- Бог с вами. Там было очень бурно, когда мы шли мимо. Я бы поостерегся заходить в любое из этих мест, если только оно не окажется достаточно просторным и защищенным. Проклятый шторм может не утихнуть еще несколько дней.

Я снова поглядел на карту. Мы находились примерно в двадцати милях к западу от Бобрового. Остров Бобровый - лишь крошечный вулкан, расположенный между островами Танага и Канага, несколько севернее их, но он устраивал нас лучше всего.

- Мы могли бы спрятаться за Бобровым с подветренной стороны, пока шторм не утихнет, - предложил я.

Эриксон колебался, но было видно, что мысль о возможности повернуть обратно пришлась ему по душе. Он дал команду изменить курс, и в этот момент мне показалось, что катер непременно перевернется. Одна из огромных волн накренила нас так, что вода хлестнула за перила правого борта. Мы боялись дышать. Тут с полок и столов все полетело. Из камбуза донесся оглушительный треск. Затем катер медленно выпрямился, и Дон довел штурвальное колесо, чтобы окончательно лечь на новый курс.

Что за чудесная перемена! Еще минуту назад мы совершенно не сдвигались с места, и вдруг, избавившись от ударов встречных волн, судно полетело вместе с ветром. Мы неслись со страшной быстротой по направлению к Бобровому. Позади катера сердитые волны, распушив гривы, громоздились друг на друга и, высоко подбрасывая корму, проносились под нами. Но вот мы начали их обгонять. Темные, зловещие скалы, едва различимые при свете раннего утра справа по борту, остались позади, и поэтому казалось, что мы движемся с еще большей скоростью, чем на самом деле.

Я умылся, высунувшись из рубки. Пока лицо мое обсыхало, у Джорджа был готов завтрак, и вскоре мы принялись его уничтожать. В эту ночь на катере, кроме меня, никто не сомкнул глаз. А я беззаботно спал на своей верхней койке, оставаясь в блаженном неведении о переживаниях всего экипажа.

После завтрака, когда напряженная обстановка несколько разрядилась, настроение команды поднялось. Эриксон был бы не прочь вернуться до самого Адаха, но я уговорил его сделать еще одну попытку проехать по намеченному маршруту. Первый помощник поддержал меня.

Вскоре показался мыс Судах на северной оконечности Танаги, и мы напряженно вглядывались, стараясь разглядеть Бобровый. Он был едва различим в тумане, напоминая своими очертаниями гигантский призрачный корабль; его черные вулканические утесы казались грозным предостережением. Эриксон взглянул на них и содрогнулся.

Мы плыли намного южнее Бобрового, осторожно обходя скалы, так как капитан опасался наскочить на рифы, не помеченные на карте. В течение двадцати минут мы преодолевали показанные на карте приливные течения в открытом море, ощущая их на собственном опыте, и обогнув Танагу с юго-востока, очутились в более спокойных водах, где были защищены с кормы. Пока катер медленно пробирался вдоль берега, мы, не отрывая глаз от бинокля, высматривали место, удобное для стоянки. Вблизи северо-восточной оконечности острова нами была замечена небольшая, вдававшаяся в берег бухта. Хотя бухточка и была невелика, она вполне могла защитить нас от ветра, к тому же здесь имелись хорошее дно и покрытый галькой берег. Эриксон согласился бросить якорь, но не ближе, чем в ста ярдах от берега, где глубина достигала семнадцати морских сажен; опасаясь подводных скал, он наотрез отказался рисковать катером и подойти ближе. Если бы я захотел добраться до берега в лодке, мне пришлось бы немало поработать веслами.

Насколько я мог судить, Бобровый растянулся до двух миль в длину и имел около мили в ширину. Потухший вулкан занимал бульшую часть острова, поднимаясь над крутыми рифами на 2900 футов [25]. Сейчас сквозь туман пробивался лишь слабый свет, а моросящий дождик еще больше затемнял все вокруг. И тем не менее земля эта находилась в такой манящей близости, что я принял решение исследовать ее берега, взял себе в спутники кока Флога и первого помощника капитана Кена, и мы спустили лодку.

Плавание в лодке оказалось нелегкой задачей. Нам пришлось орудовать веслами в густых зарослях морских трав. В них было очень трудно продвигаться, но мы с Флогом, перегибаясь за борт, расчищали путь ножами, в то время как Кен подтягивал лодку на веслах.

