Вы понятия не имеете, как с вами тяжело, как вы суровы к людям… вас бы стоило оттрахать…

– Беспокоишься из-за того, что там может быть? – спрашивает Леонард.

– Если то, что она сказала, правда, в письмах я представлена не в самом приятном свете. Их интерпретируют в ее пользу.

Я имею в виду, конечно, Дону Кинкейд, имя которой я не произношу вслух. Темнеет. Я стою на тротуаре. Мимо идут люди, проносятся машины, и их свет слепит мне глаза. Чем сильнее меня унизят, чем глубже оскорбят, тем меньше будут доверять моим показаниям, тем слабее будут симпатии присяжных.

– Давай так. С письмами будем разбираться, когда они выплывут на свет божий. – Леонард советует не изводить себя из-за того, что еще не случилось.

– Еще одно. – Я перехожу к делу. – С тобой не связывалась Джейми Бергер?

– Из прокуратуры?

– Она самая.

– Нет, не связывалась. А должна была?

– Кертис Робертс… – Это имя упоминала Тара Гримм. – Что можешь о нем сказать?

– Адвокат-волонтер, участвует в проекте «Невиновность», работает в одной фирме в Атланте.

– То есть представляет интересы Кэтлин Лоулер бесплатно.

– Вероятно.

– А какой интерес может представлять Кэтлин Лоулер для проекта «Невиновность»? С юридической стороны есть какие-то вопросы относительно справедливости вынесенного ей приговора за непреднамеренное убийство?

– Я только знаю, что звонил он по ее поручению.

Помня данную мне инструкцию – пользоваться платным телефоном, – решаю ни о чем больше не спрашивать. Интересно почему? Если указание исходит от Джейми Бергер, то, возможно, она считает, что мой сотовый прослушивается. Обещаю Леонарду поподробнее поговорить попозже и прошу его вернуться к прерванному обеду. Перехожу на противоположную сторону улицы – будь что будет. Я не знаю, какие окна у Джейми, наблюдает ли она за мной и каково ей смотреть из мира, в котором нет больше Люси. Я бы не хотела потерять мою племянницу. Не хотела бы, узнав ее, потерять.

В доме нет даже швейцара, так что я нажимаю кнопку интеркома 8SE, и электронный замок после долгого и громкого жужжания щелкает, как будто тот, кто меня впускает, знает, даже не спрашивая, что это именно я. Второй раз за день я ищу взглядом камеры наблюдения и нахожу одну в углу над дверью. Ее белый корпус практически сливается с белой стеной. Если Джейми видит меня на мониторе, то и камеру, видящую в темноте, скорее всего установила именно она.

Никаких свидетельств того, что системой безопасности оснащен весь дом, я не вижу – только электронные замки и интерком. Интересно. Если Джейми пошла на то, чтобы установить камеру наблюдения, значит, Саванна для нее не просто тихий уголок. Уже открывая дверь, я чувствую за спиной движение и оборачиваюсь – человек в мотошлеме с отражателями соскакивает с велосипеда и прислоняется к фонарному столбу в конце дорожки, возле улицы.

– Джейми Бергер? – Голос женский. Незнакомка снимает рюкзак, открывает его и достает большой белый пакет.

– Нет, я – не она, – отвечаю я.

Женщина в шлеме направляется ко мне. На белом пакете название ресторана. Она нажимает кнопку и произносит в интерком:

– Доставка для Джейми Бергер.

Я придерживаю открытую дверь.

– Могу захватить, я туда же. Сколько?

– Два текка-маки, два унаги-маки, два калифорния-маки, два салата с водорослями. Рассчитались кредиткой. – Она подает мне пакет, я ей – десятку. – Как всегда, по четвергам. Приятного вечера.

Я закрываю за собой дверь и поднимаюсь на лифте на последний этаж. Иду по пустому, устланному ковром коридору к юго-восточному углу. Глядя еще в одну камеру, нажимаю кнопку звонка. Тяжелая дубовая дверь открывается, и все, что я хотела сказать, смывает волна изумления.

– Док, – говорит Пит Марино, – только не заводись.

Он жестом предлагает мне войти, словно это его квартира. Глаза за немодными, с проволочным ободком очками серьезные, линия рта жесткая, и в первый момент это действует мне на нервы.

– Джейми вот-вот вернется. – Он закрывает дверь.

