– Док?

Ричмонд. Город, где я никого не знала.

– Что с тобой?

Я помню, как одиноко мне было тогда.

– Эй, ты в порядке?

Я обращаю взгляд на Марино, прожившего с тех пор двадцать с лишним лет, – сейчас он высится надо мной, лысый, как бейсбольный мяч, и обгоревший на солнце.

– А если бы Кэтлин Лоулер отказалась играть в эту вашу… уж и не знаю какую игру? – спрашиваю я. – Что, если б она не передала мне этот листок с номером Джейми? Что тогда?

– Да, меня это беспокоило. – Марино подходит к окну и вглядывается в темноту. – Но Джейми ни секунды не сомневалась, что Кэтлин передаст тебе записку, – говорит он, не поворачиваясь ко мне. Вертит головой то влево, то вправо, наверно выглядывая Джейми.

– Вот оно что. Ни секунды, значит, не сомневалась. Почему-то меня это не радует.

– Знаю, что не радует, но на все это были свои резоны. – Марино делает шаг мне навстречу и останавливается. – При нынешнем положении дел Джейми не могла выйти на тебя напрямую. Самым безопасным было устроить так, чтобы ты позвонила первой и чтобы это нельзя было отследить.

– Легальная стратегия или она по какой-то причине вынуждена принимать меры предосторожности?

– Никто не должен знать, что Джейми встречалась здесь с тобой, только и всего. Завтра вы снова пересечетесь – официально, в офисе судмедэкспертизы, но здесь ты никогда не была. Не здесь и не сейчас.

– Давай-ка кое-что проясним. Если я правильно поняла, мне нужно делать вид, что здесь я не была и с Джейми этим вечером не встречалась.

– Точно.

– И мне придется поддерживать всю ту ложь, которую вы вдвоем сочинили.

– Так надо, и тебе это только на пользу.

– В мои планы не входит пересекаться с кем бы то ни было, и я понятия не имею, на какую такую официальную встречу ты намекаешь. – Но я уже начинаю кое-что понимать – отчеты о вскрытии членов семьи Джорданов и все улики по делу хранятся в местной криминалистической лаборатории в офисе судмедэкспертизы. – Утром я уезжаю, – добавляю я, переводя взгляд на сложенные на полу папки. Из каждой выглядывает своя, определенного цвета, вставка, и все они снабжены ярлычками с незнакомыми мне инициалами или аббревиатурами.

– Заскочу за тобой в восемь. – Марино стоит посредине комнаты, словно не зная, чем заняться, и рядом с его могучей фигурой все вокруг кажется маленьким и незначительным.

– Может, все-таки объяснишь, для чего я здесь?

– Да уж, объяснишь тебе что-то, когда ты такая сердитая. – Он смотрит на меня сверху вниз, и, когда я сажусь, а он продолжает стоять, мне это совсем не нравится.

– Насколько я помню, когда мы виделись в последний раз, ты работал на меня, а не на Джейми. И подчиняться должен был мне, а не ей или кому-то еще. – Я злюсь, потому что чувствую себя уязвленной. – Ты не мог бы сесть?

– Если бы я сказал, что хочу помочь Джейми, хочу заняться кое-чем другим, не тем, что обычно делаю, ты бы ни за что не позволила. – Марино опускается в глубокое кресло и устраивается поудобнее. В его голосе слышатся обвинительные нотки: как же, мол, с тобой тяжело.

– Не знаю, о чем ты и откуда знаешь, что я могла бы сказать.

– Ты понятия не имеешь о том, что происходит, потому что никто не может сказать тебе это прямо. – Он наклоняется вперед – огромные руки на голых коленях размером с небольшие колесные колпаки. – Кое-кто хочет тебя уничтожить.

– По-моему, уже установлено… – начинаю я, но он не дает мне продолжить.

– Нет. – Марино качает бритой головой, и щетина на его загорелом, тяжелом подбородке становится похожей на песок. – Может, ты и думаешь, что знаешь, но это не так. Может, Доне Кинкейд, пока она в психушке отдыхает, до тебя и не добраться, но есть другие люди, которые знают другие пути. У нее есть планы, как тебя свалить.

– Представить не могу, что она могла планировать что-то, общаться с кем-то и обсуждать что-либо противозаконное без того, чтобы об этом не знали персонал Батлера, полиция или ФБР. – Я говорю спокойно, рассудительно, отодвигая в сторону эмоции, стараясь не чувствовать себя до глубины души уязвленной теми мерзкими репликами, которые двадцать лет назад отпускали в мой адрес Марино и Филдинг, их тогдашним отношением ко мне, их насмешками и неприятием.

