Герман посмотрел на Джона с некоторой долей брезгливости. Джон пожал плечами.

— Ну да, сам знаю, поступил как сволочь, — сказал он. — Иногда как ляпну… Когда делом занимаюсь, переговоры, например, веду или с агентом беседую — все нормально, базар фильтрую без проблем, а стоит чуть расслабиться… Убьют меня когда-нибудь за мое чувство юмора. А что делать? Я не курица, чтобы меня в мифическую жар-птицу перекрашивать, я — это я.

— Ты так говоришь, будто гордишься, — заметил Герман.

— Нет, не горжусь, — покачал головой Джон. — Иногда мне кажется, что я с ума схожу или что боги надо мной опыты ставят. Наполняют жизнь маразмом и приключениями, и ждут, свихнусь я или выдержу.

— Боги с тобой не разговаривают? — забеспокоился Герман. — Голоса не слышишь странные?

— Нет, — сказал Джон и хихикнул. — Тоже Алиса донесла? Она одно время привычку завела меня спрашивать, дескать, откуда знаешь то, откуда знаешь се… А у меня тогда настроение было такое… не то чтобы плохое… Короче, стал ей втирать, что со мной боги разговаривают. Описал ей красочно, типа, вот это Тина Минерва сказала, вот это — Локи Многоликий. А она уши развесила…

— Садист ты, — сказал Герман. — Вампир энергетический.

Джон вздохнул и ничего не ответил.

— Ладно, не бери в голову, — сказал Герман. — Все равно тебя не переделаешь, в этом ты прав. Алису, жалко… Но это твои проблемы, она твоя собственность, не моя.

Джон вздохнул еще раз.

— Хватит вздыхать, ты не лошадь, — сказал Герман. — Лучше посоветуй, что с эльфами делать.

— Не знаю, — сказал Джон. — Ничего не делать, наверное. Не знаешь, что делать — не делай ничего. Чтобы делать что-то конкретное, надо понимать, что происходит. А я не понимаю. Зачем тот эльф в компьютер полез?

— Непонятно, — пожал плечами Герман. — После эльфа с компьютером Пейн работал, помнишь такого дьякона из пилигримов?

— Его хрен забудешь, — вздохнул Джон. — Он раньше на научном поиске специализировался. Он что, на все руки мастер?

— Похоже на то, — кивнул Герман. — Я когда с Рейнбладом разговаривал, понял так, что Рейнблад ему поручил в церковном компьютере покопаться и следы преступлений Марволо задокументировать. И, вроде, этот дьякон увлекся сильно, кучу древних книг прочел, теперь он во всем Барнарде чуть ли не лучший специалист по компьютерам.

— Да уж, Питер Пейн — натура увлекающаяся, — многозначительно произнес Джон.

— За что ты его так не любишь? — спросил Герман. — Вербовал он тебя жестко, но это было оправдано, должен понимать.

— Это я понимаю и за это зла на него не держу, — сказал Джон. — Дело в другом. Пейн — он не только по необходимости жесток, он по жизни жесток. Я когда в орочьем стаде работал под прикрытием, завел себе типа жену… Знаешь, в Оркланде дорогие рабы, полубоссы, там, или специалисты незаменимые, они обычно себе постоянных самок заводят, живут в одном вигваме, как семья…

— Знаю, можешь не продолжать, — прервал его Герман. — И что?

— Я тоже завел себе самочку, — сказал Джон. — Шелковая Лоза ее звали. Очень красивая телка была, танцевала прекрасно… Глупая, правда, была, как пробка, и бесплодная, но последнее даже лучше — можно было не предохраняться. Очень я к ней привязался…

— Влюбчивый ты парень, — улыбнулся Герман.

— Да, знаю за собой такой недостаток, — кивнул Джон. — И чего меня все время на орчанок тянет?

— Подсознательная тяга к доминированию, — предположил Герман. — Подавленные садистические наклонности плюс энергетический вампиризм.

— Ну, ты знаток, — сказал Джон. — Психоаналитиком работать не пробовал?

— Не пробовал, — улыбнулся Герман. — Ну, так что там вышло с этой телкой?

— Пейн ее убил, — резко сказал Джон. — Выпустил кишки ржавым ножом. Упоролся до потери достоинства, приказал собрать телок и устроить гладиаторский бой. Все как положено, как в первую эпоху, с ножами и до смерти. Три то ли четыре тура было. Шелковая Лоза всех победила, а в конце он ее зарезал. Просто так, по приколу, потому что упоротый был. Я тогда так озверел… привязался к ней очень…

— Мне казалось, ты лучше владеешь собой, — заметил Герман.