Мое изумление выливается в неприкрытый гнев, как только я окидываю его взглядом – от макушки лоснящейся бритой головы и широкого лица до холщовых туфель на каучуковой подошве, которые он носит без носков. В гавайской рубашке его плечи выглядят более массивными и широкими, а живот не слишком выпячивается. Мешковатые зеленые рыбацкие шорты с большими карманами едва держатся на бедрах и достают почти до колен. Он загорел, за исключением верхней части шеи под подбородком. Марино где-то плавал на лодке, а может, нежился на пляже, в общем, был там, где тепло и даже жарко, поскольку его кожа стала красновато-коричневой. Даже лысая макушка и кончики ушей коньячного цвета, а вот вокруг глаз бледные пятна. Носил солнечные очки, но не кепку, – я так и вижу его белый грузовой фургон, бардачок которого забит брошюрами о сдаваемых напрокат лодках. Я думаю о салфетках из фастфудовых ресторанчиков.

Марино обожает куриные окорочка и бисквиты от «Боджанглз» и «Попайз» и часто жалуется, что в Новой Англии жареная пища не столь популярна, как на Юге. В последнее время он частенько отпускал комментарии о подержанных, но потребляющих слишком много горючего грузовиках и продающихся буквально за бесценок лодках и о том, как ему не хватает солнца и тепла. Я припоминаю одну его фразу, обеспокоившую меня, которую он бросил на прощание, когда заходил в начале этого месяца в мой офис. Он сказал, что ему представилась возможность наконец-то как следует отдохнуть. Он хотел порыбачить, да и календарь позволял: последнее его дежурство в ЦСЭ приходилось на пятнадцатое июня.

Как раз в середине этого месяца Марино и исчез, и почти в то же самое время случилось кое-что еще. Мне перестала поступать электронная почта от Кэтлин Лоулер. Ее перевели в блок «Браво». Внезапно она пожелала, чтобы я навестила ее в женской тюрьме штата Джорджия, пояснив, что хочет поговорить о Джеке Филдинге. Леонард Браззо решил, что мне следует согласиться, а затем я узнала, что и Джейми Бергер тоже здесь. Теперь-то, оглядываясь назад, я понимаю, что случилось. Марино мне солгал.

– Она подвезет ужин, – говорит он, забирая у меня бумажный пакет с суши. – Настоящую еду. А эту рыбную приманку я не ем.

Замечаю письменный и журнальный столики, пару стульев, стоящих у дальней стены, два лэптопа, принтер, книги, блокноты и грудой сваленные на полу папки.

– Не думаю, что наш разговор сложился бы лучше в ресторане, – добавляет Марино, ставя пакет на барную стойку.

– Ничего не могу сказать по этому поводу, да и вообще я не понимаю, почему ты здесь. Или, если быть точной, почему здесь я.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Не сейчас.

Я прохожу мимо висящего на стене, рядом с настенной вешалкой, монитора и на мгновение улавливаю запах сигарет.

– Я знаю, что ты думаешь черт знает что. Ну и ладно, я не обижаюсь, – произносит Марино и, раскрывая пакет, хрустит бумагой. – Засуну-ка я все это в холодильник. Ты только не кипятись, док…

– Обойдусь как-нибудь без твоих советов. Ты что, снова куришь?

– Черт, да нет же.

– Я чувствую запах сигарет. И в том фургоне, который я не заказывала, тоже пахло сигаретами да еще чем-то вроде дохлой рыбы и фастфудом не первой свежести, а в бардачке валялись странные брошюры. Ради бога, скажи мне, что ты не начал снова курить.

– После всего того, через что я прошел, чтобы бросить, я к сигаретам даже и не притронусь.

– Кто такой капитан Линк Майклз? – Я припоминаю название одной из брошюр в бардачке. – «Круглогодичная рыбалка с капитаном Линком Майклзом».

– Чартер в Бофоре. Отличный парень. Раза два-три выходил с ним в море.

– И был без кепки либо вообще не защищался от солнца, да? А как же рак кожи?

– У меня его больше нет. – Он осторожно касается макушки загоревшей лысой головы, на которой несколько месяцев назад ему удалили парочку карцином.

– Если пятна ушли, это еще не означает, что можно торчать на солнце! Ты должен всегда носить головной убор.