Что же касается достижений Северного вокзала, то он принял в последние годы поезда из туманного Лондона «Евростар» – часа полтора бегом по Франции, потом ныряем под Ла-Манш, и дальше – зеленая Англия, бредем, спотыкаясь, до вокзала Ватерлоо в туманном Лондоне, а там держи карман уже. Впрочем, на привокзальной площади и в Париже уши не развешивай, привокзальное, оно и есть привокзальное, там мелкие жулики, проводники, грустные провожающие, смех и слезы. К северу от вокзала – гостиницы и магазины чуток подешевле, чем всюду, а близ империи дешевых товаров «Тати» – и вовсе уже не то население, туда не преминем прогуляться. Ну а народ привокзальный всегда спешит, так что он не решается побродить даже по прилегающей к вокзалу улице Паради (то бишь Райской улице), в этом царстве хрусталя и фарфора. Самые крупные фирмы Лиможа и Лотарингии держат здесь свои фарфорово-хрустальные лавки, проводят выставки-продажи, а в доме № 30 и вовсе разместился музей баккара: хрустальное производство Баккара было в свое время главным поставщиком хрусталя к столу королей и принцев, президентов и других важных особ, слуг народа, чей быт мы изучаем по музеям, хотя сами только что усадили их в золоченые кресла…

Но Бог с ним, с хрусталем, тут ведь замечательная церковь неподалеку, Сен-Венсенн де Поль (обратите внимание на росписи Ипполита Фландрена). В квартале этом еще в Средние века монахами ордена госпитальеров святого Лазаря основаны были больницы. С XVII века тут целили недуги ближних монахи миссии, основанной святым Сен-Венсенн-де-Полем. Конечно, Великая революция эти гуманные здания сразу превратила в тюрьму, здесь среди прочих томился поэт Андре Шенье. Именно здесь одна из невинных узниц (Эме де Куаньи) вдохновила его на знаменитые стихи «Юная узница». Томился здесь и художник Юбер Робер (палачи Революции первыми реализовали принцип равенства). От былых тюремных строений дошли до наших дней лишь часовня и поздний двор Бальтара, но и они влились в обширный больничный комплекс. Здесь, в больнице Ларибуазьер, умер среди прочих любимый простыми людьми в старой русской эмиграции казацкий поэт Николай Туроверов. Кто ж не знал его стихов про печальный исход из Крыма?

Недавно установленная на Северном вокзале копия скульптуры, созданной несколько лет тому назад знаменитой художницей и скульптором Людмилой Чериной. Черина – сценический псевдоним русской красавицы-княжны Моники Чемерзиной, которая родилась в эмигрантской семье в XV округе Парижа, училась у Преображенской и Клюстина, стала прославленной французской балериной, потом (еще выступая на сцене) стала известной художницей и скульптором, а чуть позднее – известной писательницей. Оригинал (в бронзе) этой скульптуры, символизирующей дух создания туннеля под Ла-Маншем и вообще европейского созидания, установлен на последнем французском участке дороги Париж-Лондон (в Кале-Кокель) и имеет в высоту 4 метра.

Поэт сохранял бодрость аж до послевоенных лет и мечтал избежать больничной койки:

Однако ни от сумы, ни от тюрьмы, ни от больницы, ни от смерти не зарекайся. Умер Николай Туроверов семидесяти двух лет от роду в больнице Ларибуазьер, в двух шагах от перрона, от которого московские поезда уходили в покинутую Россию…

Лично я люблю бродить по всяким забытым туристами кварталам «полосы отчуждения» за вокзалом, непременно набредешь на что-нибудь необычайное. Как-то раз за железнодорожными путями между улицей Кюриаль и улицей Обервильер я набрел на поразительные ангары из стекла и железной арматуры, наподобие крытых рынков Бальтара. Это были сооруженные в конце XIX века архитектором Дельбарром похоронные гаражи, где стояли во множестве черные похоронные экипажи мрачной, торжественной красоты. Десять лет назад компания похоронных экипажей потеряла в Париже монополию, и гаражи стали ей не нужны, равно как и великолепные в тысячу квадратных метров их подземные помещения. Город Париж решил здания эти снести, а бесценные городские участки продать домостроителям за скромную сумму в 40 миллионов долларов – под новые жилые кварталы. Но тут подошли выборы, в XIX округе сменился мэр, и новый мэр заявил, что, хотя он социалист, его вся эта жилищная новь и строек… «громадье», как выражался русский певец прогресса, никак не греют. Население тут и так плотное, сказал мэр Роже Мадек, а культуры вот никакой. Подали в органы защиты зданий, и уже вскоре (благодаря горячей поддержке вице-президента «Комиссии Старого Парижа» Мишеля Флери) 15 000 квадратных метров былой похоронной площади были объявлены историческим памятником.

Что же будет теперь в павильонах бывших гаражей? В мэрии говорят, что там и будет культура. Скажем, с давних пор валяются в запасниках квартала Маре сокровища, которые собрал в начале XX века гонконгский коллекционер Квок-Он. Это несказанной красоты уникальная коллекция китайского театрального искусства – там маски, костюмы, марионетки, декорации. Говорят, что теперь будет наконец в Париже музей Квок-Она. Да и вообще, свободная площадь в Париже на вес золота. Знаменитая глухонемая актриса-лауреатка, молодая Эмманюэль Лабори до сих пор не может найти места для своего Театра образа и жеста. Бездомным остался Дом мировых культур Шерифа Хазандара. А тут, в гаражах, все разместятся без труда. И есть ведь еще здесь гигантские подвальные хранилища. Бесчисленным парижским театрам приходится уничтожать использованные декорации и костюмы за неимением места. А потом приходится готовить новые. Так вот оно место, есть оно… Что до меня, то я устроил бы и похоронный музей в одном из зданий гаражи не все же нам только веселиться и петь …

Кстати сказать, это была не первая победа парижских защитников исторических памятников. Все чаще берут здесь под охрану старые вокзалы, старинные фабрики, мельницы, склады, скотобойни. В одних (вроде вокзала д'Орсэ) открывают мирового класса музеи искусств, в других (вроде бойни Ла Вилет) – музеи науки, в третьих – ателье молодых художников. Но Париж и его окрестности таят десятки, а может, и сотни не раскрытых еще сокровищ. В судьбу их часто вмешиваются те, кто умеет ценить старину, архитектуру, город. Специалист по интерьеру парижанин Эрик Данель набрел не так давно в южном пригороде Иври на здание заброшенной фабрики обувной фурнитуры. Здание поразительное. Часть его была построена в начале века поклонниками фабричной цивилизации – просторные, светлые залы с металлической арматурой – море света, простор.

В 1912-м фабрику купила американская компания из штата Массачусетс. Американцы расширили помещение, достроив его по своим планам, тоже очень интересным. Эрик Данель понял, что фантастическое это здание обречено на слом, и стал искать спасателей. В это время его друг был назначен директором Национальной школы прикладного искусства, что на улице Ульм. Школе срочно нужны были помещения, и старая фабрика на бульваре Распай в Иври пришлась как нельзя более кстати. Ныне студенты, оторвавшись от картонов, зачарованно глядят на эти странные лестницы, на просторные окна «американской» пристройки. А в старинных французских залах фабрики слышны переливы колоратуры – там идут репетиции Театра Шатле. С осени еще в одном крыле здания начнутся съемки. Известный кинорежиссер Патрис Шере считает, что он нашел здесь идеальный интерьер… Когда я услышал об этом, я вспомнил знаменитый парижский вокзал д'Орсэ. Когда там еще не было музея, но уже не было и вокзала, Орсон Уэллс снимал там свой знаменитый «Процесс» по Кафке. Какое счастье, что еще не было тогда в Париже экспертов из какого-нибудь Ярославского обкома КПСС, никогда не изучавших искусство, но энергично ломавших церкви XVI века и точно знавших, что именно «не представляет художественной ценности», а что представляет! Вокзал д'Орсэ остался целехоньким…