— Мне тоже так казалось, — вздохнул Джон. — Не знаю, что тогда на меня нашло, никогда больше такого со мной не бывало, ни раньше, ни позже.

— Ты не переживай, — посоветовал Герман. — Алекс говорил, у него докторша знакомая есть, Гутта ее зовут, психоаналитик, вроде хорошая. Ну, в смысле, как врач хорошая. Может, походишь к ней?

— Обойдусь, — решительно заявил Джон. — Знаю я этих психоаналитиков, тайны из головы вытягивают только так. А если я от мозгового блока помру?

— А если она его снимет? — парировал Герман.

— Гм, — сказал Джон. — Нет, все равно боюсь.

— Ты меня беспокоишь, Джон, — сказал Герман. — Не люблю хвалить своих сотрудников, но ты — самый лучший оперативник из всех, кем я когда-либо командовал. А в последние дни я на тебя смотрю и думаю, уж не подменили ли тебя? Не вселился ли в твое тело девятихвостый демон? О, кстати! Давай как-нибудь в храм сходим! Я к Будде Гаутаме хожу, моего духовника отец Константин зовут. Отличный батюшка! Как выхожу от него — будто заново родился. Сразу силы душевные появляются, гармония… А насчет утечки тайн не беспокойся, я его завербовал, еще когда орден хранителей не наш был…

— Ну, ты даешь! — расхохотался Джон. — Не упускаешь случая совместить приятное с полезным! Хорошо, давай сходим как-нибудь. Давай прямо завтра с утра?

— Нет, завтра не получится, — покачал головой Герман. — Завтра Рейнблад совет безопасности собирает, насчет эльфийской угрозы.

— А что, он в него теперь входит? — удивился Джон.

— Нет, — улыбнулся Герман. — У Рейнблада свой совет безопасности. Настоящий, не как у Трисама.

Непроницаемо-черные стены лесного муравейника в очередной раз раздвинулись и взметнулись ввысь огромным куполом. Длинный Шест начал высматривать на противоположной стороне площади проход, через который продлится их путь, как вдруг внимание Длинного Шеста привлекло большое ложе, выращенное эльфийской магией из неведомых аборигенных грибов прямо посреди площади.

В том, что посреди площади стоит нечто, подобное дивану, Длинного Шеста не удивило, такие штуки много раз встречались ему раньше. Люди ставят в общественных местах скамейки, а эльфы выращивают диваны. Люди (вернее, орки-плотники) делают скамейки из мертвых растений, эльфы делают диваны из живых грибов. Есть, оказывается, в Эльфланде особые артефакты, с помощью которых можно заставить гриб вырасти до неимоверных размеров, и при этом принять любую форму в разумных пределах. Всю мягкую мебель эльфы выращивают именно так. Поначалу Длинного Шеста удивляло, что мягкую мебель ставят прямо на улицах, но Джакомо объяснил, что в благословенных лесах не бывает ни дождей, ни других стихийных неприятностей, так что для эльфа нет разницы между комнатой в доме и площадью на улице. Строго говоря, в Эльфланде нет никаких улиц, весь Черный Лес — один большой дом.

На ложе расположились три эльфа, два самца и самка. Один самец лежал на спине, закинув руки за голову, другой сидел, скрестив ноги, а самка лежала перед ним на животе и болтала в воздухе босыми пятками. Все три эльфа были обнажены, это у них обычное дело, в своих родных лесах они не носят одежды, кроме жилетов-разгрузок с кармашками для мелких вещей. В черных лесах не бывает ни дневного зноя, ни ночной стужи, здесь всегда тепло и комфортно, и нет здесь колючих веток, о которые можно оцарапаться.

— Комиссары, — сообщил Джакомо.

— О, — сказал Длинный Шест. — А который из них верховный вождь Эльфланда? Тот, который сидит, или тот, который валяется? Хотя нет, у вас вроде королева правит?

Джакомо снисходительно улыбнулся и ответил:

— У нас нет верховного вождя. Сосредотачивать всю власть в руках одного человека — варварство.

Тем временем комиссары заметили приближающуюся процессию. Самка пощекотала лежащего самца, тот сел и стал чесать гениталии. Наблюдать такое поведение вождя было непривычно. Видимо, чувства Длинного Шеста отразились на его лице, потому что Джакомо прокомментировал: