры и Гадкого Уильяма. Пока они росли, имя Уильяма вообще не произносилось. Это был как бы скелет в шкафу, грязное пятно на фамильной репутации. Все, что они о нем узнавали впоследствии, хранилось под покровом тайны. История скандальная. Не стоит недооценивать страх перед скандалом, особенно у представителей их поколения.

Мередит подумала и неохотно кивнула:

– Пожалуй. Но этот самый Ян странный тип. То представляется абсолютно безобидным, а через минуту… не знаю! Страшно разволновался, увидев дом, лицо вспыхнуло, глаза загорелись… Мне это на нервы подействовало. Я все представляла изображения святых на фресках с сияющими глазами и нимбами. Потом вспомнила, что имя Люцифер означает «Несущий свет», и не знала, кто сидит со мной в машине, святой или дьявол… – Она смутилась. – Извини, если через край хватила. Он просто… другой. По-моему, все стараются распределить новых знакомых по категориям, а я никуда не могу его отнести.

– Думаю, ты справедливо тревожишься, – задумчиво сказал Алан. – Сестры Оукли собираются продать дом, переехать в квартиру, прожить остаток дней в покое и комфорте. Дело серьезное, наверняка они только об этом и думают. Осуществить подобные планы непросто, даже с помощью Джулиет. Вряд ли старушки будут сейчас заниматься давно потерянным родственником, даже если он абсолютно безвредный, несмотря на твои опасения. В данный момент им это совсем ни к чему. С другой стороны, я не вижу, что мы можем сделать. Дело семейное, правда?

– Может, в Интерпол обратиться?

Алан изумленно вздернул брови:

– Не слишком ли дальний скачок в рассуждениях? У нас нет оснований считать его мошенником или злодеем. Польские власти могут подтвердить, настоящий он или фиктивный, но, опять же, нет повода к ним обращаться. Документы наверняка в порядке, иначе он не прошел бы через иммиграционную службу в Хитроу.

– Я одно могу сделать, – объявила Мередит. – Позвонить Джулиет Пейнтер и предупредить. У нее есть основание бывать в Форуэйзе, пусть понаблюдает за происходящим. Сегодня же и позвоню. – Она помолчала. – В любом случае собиралась звонить. Передумала насчет коттеджа.

В глазах Алана вспыхнула тревога.

– Переезжаешь? К себе возвращаешься?

– Нет. Решила продать. – Мередит ждала ответа.

– Не хочу, чтобы ты делала это только для того, чтобы доставить мне удовольствие, – тихо сказал он.

– Не для того. Я хочу, чтоб ты знал, что мне не все равно. Что я не через силу согласна искать новый дом для нас обоих. Хочу… чтобы новый этап наших отношений был удачным, и готова для этого постараться. – Она положила голову ему на плечо и призналась: – Сегодня я впервые представила тебя моим партнером.

– Прекрасно. Кому?

– Яну Оукли.

– А!.. В целях самозащиты? – улыбнулся Алан, хотя глаза его не улыбались.

– Возможно, но больше не буду. Я серьезно, – мягко сказала Мередит.

Он дотянулся, взял ее за руку:

– Знаю, для тебя это крупный шаг.

Она стиснула его пальцы:

– Забавно, что не такой трудный, как я предполагала. Колебания и сомнения ни к чему не приводят. Всегда лучше сразу решиться.

– На радость и на горе?.. – тихо спросил он.

– Замужество очень крупный шаг. – Мередит сделала глубокий вдох. – Я продвигаюсь, Алан, но должна сделать все в свое время.

На том пока и согласились.

Дамарис Оукли медленно поднималась по винтовой лестнице, держась за перила. Дуб гладкий как шелк, отполированный бесчисленными другими руками. За ней следует гость, волоча неуклюжий рюкзак по ступенькам. Слышно его дыхание, шуршание ткани по дереву, шорох одежды, чувствуется тепло его тела, запах мужского пота. Как будто позади крадется большой дикий зверь. Она старается преодолеть страх, старый страх, снова выплывший на поверхность.

Когда они с Флоренс были маленькими, нянька пугала их рассказами о страшном буке, который живет в темных углах и набрасывается на проходящих детей. В результате они с Флоренс и даже Артур, знавший, что мальчик должен быть храбрым, поднимались и спускались по лестницам только вместе. Крепко держались за руки для взаимного ободрения, опасливо вглядывались во все углы, взвизгивая при каждом скрипе ступеньки. Наконец отец узнал, что дети перепуганы до смерти, и устроил торжественную церемонию изгнания беса, в том числе из платяного шкафа.

И вот он вернулся. Возможно, думала Дамарис, вообще не уходил. Папа в восточном халате с тюрбаном его не провел. Он просто дождался своего часа и явился. Уже не тень, а плоть и кровь. Наша плоть, наша кровь. На другом краю своей долгой жизни она снова с ним встретилась. Бука стал реальным. Вот он, идет за ней по лестнице, как шел за двумя перепуганными девочками почти восемьдесят лет назад.

Вышли по лестнице в коридор, Дамарис прошла дальше, открыла дверь:

– Помещу тебя в башне. Надеюсь, здесь будет удобно. Там ванная. С горячей водой перебои бывают. Если захочешь ванну принять, то скажи, я бойлер зажгу. Никому это делать не позволяю. У него свой характер.

– Пожалуй, справлюсь, дорогая кузина, если вы мне разок объясните.

Большие темные глаза смотрят с мягкой насмешкой. Хотя Дамарис больше смутил не ответ, а обращение «дорогая кузина». Плевать, если он взлетит на воздух вместе с газовой колонкой, но она ему не «дорогая». Вообще невозможно представить себя чьей-то кузиной.

Видно, он заметил, как она поморщилась, и это его позабавило. Вслух не рассмеялся – хватило ума. Известно, что перед ней человек очень умный. Дамарис ужаснулась, почуяв полную беспомощность при этой мысли. Хватит ли сил для будущей битвы? Хотя ее умственные способности в полном порядке, мозги женщины восьмидесяти двух лет не поспеют за соображениями мужчины – сколько ему там? Двадцать девять, тридцать… Немыслимо молод. Хотя есть в этом молодом человеке что-то очень старое. Точно не скажешь, но вдруг стало ясно: он молод годами, но застарел в грехе, и его обращение к ней это доказывает.