- Нет, он не такой, - твердо отрезала она. - Он хороший человек.

- Может быть, он добр к своей матери, хотя не берусь это утверждать. Я пришел к тебе, потому что ты единственный человек, к кому я могу обратиться.

Она испугалась, но постаралась скрыть это.

- Я рада, что ты пришел ко мне. Не думала, что когда-нибудь увижу тебя вновь. Но я не знаю, что здесь можно сделать. - Она издала какой-то звук - полусмех-полурыдание.

- Просто разреши мне побыть здесь. На улице мне долго не продержаться. Ты живешь одна?

- Да. Я уже сказала тебе, что живу одна. Джонни, снимай пальто и шляпу. Чувствуй себя как дома.

- Ты славная девушка. Надеюсь, ты понимаешь, что идешь на большой риск?

- Да, тем более в такую рань. - В ее словах прозвучала ирония. - Я сама с удовольствием убила бы тебя за то, что разбудил меня.

- Пожалуйста, не произноси слова "убить". Постарайся обойтись без него.

- В чем дело, ты нервничаешь, Джонни? - Ее живость казалась несколько искусственной, но это было лучше равнодушия.

- Не буду тебе ничего объяснять, - заявил я, стараясь стащить с себя узкое пальто. - Скажу лишь: если бы я не нервничал, можно было бы смело утверждать: у меня с головой что-то не в порядке.

Она повесила мое пальто и шляпу в шкаф и провела меня в гостиную.

- Лучше опустить шторы, - сказал я, но Карла сама уже направилась к окнам.

Она включила торшер возле кресла.

- Садись. Ты выглядишь так, будто был на ногах всю ночь.

- Так оно и есть.

- Если хочешь, иди поспи. Правда, у меня всего одна кровать, но ты можешь занять ее.

- Я вряд ли засну. Но в любом случае спасибо, ты чертовски любезна.

- О Боже, только не впадай в сентиментальность! Ты ел что-нибудь с утра?

- Я не голоден.

- Не ври. Дай мне три минуты, чтобы набросить на себя кое-какую одежду, и я состряпаю тебе завтрак.

Она вышла в спальню и закрыла за собой дверь. Я сидел, ни о чем не думая, но во мне начинал журчать крохотный ручеек доброго чувства. Она была хорошей девушкой, надежной и приятной. Я чувствовал себя как беспризорная кошка, которую подобрали на холодной улице и дали ей теплого молока; правда, уличные кошки не склонны проливать слезы благодарности. Она оказалась права: я начинал впадать в сентиментальность. И, как иногда случается, когда ты придавлен и изнемогаешь, беспричинный комочек тепла зародился у меня в пояснице и начал растекаться по всему телу. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду, когда снова откроется дверь спальни. "В чем дело, Уэзер, - спросил я самого себя, - ты что, бабник?"

Она появилась посвежевшая, волосы заколоты на затылке, на платье накинут передник. Единственным признанием с ее стороны во мне человека другого пола служила свежая губная помада. Но проглаженная передняя часть хлопчатобумажного платья с высоким воротником потрясающе облегала ее грудь и переходила в узко затянутую талию, которую меня так и подмывало обнять.

- Ты мне нравишься в этом платье, - сказал я негромко.

- Не шутишь? - Она взглянула на меня и улыбнулась. - Теперь из твоего голоса пропала всякая нервозность.

- Ты меня вылечила. - Я встал и двинулся к ней.

Она отстранилась с изяществом танцовщицы.

- Тебе нужна еда, мой мальчик. И лучше не ходить на кухню. Кто-нибудь может увидеть тебя с заднего крыльца.

Дверь опять захлопнулась, она вновь оставила меня одного. Я услышал стук сковородки о плиту, шипение сала, звук разбиваемых яиц.

- Ты хочешь глазунью? - донесся ее голос.

- Можно слегка обжарить и с другой стороны, - отозвался я.

Пока кофейник заполнялся водой и яйца шипели в кипящем сале, я осмотрел комнату, где оказался. Особенно не на что было смотреть: диван и кресло от мебельного гарнитура, кофейный столик, портативный проигрыватель на подставке со стопкой пластинок рядом, журнальный столик, на нем номер "Мадемуазель", пара номеров "Лайф", дешевое издание исторического романа. Комната не казалась обжитой. На стенах не висело ни одной картины, нигде не было видно и фотографий.