Наконец, мы втащили лодку на берег, а чтобы ее не смыло волной, подложили камни.

Внезапно сзади нас на берегу за валуном метнулась какая-то тень; затем показалась другая - на острове водились голубые песцы. Потревоженные столь неожиданным вторжением в их владения, они тявкали на нас с мокрых холмов.

У самого берега на рифах покачивался дохлый морской лев. Стояла ужасная вонь, но мы все же подошли ближе, чтобы лучше его рассмотреть. Флог подобрал прибитый к берегу шест и попытался перевернуть им тушу, но она оказалась слишком тяжелой. Его шест просто воткнулся в разлагающийся жир.

Я повел своих спутников по сухому ущелью, размытому водой, но не успели мы пройти и семидесяти футов, как Флог взмолился о привале.

- Боже мой, да ведь я моряк, а не козел. Я весь в мыле!

Он хотел побыть с Кеном у берега и поискать песцов, пока я буду взбираться дальше. Давая согласие, я нарушал одно из своих правил - не подниматься на незнакомые склоны в одиночку. Это было безрассудством.

Я продвигался медленно, так как приходилось выбирать дорогу между гигантскими валунами, попадавшимися на всем протяжении высохшего русла. На высоте тысячи футов я подошел к отвесному склону, уходившему в облака; с него осыпались мелкие обломки пород, а по обе стороны от меня вставали крутые откосы. Влажные камни готовы были сорваться при малейшем прикосновении. Резкий ветер, со свистом гулявший по склону, на который я силился вскарабкаться, нагнал туман и дождь. Вскоре я промок и едва переводил дух. Теперь под ногами осыпалась рыхлая вулканическая порода, влажная и скользкая. Я все чаще падал на колени, соскальзывая с крутого склона, ободрал себе ладони о застывшую магму и весь перепачкался в пепле и грязи. Всякий раз останавливаясь и думая, не вернуться ли мне назад, я поглядывал вверх. Путь вперед исчезал в тумане и казался таким манящим и полным таинственности, что мне опять хотелось подняться хотя бы чуточку выше.

Кольцо кратера могло находиться совсем недалеко, возможно всего в нескольких ярдах выше. И вот я карабкался и срывался, карабкался и срывался...

Теперь рыхлая порода осталась позади, и я карабкался уже по зеленому ковру. Тут рос главным образом карликовый корявый ивняк, этот упорный маленький альпинист, которому удается взбираться, пожалуй, на самые неприступные склоны. Кустарник предохранял почву от оползней, а поэтому здесь могли произрастать также и другие более прихотливые растения - травы, колокольчики, анемоны.

Однако их ковер был скудным, а к тому же тонким и до такой степени непрочным, что на ощупь напоминал ветошь, наброшенную на что-то неровное. Время от времени под тяжестью моего тела от зеленого ковра отрывался клок и сползал со склона.

Встречный ветер дул все сильнее и сильнее, и мне удавалось сохранять равновесие, только пригибаясь и чуть ли не касаясь носом усыпанной влажным пеплом земли. Все кругом было покрыто туманом; из серой дымки проступали лишь ближайшие скалы, напоминавшие чудовища. Мне стало страшно. Что, если одна из этих громадин, сорвавшись, скатится мне прямо на ноги? Как же я тогда спущусь? И будет ли слышен мой голос сквозь такой шум ветра? Далее склон оказался настолько крутым, что мне пришлось ползти на четвереньках. К счастью для меня, склон был покрыт не одним пеплом, попадалась и растительность - иначе удержаться на нем было бы невозможно.

На этой высоте окружавшие меня скалы имели другую окраску. Они были не серые, а оранжево-красные. Должно быть, кратер находился совсем поблизости. Порывы ветра достигали такой силы, что приходилось опасаться, как бы меня не сдуло со склона.

Чтобы удержаться и не позволить ветру смести себя вниз, следующие несколько ярдов я вынужден был ползти на четвереньках, а то и прямо на животе, плотно прижавшись к влажному моховому покрову. Дыхание мое было настолько затруднено, что я даже не мог подуть на пальцы и согреть их. На свою беду, я было засунул их в рот, но только наглотался мокрого пепла. В конце концов пальцы окостенели так, что отказывались служить.