И тут я неожиданно почувствовал, что склон стал более отлогим. Впереди показался гребень горы. Подтянувшись к нему, я обнаружил, что смотрю вниз на другой склон. Это был кратер. Хотя края его были очень круты, мне удалось съехать вниз.

Внутренний склон походил на внешний. Только ветер дул здесь еще сильнее. Он забирался под одежду и холодил все тело. Висевшую на плече сумку, в которую я собирал образцы растений, ветер швырял, точно белье на веревке. Я взглянул на ладони - они кровоточили. По-видимому, удерживаясь на склоне, я ободрал их о камни и пемзу. Вся кожа на руках покрылась морщинками, как это бывает, когда долго держишь руки в воде. Но я добрался до кратера, и эта мысль наполнила меня восторгом. Я осматривался вокруг на удивительное, необычное скопление кружащегося тумана, на красные скалы и пропитанные влагой чахлые растения. Право же, волнующая возможность заглянуть в этот кратер, где некогда бурлила лава, была достаточным вознаграждением за столь трудное восхождение. Некоторые скалы были до странности уродливой и неприглядной формы, напоминая огромные куски клинкера [26]. Когда же этот гигант в последний раз ревел и выбрасывал докрасна раскаленные бомбы? Должно быть, это произошло в очень давние времена.

Я снова полез вверх, чтобы обследовать кольцо кратера. Сердце мое колотилось при каждом шаге. То была непрерывная борьба с ветром, который, казалось, решил непременно сбросить в темневшую внизу пропасть и меня вслед за влажным пеплом и кусками камня. Я вымок до нитки, но это было уже несущественно - ведь я попал в такое интересное место, где можно было собрать множество образцов, а время мое было весьма ограничено.

Я всячески пытался собирать растения, но лишь немногие из них удавалось положить в сумку; остальные, стоило мне их сорвать, уносило ветром. От такой работы можно было закоченеть, и к тому же скатываемые ветром обломки породы больно ударяли меня всякий раз, когда я тянулся за растением.

Наконец, я решил отказаться от своей затеи. Но не раньше, чем сделаю несколько снимков. Может быть, при таком тусклом освещении фотографирование окажется всего лишь тщетной попыткой, подумал я про себя. А может быть, кое-что и получится.

Сделав снимки, я стал быстро спускаться. Теперь задача заключалась в том, чтобы удержаться от слишком быстрого спуска.

Ветер подталкивал меня сзади, а крутизна склона и рыхлый пепел под ногами ускоряли спуск. Вскоре я уже просто скользил по пеплу, вызывая большие оползни, а когда, наконец, добрался до подножия и подошел к берегу, то был немало удивлен, не обнаружив лодки на месте.

Внезапно с моря донеслись громкие гудки, которыми Эриксон старался привлечь наше внимание. Лодку, на которой мы приплыли, унесло в море, но она застряла в водорослях. Джордж Флог и Кен подбежали ко мне, и мы вместе пытались найти выход из создавшегося положения. Хотел ли того Эриксон или нет, но ему ничего не оставалось, как подвести катер ближе к берегу. Другой лодки на борту не было. Осторожно маневрируя, он подошел настолько близко, что, зацепив длинным багром лодку, ее вытащили из зарослей. Затем Рыжий сел на весла и отправился за нами на остров. Команда судна радостно встречала прибывших.

ГЛАВА XVI

У нас был волчий аппетит. Джордж приготовил позавтракать, и пока мы подкреплялись, я рассказывал присутствующим о кратере. После того как тарелки были унесены, я положил под пресс те несколько растений, которые удалось собрать. Поскольку мои спутники проявляли острый интерес к моим занятиям, я подробно рассказывал о каждом растении.

- Это карликовая ива, она вырастает до нескольких футов - но не вверх, а во все стороны. А это анемон. Алеуты называют его орлиным цветком. Раньше они употребляли его белые цветы в качестве наживки при ловле рыбы.

На вершине горы между ветвями ивняка я нашел колокольчики. Там росли разнообразные травы и осоки, но самыми приятными цветочками были бледно-розовые камнеломки: они росли между двумя гигантскими валунами на высоком кряже и пропитались туманом, произрастая прямо на пепле. Было похоже, что мне привелось найти новую разновидность камнеломки.

Я обнаружил также, что в листьях некоторых растений жили крошечные насекомые, и предложил членам экипажа помочь мне собрать их, чтобы поместить в склянки со спиртом. Они рьяно принялись выполнять поручение, в восторге от возможности оказать мне услугу. Рыжий при этом очень развлекался и все время шутил.

- Смотрите, я нашел на этом листе маленькую гориллу. Глядите-ка на этого прощелыгу - ага, попался!

После ужина мы решили отплыть и бросить якорь в месте понадежнее. Я вызвался стать у штурвала и повел катер к заливу Хот Спрингс, ближайшему от нас защищенному месту. Судя по морским картам, поблизости ничего лучшего не оказалось. После отплытия с Бобрового мы легли на курс 230°, идя по которому наш катер должен был выйти точно к косе Барнес на мысе Судах, с южной стороны Танаги. Я жадно разглядывал Судах. Андрей рассказывал, что при русских здесь стояла одна из самых больших алеутских деревень. Однако мы плыли слишком далеко от берега, чтобы я мог что-либо увидеть. На всех картах стояли пометки "Территория не обследована", "Приливные течения", "Буруны", и Эриксон отказался пойти на риск и подплыть ближе. Я не могу порицать его за это.

Мы вошли в спокойный залив как раз к наступлению темноты и бросили якорь в укрытии за зелеными холмами. До того как окончательно стемнело, мы насладились видом водопада, мирно ниспадающего с высокого утеса. Ночь обещала быть хорошей.

На следующее утро, во вторник 3 августа, проснувшись в семь часов, я обнаружил, что все кругом купается в лучах теплого солнца. Был полный штиль, не нарушаемый даже зыбью. Отражая лучи, водопад блестел подобно потоку ртути. Залив поражал яркостью красок: его защищала желтая стена скал и зеленые, покрытые травой склоны холмов, а с них стекало несколько ручьев. Ганс сообщил мне, что после завтрака он поймал целую дюжину рыб, без всякой наживки, просто на леску с пустым крючком.

Вскоре была спущена лодка, и несколько человек отправились со мной на берег собирать коллекции. Сам я вскарабкался на скалы возле водопада, а остальных направил вдоль берега. Через час моя сумка была набита до отказа. Цветы росли здесь повсюду, как в настоящем саду. Взобравшись на вершину, я наслаждался зрелищем спокойного залива с нашим маленьким судном, стоящим на якоре, после чего направился вверх по течению ручья, стекавшего с холмов, любуясь растущими на его берегах орхидеями. Затем я снова спустился к берегу моря и принялся обследовать подножие скал. Вскоре я набрел на возвышение, покрытое необычно густой растительностью. Ошибиться было невозможно: здесь некогда стояла деревня, по-видимому, одна из тех, в которых, по словам Андрея, алеуты жили еще при русских. Менее чем в миле отсюда находилось другое поселение. Я отметил их местоположение на наших картах и был вполне удовлетворен результатами утренней экскурсии, хотя мне и не терпелось отправиться дальше, пока стояли солнечные дни. Нам была необходима хорошая погода, чтобы найти Иллах и имевшиеся там, судя по описаниям, пещеры.

В проливе Танага было спокойно, но, оттого что на карте отсутствовали указания о рифах, мы все время двигались по нему черепашьим шагом. Миновав мыс Сасмих, катер взял курс на запад, вдоль южного берега Танаги. Каждый дюйм береговой линии я осматривал в бинокль. Но и на этот раз мы шли слишком далеко от земли. Я начал сомневаться, смогу ли вообще обнаружить какую-либо пещеру, если буду вести наблюдения с судна. Было похоже, что, находясь в плавании, Эриксон не доверял ни картам, ни малой осадке своего катера.

По мере нашего путешествия я начал понимать, что капитан впервые водит судно в этих водах и что Алеутские острова продолжают оставаться для него чужим, незнакомым и опасным местом. Эти воды могли устрашить и более опытных моряков. Наверное, его самолюбие страдало, когда он обращался ко мне за советом в присутствии своих подчиненных, но это его не останавливало. Со временем я понял, что его осмотрительность была продиктована искренней заботой о вверенных ему катере и экипаже. Поэтому, невзирая на свое разочарование, я придерживал язык в отличие от некоторых других.