Карла либо поселилась тут недавно, либо не собиралась оставаться надолго. Даже перелетная птица оставляет больше следов, чем было в ее гостиной.

Она вошла, неся в одной руке деревянный поднос, а в другой кофейник. Поставила поднос на кофейный столик рядом со мной, и я увидел тарелку с яичницей из четырех яиц и стопкой поджаренных хлебных ломтиков.

- Это выглядит великолепно! - воскликнул я. - Надеюсь, и ты немного закусишь?

- Так рано я не ем. Выпью немного кофе. Тебе кофе без молока?

- Никакого молока.

Я взял кусок яичницы и обнаружил, что действительно голоден.

Она сидела на подлокотнике кресла и поглядывала на меня через край своей кофейной чашки.

- Может быть, сделать еще? - спросила она через некоторое время. - Я разбила только четыре яйца с учетом, что ты не голоден.

- Я был не прав, - ответил я, съев последний кусочек поджаренного хлеба и выпив свою чашку кофе. - Но теперь я не голоден. В общем, сейчас чувствую себя уже неплохо.

- Я тоже чувствую себя ничего. Бог знает почему.

- Тебе не бывает иногда одиноко? - Не знаю, почему я об это спросил. Возможно, потому, что комната казалась неуютной или ее поза на подлокотнике кресла напоминала мне присевшую птицу, которая ждет только сигнала, чтобы сняться и пуститься в полет.

- Да нет, - ответила она после некоторой паузы. - Никогда не задумывалась об этом. Наверно, я вроде отшельника. Ужасно устаю от всех этих людей в клубе, от разговоров с ними и от всего прочего.

- Понятно, но я имел в виду не совсем это. Подумал, что вот ты приходишь домой, сама готовишь себе ужин и ешь в одиночестве...

- Я часто обедаю с Соней, ее комната дальше по коридору. Иногда с Фрэнси Сонтаг. Она живет прямо надо мной. Частенько хожу в кафе. Совсем неинтересно стряпать для самой себя. Знаешь, приготовить себе завтрак для меня целое событие. Мне противна сама мысль о том, чтобы хлопотать по дому. - Она соскользнула в кресло движением девчонки-сорванца, но при этом весьма грациозно.

- А между тем у тебя это неплохо получается.

Она беспокойно задвигала ногами, свисавшими с подлокотника кресла.

- Не очень-то приятно делать что-нибудь для самой себя. Я ежедневно трачу примерно час, чтобы привести в порядок ногти и еще час - на прическу. Но делаю это, просто чтобы убить время. Я не получаю от этого никакого удовольствия. Мне не нравилась черная работа в квартире у дедушки, но все же там я испытывала какое-то приятное чувство, которого у меня не бывает, когда привожу в порядок эту дыру. Иногда могу просидеть три или четыре часа подряд и не пошевелить пальцем. Может быть, я просто отпетый лодырь?

- Может быть. А может быть, это одиночество.

- Ты серьезно относишься к жизни, да?

- Не всегда. Просто ты на меня так действуешь. Думаю, что ты живешь неправильно.

- Послушай, Джонни, - произнесла она легко, но в голосе проскальзывало возмущение, - ты не собираешься опять завести ту же волынку?

- Я хочу сказать, что тебе не следует жить одной. Ты сказала, что тебе нравится делать что-то для других. Почему ты этого не делаешь?

- Это верно. Я скорее сделаю прическу подруге, чем себе. - Она улыбнулась и бросила на меня лукавый взгляд. - Не хочешь ли ты сказать, что мне надо кого-то взять в сожители? С такими предложениями ко мне обращаются многие.

- Может быть. Я сам не знаю, что хочу сказать.

- У половины женщин в этих квартирах есть мужчины, которые о них заботятся. Но это не очень-то хорошо, во всяком случае, для самих женщин. Почти все они спиваются, кроме разве что Фрэнси да еще двоих-троих. Они суетятся вокруг своих мужиков, как наседки вокруг цыплят. А потом привыкают выпивать после обеда. Вот мисс Уильямс, она живет в другом конце коридора - знаешь, какой у нее обычный завтрак? Три рюмки виски. Каждые два-три месяца ее мужик куда-то пропадает на неделю или около того, и она напивается до белой горячки. Я злюсь на них за то, что они губят себя, но не решаюсь им ничего сказать.