– Все просто. – Он смотрит мне в глаза. – Для начала – ее продажные адвокаты. Не забывай, что они общаются с ней тет-а-тет, точно так же как Джейми с Кэтлин Лоулер. Там ведь как: опасаешься прослушки или камер наблюдения – можешь передать записку. Пишешь что-нибудь в блокноте – твой клиент читает и ничего не говорит.

– У меня есть большие сомнения, что адвокаты Доны Кинкейд наняли киллера, если ты это имеешь в виду.

– Не знаю, наняли они киллера или нет, – признает Марино, – но они хотят свалить тебя и засадить в тюрьму. С какой стороны ни посмотри, ты в опасности.

Я вижу, что он уверен в своих подозрениях. Интересно, что ему внушила Джейми? Что она задумала и зачем?

– Подозреваю, поездка в твоем фургоне была куда большим риском, чем встреча с киллером, – возражаю я. – А если бы этот драндулет сломался где-нибудь у черта на куличках?

– Если бы сломался, я бы знал. Я весь день в точности знал, где ты находишься, вплоть до того оружейного магазина в полутора милях к северу от Дин-Форест-роуд. В фургоне стоит джи-пи-эс-маячок, так что я всегда могу обнаружить его на гугловской карте.

– Да это же просто смешно! Кто организовал все это и почему? Скажи мне наконец правду! – требую я. – Не верю, что это была твоя идея. Чтобы Джейми притащилась сюда поговорить с Лолой Даггет? Какое отношение это имеет ко мне? Или к тебе? Что ей нужно?

– Месяца два назад Джейми позвонила в ЦСЭ, – отвечает Марино. – Так случилось, что я был в офисе Брайса, меня позвали к телефону, и она сказала, что проверяет кое-какую информацию относительно Лолы Даггет, которая – вот уж совпадение! – оказалась в той же тюрьме, что и Кэтлин Лоулер. Джейми интересовало лишь одно: не знаю ли я чего-нибудь о Лоле Даггет, не всплывало ли ее имя во время расследования дела Доны Кинкейд…

– И ты мне даже не сказал об этом, – перебиваю его я.

– Она хотела поговорить со мной, не с тобой, – поясняет он, словно директор ЦСЭ – Бергер или, может, сам Марино. – Я сразу понял, что за этим звонком стоит нечто иное. Во-первых, звонок был не из офиса окружного прокурора и обозначился как «неустановленный». Необычным мне показалось и то, что в середине дня она звонила из своей квартиры. Потом она сказала: «Здесь так глубоко, надо пройти декомпрессию, прежде чем выходить наверх». Когда я работал на нее, это был наш код, означавший, что ей необходимо переговорить со мной с глазу на глаз и не по телефону. Поэтому я сразу же отправился на Южный вокзал, а оттуда, на «Аселе», в Нью-Йорк.

Никакой вины Марино за собой не чувствует – уверен в том, что делает и что говорит. Ни малейших угрызений совести из-за того, что скрывал от меня два месяца, потому что хитрая, проницательная Джейми Бергер двигала им как пешкой. Уж она-то наверняка знала что делает, когда звонила и разговаривала с ним условными кодами.

– Что меня забавляет, – продолжает Марино, – так это то, что ты живешь под одной крышей с фэбээровцем и не знаешь, что твои телефоны прослушиваются.

Он поудобнее устраивается в кожаном кресле и скрещивает мощные ноги, и я вижу в них остатки былой силы, весьма грозной в давние дни. Вспоминаю фотографии, на которых он еще боксер. Тяжеловес, громила, дикарь. Сколько людей ходят сейчас из-за него с постконкуссивным синдромом[10], сколько мозговых травм он нанес, сколько физиономий расквасил?

– Они просматривают твою почту, – продолжает Марино. Я замечаю на его коленях бледные шрамы – интересно, где он их мог заработать? – Они следят за тобой, буквально по пятам ходят.

Я встаю с дивана.

– Сама знаешь, как это работает. – Его голос настигает меня в кухне Джейми, хорошо обставленной, но выглядящей так, будто ею и не пользуются. – Получают судебный ордер с разрешением шпионить за тобой, а тебя ставят в известность как-нибудь потом.