— Твой единственный друг — это я.

— Разве? Вот что я тебе скажу. Ты будешь валяться в грязи, а я взлечу высоко, буду жить, как Райли. Кому ты нужна?

— Я нужна тебе, Том, — сказала она неуверенно. — Ты дошел до ручки, когда я тебя приютила. Если бы не я, быть тебе за решеткой. С моей помощью удалось скостить срок, и ты знаешь, как дорого это мне обошлось. А ты опять за старое. Неужели никак нельзя поумнеть?

— Не волнуйся, поумнел. Видишь ли, все эти годы я, как подмастерье, изучал тонкости ремесла. Свое дело я знаю, как свои пять пальцев. Я понял, где вы, глупые жучки, совершаете свои глупые ошибки. И я их не совершу. У меня теперь свой бизнес и совершенно безопасный. — Настроение его резко изменилось, держался он агрессивно-приподнято.

— Безопасный, как за решеткой, — сказала блондинка. — Еще раз высунешься, и я не смогу вызволить тебя.

— Никто и не просит. Отныне я сам по себе. А меня забудь.

Он повернулся к ней спиной и ушел во внутреннюю дверь. Тело его двигалось легко и свободно, поддерживаемое и подергиваемое невидимыми ниточками. Я двинулся следом за ним. Мод обрушила беспомощную ярость на меня:

— Туда нельзя. Не имеете права.

Я заколебался. Она была женщиной. Я находился в ее доме. Носком туфли Мод нажала на чуть потертый пятачок ковра за стойкой.

— Лучше убирайтесь подобру-поздорову, предупреждаю вас.

— Думаю, останусь еще ненадолго.

Она сложила руки на груди и посмотрела на меня, словно львица. Открылась входная дверь, и в нее тихо вошел приземистый человек плотного телосложения, одетый в клетчатую рубашку. На его лице с перебитым носом играла широкая бессмысленная улыбка. В руке покачивалась резиновая дубинка, поблескивающая, словно сувенир на память.

— Датч, выпроводи-ка его, — сказала Мод, отходя в сторону.

Я вышел из-за конторки и сам выпроводил Датча. Вероятно, он был выпивохой, что сказалось на его реакции. Во всяком случае, мои удары попадали в цель. Улучив момент, когда он позабыл уклониться, я ударил его левой в голову, правой — вперехлест в челюсть и длинным хуком в солнечное сплетение, от чего он согнулся пополам, напоровшись при этом на мой апперкот. Он рухнул на пол. Подобрав его дубинку, я прошел мимо Мод во внутреннюю дверь. Она не сказала ни слова.

Я прошел через гостиную, забитую мебелью, чей бело-зеленый рисунок напомнил мне джунгли и даже показалось, что за мной следят чьи-то глаза. Из гостиной я попал в короткий коридор, миновал спальню, обитую розовым сатином и напоминавшую внутреннюю сторону еще не приведенного в порядок гроба, и оказался у открытой двери ванной комнаты. Пиджак Тома лежал на освещенном пороге, словно обезглавленное туловище, расплющенное колесами могучего паровоза.

Том сидел на унитазе. Левый рукав рубашки был закатан, а в правой руке он держал шприц. Он с таким усердием отыскивал вену, что не заметил меня. Вены, которые он уже использовал и погубил, тянулись черными жгутами от запястий к утраченным бицепсам. Синяя татуировка скрывала шрамы на запястьях.

Я отобрал у него шприц, примерно на четверть наполненный прозрачной жидкостью. Поднятое к яркому свету ванной лицо пробороздили глубокие морщины, словно на примитивной маске, которую использовали для изгнания злых духов; глазницы были наполнены темнотой.

— Отдайте. Этого мне мало.

— Немало, чтобы убить себя.

— Это дает мне жизнь. Там, в больнице, я без этого чуть не умер. Мозги так и трещали.

Неожиданным движением он попытался завладеть шприцем. Я убрал руку так, чтобы он его не достал.

— Возвращайся в больницу, Том.

Он медленно повел головой из стороны в сторону. — Ничего там для меня нет. Все, что я хочу, находится на воле.

— А что ты хочешь?

— Балдеть. Иметь деньги и балдеть. Что еще надо?

— Чертовски много.

— И вы это имеете? — Он почувствовал мое колебание и хитро посмотрел на меня снизу вверх. — У героя делишки идут не очень-то по-геройски, а? Только ради Бога не заводите старую пластинку, что нужно глядеть в будущее. Меня от нее тошнит. Всегда тошнило. Так что приберегите ее для простачков. Это мое будущее, сейчас.

— И оно тебе нравится?

— Если отдадите иглу. Больше от вас мне ничего не надо.

— Почему ты не завяжешь, Том? Прояви характер. Ты еще слишком молод, чтобы ставить на себе крест.

— Приберегите это для своих бойскаутов, воспитатель. Хотите знать, почему я на игле? Потому что мне осточертели лицемерные ублюдки вроде вас. Вы разглагольствуете о возвышенном, но я ни разу не встречал среди вас ни одного, кто сам бы в это верил. Вы поучаете других, как им жить, а сами в то же время изменяете своей жене направо и налево, пьете, как сапожник, и гоняетесь за любым грязным центом, который попадется на глаза.

В его словах оказалось достаточно правды, чтобы я на минуту онемел. На меня нахлынула смутная боль воспоминаний. Она пришла вместе с образом женщины, которую я потерял. Я отогнал видение, говоря себе, что это было много лет назад. Все самое важное произошло давно, в прошлом.

Том заметил смятение, которое, должно быть, проявилось на моем лице, и сказал:

— Верните иглу. Что вы теряете?

— Ровным счетом ничего.

— Ну же, — упрашивал он. — Эта штука слабенькая. От первого укола даже не поплыл.

— Тогда не стоит налегать.

Он ударил кулаками по своим острым коленям. — Отдай иглу, трепло вонючее, твою мать. Ты готов стырить монеты с глаз мертвеца, а тело его продать на мыловарню.

— Значит, вот кем ты себя ощущаешь? Мертвецом?

— Ни черта. Я вам покажу. У меня еще есть.

Он встал и попытался силой пройти мимо. Он был щуплый и легкий, как огородное пугало. Я толкнул его обратно на унитаз, старательно пряча шприц.

— Для начала, Том, где ты раздобыл эту дрянь?

— Сказать?

— Может, и не надо.

— Зачем тогда спросили?

— Что это за чудесный новый бизнес, о котором ты тут распевал?

— Так я вам и сказал.

— Толкаешь травку школьникам?

— Думаете, интересуюсь мелочевкой?

— Скупаешь и продаешь старую одежду?

Его самолюбие было уязвлено. Оскорбление раздуло его, словно воздушный шар. — Думаете, я шучу? Я вышел на самое крупное дело в мире. Не сегодня-завтра я буду покупать и продавать такую мелочь, как вы.

— Экономя на налогах, разумеется.

— Дурак, беря в оборот тех, у кого есть деньги. Получаешь компрометирующие факты о ком-нибудь и продаешь их назад владельцу по частицам. Похоже на ежегодную ренту.

— Или на смертный приговор.

Он посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Мертвые люди никогда не умирают.

— Хороший доктор может явиться очень плохим лекарством.

Он ухмыльнулся. — У меня есть противоядие.

— Что ты имеешь против него, Том?

— Разве я сумасшедший, чтобы болтать об этом?

— Но Карлу Холлману ты рассказал.

— Неужели? Ему померещилось. Я высказывал любую мысль, приходившую в мою маленькую баш тую голову.

— Чего ты добивался от Карла?

— Встряхнуть его чуть-чуть. Я должен был вырваться из лечебницы. А один я не смог бы.

— Почему ты послал Холлмана ко мне?

— Чтобы избавиться от него. Он мешал.

— У тебя, наверное, была более веская причина, чем эта.

— Конечно. Я делаю людям добро. — Его самодовольная усмешка стала злобной. — Я подумал, что вам это дело сгодится.

— Карл Холлман обвиняется в убийстве, ты это знал?

— Знаю.

— Если окажется, что ты его спровоцировал...

— То что вы сделаете? Шлепнете пониже спины, герой?

Он взглянул на меня с ленивым любопытством сквозь стеклянную стену и небрежно добавил: — Только он не стрелял в брата. Он мне сам об этом рассказал.

— Он был здесь?

— Конечно. Хотел, чтобы Мод его спрятала. А она шарахнулась от него, как от прокаженного.

— Давно это было?

— Ну, пару часов назад, кажется. Мод и Датч вытолкали его за дверь, и он подался в город.

— Он сказал, куда пойдет в городе?

— Нет.